Комната.

Тёмно. Будто темнота - кто-то живой, настолько живой и сущий, что вот-вот схватит за доверчиво протянутую руку наивного глупца, который повелся на израчную надежду, на фальшивый огонек, кажущийся ближе, чем вытянутая рука. Этот кто-то из тягуче-густой и липкой темноты тянет меня за собой, медленно, по миллиметру затягивается мною, как последней надеждой затягиваюсь я - тобой. Сквозь чёрную повязку плотной ткани ничего, совсем ничего не видно, хотя и без неё я уже навряд ли что-то увижу. Глаза жжет так, будто в веках разлито каленое железо, или будто к моим векам прикоснулся ты. Тела не ощущаю, но все извне - лёгкое шевеление штор, как серая пыль, перешептываясь и сливаясь с темнотой кружится в воздухе, движение которого я ощущаю всей кожей - взбесившиеся тактильные ощущения слишком остро и агрессивно реагируют даже на такие мелочи. В кончиках пальцев холод, хотя руки я не чувствую. В смысле, что она есть вообще. Это, помнится, фантомные боли. А жив ли я вообще? Если я что-то могу испытывать, даже такие бредовые ощущения, то, наверное, сердце стучит, воздух бешенно мчится из легких прямиком в кровь, и, следовательно этому нехитрому умозаключению, я все ещё здесь. То, что я не вижу ничего, стало ясно ещё утром, потому что открыв глаза я ничего не увидел перед собой, кроме темноты. Я слышал, ощущал, понимал, мог мыслить и даже двигаться, но видел я лишь непроглядную тьму, будто все то, творившеяся в моей душе, в какой-то момент вылилось наружу и стало постыдно вскрытым и обнаженным, таким неприлично слабым и ничтожно беззащитным. Протягиваю руку вперёд - ничего. Просто пустота и мрак. Не за что ухватиться, и в душу рвётся страх от собственной обреченности, одолевает жгучая ненависть за собственную слабость и за тот мгновенный порыв сбежать подальше от самого себя, хотя сам понимаю, что от себя настоящего - невидящего ничего, кроме мрака, убегать некуда. Всюду чёрные стены, чёрный пол, потолок, тьма, мягкой поступью подбирается ближе, ближе, зовуще шепчет что-то бредовое про избавление от самого себя, кладет руки на плечи и сжимает до боли, впиваясь ногтями в кожу, а взбесившиеся тактильные ощущения, будто испугавшись, мелкими мурашками рассыпаются по спине, сбегая от прикосновений пустоты. Кто-то зашел в комнату, небрежно закрыв дверь, знакомым ленивым шагом направился ко мне. Сел около меня. Человек тоже чёрный, от него пахнет дорогим алкоголем и сигаретами. Он касается моих плеч, и темнота, испугавшись его, растворяется, уступая мои плечи сильным и тёплым рукам, которые чуть нажимают, из-за чего агрессивные тактильные ощущения, будто вновь осмелев, бросаются навстречу этим рукам. Грубо опускают на кровать, прижимая к груди. Крепко, отчаянно, дрожа без трепета, а из-за долгожданного прикосновения, хотя зачем ты меня трогаешь, человек? Уходи, тебе здесь совсем не место. Но вместо того, чтобы оттолкнуть тебя, лишь крепче прижимаю, со взаимной отчаянностью, с той же силой, что и ты. Человек, зачем ты пришёл к нам? Не отвечай, не отвечай, просто обнимай меня с той же отчаянной грубостью, как сейчас, потому что потом я не смогу без этого глупого, но сильного. Открываю глаза. Наверное, смотрю в твои сейчас, потому что чувствую, как что-то родное разливается по душе, из которой чёрным беспрерывным потоком хлещет пустота и мрак, а этот твой взгляд заткнул рану. Берешь мою кисть, или то, что от неё осталось, касаешься сухими обветренными губами запястья, а я отчётливо ощущаю на своей разорваной коже твоё до одури красивое прокуренное дыхание, от которого срывает крышу. Человек, ты прекрасен в своём обличии под покровом тёмной пелены моей слепоты, когда твоя близость, близость тебя такого сильного завораживает, когда твои такие знакомые губы вырисовывают узоры-ожоги на моей обезумевшей коже, а я, как умалишенный могу лишь хаотично мыслить и слишком глубоко чувствовать, как твои грубые пальцы рисуют контуры шрамов. Как безумец бросаюсь в твой трепещущий ад, сгораю в нем дотла, и без остатка отдаюсь этому дикому прорыву, уничтожаещему все на своём пути, только шептать, бредить как в горячке, только не отпускай, не отпускай меня. Я подвешен над пропастью, и ты властен надо мной, играешься, - умелый кукловод, с присущим лишь тебе холодным безумием, умноженным на испепеляющие порывы, никогда не угасающих чувств. Внутри все сходит с ума от переисбытка, но мне этого мало, чертовки мало. Понимаешь, и коротко, но со всей присущей тебе, и имеющейся в твоей душе любовью целуешь меня, сразу отстраняясь, а мои губы горят так, будто ты провёл по ним горящей спичкой. Каждая клетка тела ощущает твоё уничтожающее тепло, и, как безумная, бросается, ненасытно впитывая в себя этот медленный, очевидный, но такой сладкий яд. Ты лучше меня знаешь, человек, что мне не суждено жить, иначе бы ты не пришёл ко мне сам, да? Чувствую, как у виска прижимается что-то холодное, но даже не становится страшно, ведь это ты, человек, ты знаешь, что будет лучше. Полминуты тянулись так, будто полторы вечности. Это что-то покидает мой висок, заменяя собой твои горячие и пылкие губы. Целуешь мои сомкнутые веки, едва касаясь, и что-то внутри внутри обрывается, когда ты берешь мою изувеченную и забинтованую кисть, пожимаешь её к своей груди так, что я ощущаю биение непокорного твоего сердца, и замераю, забыв, как дышать, как будто. Человек, ты здесь, и ты со мной. И мне с тобой не нужно света.