Прощай, Эбенизер. Я желаю тебе счастья в той жизни, что ты избрал.
Рождественская история.
Дорогая моя Белль, Впервые за долгое, очень долгое время я вывожу пером не скупую свою подпись на очередном безбожном документе, что для людей (о, теперь я могу себе представить) казался договором с самим Дьяволом. Какая это отрада для пальцев моих, глаз, сердца — всего меня, не так давно очерствевшего, прогнившего душой старикашки... И как я раньше не мог заметить, какое блаженство — простой запах бумаги, скрип пера или обыденное потрескивание поленьев в камине, простодушная улыбка Кретчета или моего добросердечного племянника... Но послушай же, что за удивительное событие со мной приключилось в канун Святого празднества; я едва не уверил себя, что тронулся умом во всей этой суматохе дней... Так вот же оно, поразительное диво! В ночь с двадцать четвертого по двадцать пятое декабря... мне повезло было возлюбить жизнь во второй раз. Наконец-таки понять, каким сухим, жестокосердным скупердяем я стал; понять, что все мое богатство — едва ли нажитые за всю жизнь пенни. Бесполезно, к сожалению, пускаться во все подробности той ночи: никакими словами мне не удастся в полной мере передать огромный каскад чувств, коим я был исполнен в тот или иной момент своего путешествия. То были... очень полезные испытания для черствой моей души: горечь еще не до конца ушедших воспоминаний, беспощадное отчаяние неоправданных утрат, колющая боль в постепенно оттаивавшем сердце... Давно забытые ощущения я испытал тогда; вспомнил, как это — плакать, что такое смех и задорные искры в глазах. Даже такая очевидная вещь, как улыбка, вспомнилась мне в ту ночь. Ох, Белль... Что же я чувствовал, когда загорелась свеча воспоминаний, связанных с тобой?.. Наша первая встреча на Святом празднестве. Я опешил. Я не был готов: это сравнимо с ударом в спину, так же неожиданно и так же нечестно. Выше моих сил было лицезреть, как мы, совсем еще юные, смотрим в глаза друг другу и... влюбляемся с каждой пройденной секундой все больше. А другой-я стоял и наблюдал, воссоздавая твой образ словно бы заново, не совсем забытый, но с утерянными деталями. Я терзал себя твоим призраком. Белокурая, румяная, нежная моя Белль... И какой же осунувшейся ты выглядела позже, когда я вконец потерялся среди своего же нежелания прозябать в бедности. В светлых, ласковых твоих глазах погасли искорки; они покраснели и поблекли, словно у потрепанной жизнью старухи... Я, глупец, заметил это лишь столько лет спустя. Заметил, когда стало слишком поздно что-либо предпринимать. Мне думалось, я умру и ничтожны мои потуги, но теперь я знаю. Знаю, что безумец, ибо ни дня не проходит, чтобы я не думал о тебе, сидя за кружкой чая, книгой или в гостях у племянника. Ни дня не проходит, чтобы я не проклинал себя за совершенную по глупости и, быть может, юности ошибку. И хоть мне многое удалось исправить в своей жизни и в жизнях других замечательных людей, остались осечки прошлого, за исправление которых просто-напросто уже поздно браться. А письмо это... Адресат есть. Адреса — нет. Какую роль обычно исполняют письма в никуда?.. Но нет! Ни за что на свете оно не будет отправлено в пустоту или скомкано и предано зубам огня. Я сохраню его и буду носить над сердцем, ибо неизвестно, как может повернуться Судьба. Где ты есть, с кем ты и чем живешь, я, к глубочайшему своему стыду, не имею понятия. Также я не смею верить, хранишь ли ты до сих пор воспоминания обо мне и способна ли мысль преодолеть хоть какое-либо расстояние. Но даже если в этой жизни встреч нам боле не уготовано, то мне бы очень хотелось увидеть тебя еще раз, дабы остановить и сказать, что ошибался. В любое время и в любом из миров. Навеки твой, Эбенизер Скрудж