Падший

Они бежали. Бежали так быстро, насколько позволяли усталость и сбитые ноги. Передохнуть бы… Нагонят! Быстрее надо! Еще быстрее! Воздух вырывался из легких сбитыми хрипами, его не хватало и в то же время было так много, что, забившись в глотку, он почти душил. Их… Его самого и этого несуразного долговязого мальчишку, который, несмотря на длинные ноги, держался сзади. Как же он раздражал Акиру! Раздражал одним взглядом огромных, словно коровьих, глаз в обрамлении пушистых девчачьих ресниц и робкой улыбкой. Раздражал видом спутанных темных прядок и вечно коротких штанов. Раздражал своей непосредственностью. Раздражал потому, что сам Акира так не мог. Они бежали. Тот, что позади, начал отставать, останавливаться и судорожно пытаться отдышаться. Ты что же делаешь?! Нельзя! Акира ругается сквозь стиснутые зубы. Не так цветасто и витиевато, как мог бы, но что поделать… С самого детства он предпочитал молчать. – Ты чего?! Еще немного, ну! Шатен вскидывается и, закусив губу, снова бросается вперед. Кованые ворота уже видны: сотня метров, чуть больше, и… все. Но топот минимум четырех пар ног нагоняет у самых створок. Вот и все преследователи – та самая сила, гнавшая мальчишек обратно в интернат. Немного еще! Акира первый толкает дверь, забегает на территорию и… возвращается назад. Потому что Кейске такой неуклюжий, потому что такой медленный, потому что Кейске бьют мальчишки постарше. Акира не особо любит драки, еще меньше он любит получать нагоняи от тех, кто сильнее его. Но Кейске, чтоб его… Они огребают оба. Но перед этим Акира успевает оттащить от шатена главаря этой шайки уличных отбросов – того, что толще всех, того, кому, наверное, все тринадцать. Оттащить и как следует пнуть в желеобразный живот. И как только угнался? Акира на пыльном асфальте сжимается в комок, как котенок, чтобы защитить уязвимые органы, и закрывает голову. Кейске уже не трогают, только его. Он терпит, сжав зубы. Терпит, даже когда шарят по его карманам и выгребают их содержимое. Терпит, когда, презрительно сплюнув рядом с его лицом, главарь удаляется, а следом и вся шайка. Акира садится на прогретый солнцем асфальт и пытается отдышаться. От быстрого бега, боли, тупой пилой разделяющей ребра. От забившейся в глотку и ноздри противной грязи. – Ты в порядке, Акира? Голос дрожит, а коровьи глаза становятся еще больше. Мальчик отворачивается и рукавом вытирает выступившую на нижней губе кровь. Распухла, болит. Земля скрипит на зубах, но отчего-то так непередаваемо тепло на чертовом грязном асфальте перед воротами, и плевать, если кто увидит. – Акира? – не выдерживает паузы Кейске, и мальчишка морщится. Словно прилипчивый сопливый щенок. Но с такими добрыми глазами, что приходит в голову только сердиться, но никак не оттолкнуть его. – Я в порядке. Отстань. – Но тебя побили из-за меня. Акира усмехается, совершенно по-взрослому, зло, так зло, что маленький шатен вздрагивает, а его глаза становятся еще больше, еще длиннее кажутся намокшие ресницы… – Ерунда. Не бери в голову. Акира поднимается на ноги, с сожалением отмечая, что порвал штаны. Разбитых коленок ему не жаль. Он уже минует ворота, как слышит робкое бормотание. Словно ему и не ему вовсе. – Должно быть, ты мой ангел-хранитель. Акира усмехается еще раз. Уже грустно. Останавливается, но так и не оборачивается. Уж он-то не верит во всяких там ангелов. – Тогда почему же я здесь? Ответ звучит слишком серьезно для мальчишки с такими наивными глазами, слишком уверенно и тяжело: – Потому что ты падший. Акира вздрагивает. «Падший». Есть в этом что-то.