часть 3
24 августа 2015 г. в 17:57
Наконец, верещащая крыса была оторвана от губы Петруччо и закинута в ближайший стог сена штопорной маголодией, вырвавшейся из флейты Даф. Чимоданов, скуля, ругаясь и без остановки бормоча угрозы в адрес товарищей, разлучивших его с любимой, отошел в угол и угрюмо уселся там, нянча руку. Мефодий обходил сарай по периметру, выясняя, не притаилась ли в темноте еще какая-нибудь тварь. Проходя в очередной раз мимо Чимоданова, он остановился и ехидно спросил:
— Что ты все причитаешь, Чемодан? Мечтаешь, как, когда мы вернемся, накатаешь донос Лигулу, о том, в какие отвратительные условия мрак помещает своих служащих?
— Меф, спрашиваю: может, ты лучше пойдешь куда шел? — недовольно прошипел Чимоданов.
— Я-то пойду, но учти, Арей этого не оценит, не любит он стукачей и кляузников, знаешь ли, — спокойно ответил Буслаев.
Шедшая за ним следом для страховки Дафна, присела рядом с Чимодановым.
— Покажи, загниет ведь, — озабоченно произнесла она.
— И что ты сделаешь, светлая? На дудочке поиграешь? — окрысился Петруччо.
— Моя «дудочка», между прочим, может однажды спасти твою жизнь, но не хочешь как хочешь, на твоей могиле размазанными комиссионерами будет написано «Здесь лежит глупый ПИтруччо ЧЕмоданов, павший от лап своей возлюбленной крысы, собственного ослиного упрямства и гангрены», — отрезала Даф, молясь, чтобы это не стоило ей двух-трех перьев.
Чимоданов скривился, будто проглотил щедро политый горчицей лимон, но умирать во цвете лет ему не хотелось и он покорно протянул ей пульсирующий болью и уже начавший опухать палец. Набрав в легкие побольше воздуха, Дафна поднесла к губам флейту и принялась играть маголодию исцеления. Легкие, чистые звуки, казалось, обволакивали все окружающее коконом из прозрачного золотистого сияния. Когда оно рассеялось, об укусе напоминали лишь две крошечные точки на пальце. Петруччо, хмыкнув, посмотрел на них и озабоченно поинтересовался:
— А с губой у меня что?
— Да нормально все с твоей губой! — раздраженно рявкнул Мефодий, потрошивший многострадальную рыбу возле маленького костерка, который ему удалось развести, вспомнив умения, полученные в лопухоидном скаутском лагере, куда его лет в семь сплавила Зозо по совету Эди и из которого его с позором увезли спустя две недели, когда превращенная в жирафа вожатая объела все кусты на территории лагеря. В отблесках огня, его лицо выглядело устрашающе, а волосы отливали медью, так что Чимоданов счел за благо умолкнуть и, выудив из стога свою возлюбленную, завалился на сено, нежно прижав ее к груди.
— Ты бы поаккуратнее лежал на сене, — предостерегла его Дафна. — Думаю, там живет семейство твоей принцессы, ты же не хочешь, чтобы они умерли или того хуже, покусали тебя?
Услышав конец фразы, Петруччо вскочил на ноги и с воплем принялся хлопать себя по бокам и крутиться волчком. Глядя на это зрелище Мефодий и Даф покатились со смеху.
— Смотри не убей ненароком какую-нибудь родственницу, а то нехорошо получится, — весело воскликнул Меф.
Услышав это, главный кляузник канцелярии взвыл еще громче, зарычал и с разбегу ударился в дверь сарая. Затрещали ветхие доски, а с улицы донесся чей-то жуткий смех.
Мошкин, услышав эту какофонию, зажал уши руками и страдальчески спросил:
— Я же не оглохну от этих воплей, нет? Нас же не сожрут упыри, если он продолжит в том же духе, да? Мы же невкусные?
Вместо ответа, Мефодий, оторвался от потрошения рыбы и задумчиво уставился на лежащее в углу сено. Увидев, что под его взглядом оно начало дымиться, он быстро отвел взгляд и, спустя минуту, взглянул в ту сторону снова, но уже менее внимательно. Тлеющая трава под его взглядом сама собой потухла и переместилась Мошкину в рот.
— Извини, но ты привлекаешь слишком много внимания, — развел руками Буслаев и отправился на помощь Даф, пытавшейся атаковать разбушевавшегося Петруччо сонной маголодией и одновременно отбивающуюся от двух очень настырных кикиморок, уже успевших пролезть в пролом.
Удерживая вырывающегося Чимоданова, пока Даф ввинчивала распоясавшуюся нечисть в пол штопорными маголодиями, Мефодий пытался взглядом затянуть дыру в стене. Но как только ее края начинали немного стягиваться, внутрь пролезала очередная кикимора или хмырь. «Сколько же их там?» — пораженно подумал Меф, чувствуя, что начинает уставать. Даже неутомимый Петруччо уже не так резво орудовал конечностями.
— Даф, я больше не могу, усыпи его, — прохрипел наследник мрака, чувствуя, что руки у него сейчас вырвутся из плеч — габаритами Чимоданов обладал внушительными, да и на аппетит не жаловался.
— А как же эти? — кивнула девушка на очередную стайку кикиморок и мавок, тормошивших бедного Евгешу, на что тот отвечал жалобным мычанием.
— С ними мы потом разберемся, главное, сейчас помешать нашему Котомниусу Соквояжевичу познакомить нас вон с теми красавцами, -произнес он, указывая на приближающегося к дыре упыря со сверкающими красным огнем глазами.
Упырь издал нечто среднее, между утробным воем и рычанием, очевидно, уже предвкушая трапезу, состоящую из кучки стражей-недоучек. Вот только в планы Мефодия не входило служить для кого-то завтраком. Отшвырнув заснувшего Петруччо на стог сена, где тот немедленно захрапел, обняв крысу, Буслаев выхватил из костра горящую ветку и, просунув ее в дыру, проткнул упыря насквозь.
Издав леденящий душу вой, чудовище вспыхнуло и рухнуло назад, поджигая стоящих за ним сородичей. Зомби, на которых не попал огонь, сгрудились поодаль и принялись расхаживать взад-вперед, негромко рыча. Глядя на них можно было поклясться, что они совещаются. Воспользовавшись перерывом в атаках нежити, Меф набрал длинных палок, валявшихся к его радости по всему сараю, и соорудил из них импровизированные факелы. Измученная долгой игрой на флейте Даф пыталась восстановить дыхание. Мошкин, видя, как развиваются события, счел за лучшее притвориться стогом сена, который ничего не видит и ничего никому не скажет. Закончив сооружать факелы, Мефодий размахнулся и метнул один из них в самую гущу толпы мертвяков. Подожженные монстры заметались, поджигая все на своем пути. Один из них, завывая, промчался мимо сарая и зацепил здание пылающей конечностью. Трухлявая древесина весело запылала, треща и рассыпая вокруг снопы золотистых искр. Дафна принялась наигрывать маголодию дождя, но легкие звенящие звуки повисали в воздухе серебряными нитями, почему-то не затрагивая огонь. Поражение казалось неминуемым, когда над деревней, наконец, разнесся пронзительный петушиный крик.
Услышав его, уцелевшие зомби поспешили убраться, забыв об аппетитных обитателях сарайчика. Стоило последнему из них скрыться за поворотом, как повисшие в воздухе водяные струи обрушились вниз, создав небольшое цунами и промочив Дафну и Мефодия насквозь.
— Евгеша, Мамзелькина тебя расцелуй! — прорычал Мефодий, выжимая из волос воду и с кряхтением взваливая спящего Петруччо на плечи. С трудом сдержав желание выругаться, девушка пошла в дальний угол сарая и, вытащив из него Мошкина, двинулась вслед за Буслаевым на улицу.
Оказавшись на улице, Мефодий огляделся и остолбенел от возмущения — прямо через дорогу, издевательски поскрипывая на свежем утреннем ветерке вывеской с выведенным подозрительно-бурыми буквами названием «Незваный гость». Впрочем, она не произвела ни на кого из присутствующих должного впечатления, так как они уже успели здесь побывать.
Толкнув и без того почти выломанную дверь, они вошли внутрь, ожидая увидеть уже знакомого им хозяина гостиницы. Однако, к изумлению Дафны и Мефодия, уже бывавших здесь, за стойкой вместо Тугарина Змеевича сидел молодой мужчина весьма привлекательной наружности, да и холл выглядел куда приветливее. В углу даже притулился глиняный горшок с полузасохшей геранью, а на окнах висели тряпки, играющие роль занавесок, правда, сплошь расцвеченные подозрительного цвета пятнами, похожими на засохшую кровь. Не обращая на это внимания, Мефодий сгрузил похрапывающего и по-прежнему нежно прижимавшего крысу к груди Чимоданова на продавленный диван и, поведя затекшими плечами, подошел к стойке ресепшена и, поздоровавшись, высыпал перед юношей горсть треугольных монет.
— Три комнаты пожалуйста.
— Вам на первом этаже или на втором? — спросил юноша с легким поклоном.
Но не успел Мефодий ответить, как ступени винтовой лестницы протяжно заскрипели и послышалось шарканье и кряхтение. Спустя пару минут, путешественники увидели, как по лестнице им навстречу спускается худая сгорбленная старуха в наброшенном на плечи сером пуховом платке, в котором зияли такие дыры, будто их прогрызла не моль, а по меньшей мере крысы-мутанты. Нечесаные седые космы выбивались из-под платка и свисали сальными сосульками.
— Што ты тут без меня вытворяешь, олух ты окаянный? — проскрипела она. — Ты этих голодранцев в вайп номера заселять штоль вздумал?
При виде бабульки, юноша сразу как-то побледнел и сжался, стараясь стать как можно незаметнее.
— Я… Я только предложил… — лепетал он, испуганно глядя на гневно стучащую клюкой каргу.
Сердце Даф сжалось при взгляде на этого бедного паренька, очевидно, боявшегося старую ведьму до дрожи. Достав из рюкзачка флейту, она заиграла маголодию умиротворения, отработанную в свое время до автоматизма на занятиях со Шмыгалкой. Так что теперь ее пальцы легко бегали по отверстиям и из-под них лилась нежная звенящая мелодия, обволакивающая каждого, кто ее слышал. Однако на хозяйку гостиницы она, против обыкновения, подействовала совсем иначе. Услышав первые мелодичные звуки, она побагровела и заорала:
— Они еще и стража света приташщили! Мало нам воющих по ночам оборотней, теперь еще аккомпанировать им будут и постояльцев светом проклятым своим распугивать!
При этих словах глаза ее покраснели и из них вырвались два кинжальных языка пламени и помчались по направлению к Даф. К счастью, она успела спрятать флейту в рюкзак и пламя лишь слегка опалило перья. Зато у старухи на пальцах тотчас вздулись волдыри ожогов хоть Дафна и была изгнанницей, совсем без защиты Троил ее все же не оставил. Ведьма закрутилась волчком и завыла от боли.
— Проклятье! В ней слишком много света! Моей магии не хватит, чтобы испепелить эту мерзавку! Посели их в самой темной и сырой комнате в подвале и не вздумай предложить им что-то другое! — пролаяла она сыну и зашаркала вверх по лестнице.
Дождавшись пока наверху хлопнет дверь, парнишка швырнул им толстенную амбарную книгу, служившую, очевидно, для регистрации клиентов. Мефодий записался под именем Миши Бубликова, Евгеша — Евграфа Мухина, похрапываюший на диване Петруччо с легкой руки Мефа превратился в Пафнутия Саквояжева, а Даф, не желая рисковать перьями, привычно поставила кляксу и подмигнула ресепшионисту, на табличке рядом с которым значилось: «Аврор Волосатов». Улыбнувшись, Аврор подал ей тяжелый бронзовый ключ и указал на лестницу в подвал.
— К сожалению, не могу предложить вам ничего другого, так как номера на верхних этажах уже забронированы важными персонами, — извиняющимся тоном прошептал он.
Даф и Мефодий понимающе улыбнулись. Они прекрасно поняли, что высокие гости тут не при чем. Даф даже ободряюще коснулась рукой щеки Аврора подумав, что ему-то уж точно не помешала бы пара-тройка персиков с дерева Непокорности, что росло на задворках Эдема уже не одну тысячу лет, хотя Троил и грозился его спилить, чтобы не смущать молодых стражей света, но так и не сделал этого. Подхватив на плечи негодующе всхрапнувшего Петруччо, Буслаев направился в подвал, следом за Мошкиным и Дафной. Спустившись по лестнице, путешественники очутились в подземном коридоре, стены которого были выстроены из того же серого камня, что и само здание, только их в придачу покрывал вековой слой паутины. По обеим сторонам коридора, насколько хватало глаз, тянулись двери. Присмотревшись к ключу, которым снабдил их Аврор, Дафна дернула Мефодия за рукав и глазами указала на ближайшую дверь, на которой был косо выцарапан номер: 013.
— Кто бы сомневался, — буркнула себе под нос Дафна, открывая дверь, из-за которой на них немедленно вылетела туча моли и пахнуло затхлостью, сыростью и плесенью.
— Да, сервис тут, конечно, в высшей степени ненавязчив, — пропыхтел Меф, сгружая по-прежнему спящего беспробудным сном Чимоданова на продавленную кровать у стены и оглядывая узкую темную комнату. Все убранство составляли колченогие стол и стул, та самая пресловутая кровать и хлипкий комодик, готовый, казалось, развалиться от одного прикосновения. Над комодиком находилось маленькое запыленное окошко, на котором стоял глиняный горшок с торчащей из него сухой палкой, очевидно, призванный служить элементом декора.
Евгеша, до этого уныло слонявшийся по комнате, подал голос:
— Нам же полагается ужин, да? Мы ведь не умрем здесь с голоду нет? И я же не один близок к этому, да?
Прежде чем Мефодий сумел подобрать цензурный ответ, дверь распахнулась и вошел бледный до синевы трясущийся всем телом Аврор, держа в руках поднос с тремя тарелками, наполненными каким-то неаппетитным варевом бурого цвета.
— Ваш ужин, — пролепетал юноша, неловко расставляя тарелки на столе, из-за чего варево расплескалось по всему столу, распространяя омерзительный запах.
Евгеша, ранее по его словам умиравший от голода, отскочил от стола с брезгливой гримасой и выдавил:
— Оно же не протухло, нет? Мне же это только кажется? Я же не буду это пробовать? — Стоило ему выпалить эти слова, как тарелки вдруг покрылись инеем.
Дафна поболтала в вареве ложкой и с содроганием увидев в тарелке что-то напоминающее голый крысиный хвост, вынесла вердикт:
— Не советую даже пытаться это пробовать.
Наспех перекусив принесенными к неизвестному кушанью хлебом и чуть заплесневевшим сыром, они начали укладываться. Щуплому Евгеше пришлось делить ложе с безмятежно храпящим Петруччо, а Мефодий и Дафна удовольствовались лежащим на полу тряпьем.
Спустя несколько часов, Мефодий проснулся от звука, будто кто-то скреб по стеклу чем-то железным, и полуживотного рычания. Задрав голову, он увидел ухмыляющуюся рожу с горящими глазами, сплошь исполосованную шрамами и щерящуюся в жутком оскале.