Итс окей, Петруся.

- Куда горилку тащишь, окаянный?! – Явтух схватил парнишку за шкварник и встряхнул. Мало того, что эта ведьма, даром что женой зовется, опять весь день кудахтала как курица, теперь и этот чудит. - Дед, я ж не для себя, я для пана Ученого. – Петрусь ощерился во весь рот и перехватил бутыль покрепче. Ясное дело, драпать приготовился. Но услышав про Ученого, Явтух кулак разжал – для хорошего человека не жалко. - А ну погодь. – Старик опустил руку под лавку, – на, сальца возьми, кто ж без закуски пьет? - Спасибо, дед Явтух! – Только договорил, и так рванул, пятки чуть не задымились. «На косьбу бы так бегал, бездельник» - подумал Явтух и смачно сплюнул черной от табака слюной ему вслед. *** - Пан Ученый, пан Ученый! – затряс лохматой головой Петрусь в окне хаты, то есть дыры в крыше, где жил Джонатан. От деревянного помоста до уступа два прыжка, или три, если аккуратно встать на возок, чтобы настил не скрипел. Петрусь научился залезать так, чтобы его присутствие замечали не сразу, и с любопытством малого дитя, попавшего на ярмарку, наблюдал за мудреными делами чужестранца. Все в нем было чудное и интересное: и имя смешное такое, и говор с далеких земель, и книжки с заумными словами, многие из которых Петрусь и по слогам прочесть не мог, понять и подавно. А хотелось. Очень уж глаза у Джонатана загорались, когда он начинал говорить про «ме-ри-ди-а-ны» и «ко-ор-ди-на-ты», больше звучащие как заговор какой-нибудь ворожеи. Может, и правда ворожил чего. Поди этих ученых разбери. Джонатан крутанулся на месте и чуть не опрокинул бочку, на которой сидел. Почти схватился за мушкет, но, увидев знакомое лицо, улыбнулся. - О, Петруся! Что ты тут делаешь? - Дело есть срочное, пан Ученый. – Мужчина посерьезнел. Еще первый день в хуторе ясно дал понять, что приключения на его голову посыпались, как из рога изобилия. - Что же такое? - Во! На стол приземлилась бутыль с мутно-белой жидкостью, скрыв под собой Трансильванию. Через Карпатские горы медленно перекатилась, поблескивая, большая капля. «Теперь придется перечерчивать» - с тоской подумал Грин, все равно неправильно получалось. - Вы тут совсем уработались, поди. А я сальца принес, нашенского, только недавно порося резали. А пан Сотник ничего, не надломится, ежели обождет немножко. - Crazy Russians, - с подвыванием захохотал Джонатан. Ведь только утром голова перестала кружиться после ужина… - Okay, Петруся, разливай, раз пришел. *** К тому времени, когда от куска сала остался маленький шматочек, а горилки прилично поубавилось, разомлевший Петрусь признался со смешком: - Я ведь, пан Ученый, на самом деле просто так горилку взял, чтобы повод был посидеть с вами. Больно интересные вы дела делаете. - И completely зря! I`ts not тайна, заходи every час. – от Хартицы родные и русские слова в голове перемешивались сильнее обычного. - Дякую, пан Ученый! - Как же хорошо и ладно сидеть вот так, без назойливых дедов, которые только и знают, что песни горланить. - Можно спросить тогда? - Спрашивай, Петруся. - Давно охота узнать, что это у вас за железки такие? – Он ткнул в груду инструментов, прикрытых холщевиной, - вот перо на что, ясное дело, склянки с чернилами тоже, а тут и не догадаешься. - Это, my dear friend, штангенциркуль, чтобы во-о-т такие circles чертить. – Джон увлеченно водил прибором по столешнице, и, сбиваясь то на немецкий, то на английский, искоса поглядывал на благодарного слушателя. Внимание откровенно льстило, а потрескивающий огонь в печке настраивал на лирический, если не сказать интимный, лад. Петруся вслушивался изо всех сил в ученые бормотанья, но взгляд то и дело соскальзывал на затянутые кружевными манжетами запястья и затянутую корсетом фигуру. Без той рыжей небылицы, звавшейся, кажется, париком, ученый совсем не выглядел как разряженная в тряпки бабенка, совсем наоборот. Что же это за мысли у него такие?! Стыдно думать, он и Настусю не вспоминал уж сколько времени, Видать, и правда чистая, как слеза горилка попалась. - А вот курвиметром we can do кривые линии до самого…оу. – Хмельная координация подвела Грина, и вместе с прибором рука прочертила линию по ноге Петруся, от колена до бедра. Петрусь вздрогнул: Джонатан оказался так близко, что сквозь крепкий самогонный дух можно было почувствовать аромат духов, которыми упорно продолжал пользоваться ученый, настолько же непривычный крестьянскому носу, сколько и завораживающий. «Что же со мной такое, нечистый совсем разум затуманил!». Щеки предательски горели, и точно черт крутил хвостом в низу живота, будто девку голую увидел, а Джонатан и не думал отодвигаться, только сжал сильнее бедро и как-то нетерпеливо передернул плечами. Петрусь и не заметил, как на паху оказалась рука Джонатана, все смотрел на него, глубоко дыша и не смея слова вымолвить. - Its normal, absolutely normal, don’t be ashamed… - бормотал Грин, оглаживая, сжимая его, потираясь об колено выпуклостью в штанах. Слишком ново, слишком боязно и слишком хорошо, чтобы противиться. - С-стойте, пан Ученый, что же вы со мной такое делаете? – Жалостливо тянул Петрусь, а сам толкался в руку, держась за крепкие плечи, да так, что тому наверняка больно было, но Джонатан только улыбался заботливо, будто все время только и думал, как Петрусю приятное сделать. Он затрясся, пачкая семенем исподнее и приник разгоряченным лбом к груди мужчины. Так Настуся ни разу не делала. Он же ни разу не приникал губами к мужской плоти, не получал благодарных вздохов за теплые губы и горячее дыхание. Ни в одной, даже самой похабной россказни такого не было. И о картографах из далеких стран Петрусь был других суждений. Видимо, напрасно. За окном послышался гаденький хохоток панночки. Не только они не спали этой ночью.