Сасори/Дейдара. Мой дом родной...

***

Я хочу тебя обнаженную И умереть с тобой вместе (с) Stahlmann - Nackt Весь день лил, не переставая, проливной весенний дождь. Повсюду - вода и кружащий голову аромат мокрой земли и снежно-прохладной влаги. Тепло в воздухе, тепло в свежих дуновениях ветра и тепло в белоснежно-светлых перьях кремовых облаков. Самое сладкое время года. Доброе к людям, растапливающее сердца, погружающее все в мирный упоительный полусон спокойствия начало лета. Уже вечерело, в меру широкая проезжая часть тихонько гудела и временами вздрагивала шорохом шин и ревом мотора проезжающего авто, а по бокам от дороги лениво стелился все еще влажный после грибного полуденного дождика тротуар. Все живет в ярком и довольном мире нежно-синего неба. По тротуару наперегонки бегут мальчишки, и один из них с заливистым смехом поднимает ногами песочную пыль с обочины; лениво и цепко стрекочут кузнечики, зудят и тут же ненавязчиво, резко обрывают свою песню и замирают, замолкают где-то в высокой траве: "Просим прощения, мы никому не помешали?" Утробно и как всегда ненасытно урчат толстые гладкие голуби: единственные, кто еще может чего-то желать - и не быть неприлично, до наивного детского восторга радостным и беспечным в этот чудесный пред-вечер пред-лета. Как будто мир только начинается заново. Как будто в сердце, небе и земле ликует прекрасная, томная, все оживляющая весна. Сасори шел по тротуару, укрытому высокой, резной сенью не полностью распустивших свои листья деревьев. Сейчас Акасуна был твердо уверен в том, что этот волшебный мир создан для него, все любит и дарит свою заботу и делится счастьем. О, этот ветерок...Как он был чудесен и легок! Ароматный и крылатый, прохладный поток, он игриво подлетал к нему и украдкой целовал в щеки и шею, не скрытую воротником полурасстегнутой рубашки, шаловливо трепал волосы и тут же уносился вдаль - невидимый и свободный. Вдоль дороги стелился нерукотворный, живущий своей незаметной жизнью и постоянно меняющийся от каждого дуновения травяной ковер. Пестрое золото желтых одуванчиков...Волны курчавого сочно-зеленого клевера. Сасори не выдержал, остановился и, не обращая внимания на прочих идущих мимо людей, с мягкой улыбкой опустил взгляд вниз - с высоты своего высокого роста. - Какие вы красивые, право, - вежливо и чересчур восхищенно для такого взрослого человека обратился он к хрупким, сотканным из бледно-сиреневого шелка вьюнкам, что семейкой ютились средь не запыленной еще, зеленой и свежей травы. Асфальт играл золотисто-серым, отдавая накопленное за день слабое тепло и ненавязчиво холодея в лучах клонящегося к западным пластам облаков светила. На плечах Сасори плясали и скользили солнечные пятна от просветов в тонкой салатовой листве сирени. Акасуна пошел дальше: с чувством, неторопливо, отмеривая каждый шаг бережно хранимым воспоминанием из детства; только здесь, в городке, где прошла лучшая доля его юности, он мог так искренне улыбаться встречным прохожим, задирать голову вверх, к переплетению гибких ветвей; миролюбиво, без обычного раздражения уступать место в стареньком автобусе - как полчаса назад - хотя нигде больше не ездил общественным транспортом. Но в этом городке свистали ласточки и пахло родным домом; здесь он мальчишкой еще катался "зайцем" от четырнадцатого магазина до вокзала, прячась от билетера за толстыми тетеньками - а теперь широким и быстрым шагом легко покрывал расстояние до самой старой части города: успешный, сильный, красивый и... Влюбленный. В весь мир, но особенно - в это небо и того, кого он мечтал привезти сюда уже несколько лет. Ветерок растрепал его темно-красные волосы, освежил лицо и вдохнул в широкую грудь еще больше неясного, до дрожи неуловимого счастья. Сасори свернул с дороги на песчаную тропинку, прошел мимо длинной старой пятиэтажки, от души кивнув сидящим на скамеечке старушкам, и только потом с легким уколом грусти вспомнил, что те, знакомые ему и угощавшие конфетами маленького Сасори, уже давно умерли от старости...Многое изменилось, и все же здесь в большинстве своем все осталось как прежде. Вот магазины, булочная, кондитерская...лавка садовых инструментов со смешным названием "Домовенок" гордо переименовалась в "Рай садовника" . Рай. Да. Это место, этот городок навсегда останется для него маленьким Раем. Особенно теперь, когда его самый главный ангел приехал с ним... Но что это? За желтой стеной нового супермаркета, за двумя серыми крышами домов-близнецов знакомо колышутся из стороны в сторону изумрудно-черные в лучах заката кроны высоких сосен. Ноги ступают по знакомой до каждого камушка, каждой канавы, мощеной дороге, а легкие с каждым вздохом наполняет смолистый запах хвои и прелой прошлогодней листвы, влажной земли и ранних цветов со старых, аляповатых, немного неуклюжих клумб во дворе, в котором он провел свое детство. "Даже не заметил, как дошел...так быстро." Сасори победно довольно ухмыляется, когда, закинув голову наверх, он видит под козырьком своего подъезда маленький глинистый комочек - гнездо суетливого стрижа. - Ты что же, тот самый? - обращается он с легкой тенью грусти в голосе к черной птичке, вьющейся вокруг гнезда, и тут же отвечает сам себе: - Нет...Наверняка его сын или даже правнук. Сколько там живут стрижи? Никогда не интересовался... - бормочет себе под нос Акасуна, уже погружаясь в холод и полутьму старого родного подъезда - пальцы сами, по старой, но не забытой привычке набрали код домофона. Трехкомнатная большая квартира в видавшем и лучшие времена восьмиэтажном доме принадлежала его пожилой бабуле Чие, особе в округе весьма уважаемой, но, увы, жутко консервативной. Было время, когда он, ее внук, только-только вкусивший всю мощь, величие и драйв большого города, изо всех сил настаивал на переезде. Чие гордо и твердо отказалась, не желая покидать пусть и не столь престижное, но родное сердцу место, а теперь Акасуна, повзрослев и набравшись ума, был только благодарен ей за это. Что может являться более волнующим душу и воспоминания путешествием, чем возвращение на малую родину спустя многие годы? Через три дня Акасуне стукнет тридцать; и на свой юбилей он приехал именно сюда - в мир своего детства, но не один, а с самым дорогим ему человеком на свете, с молодым возлюбленным Дейдарой. Бабуля Чие уехала в санаторий и обещала вернуться как раз на праздник, а пока... Пока что они с вдвоем с Деем проживали, кажется, самые необычные и прекрасные дни своей совместной жизни. Крутые, сбитые по местам ступени стелились под ногами податливо вниз, а Сасори, окрыленный каким-то детским ребячеством и веселой глупой удалью, перешагивал сразу через две, с наслаждением отмечая, что дыхание теперь даже не сбивается, как в детстве, ступени теперь кажутся маленькими и вовсе не труднопреодолимыми... Третий этаж. Звонок все так же чуть заедает и трезвонит громко, дребезжа с задорной хрипотцой. Ждать долго не приходится: обитая кожаным чехлом железная дверь глухо скрипит, открываясь, и Сасори, не долго думая, заключает в объятия хрупкое светловолосое создание, появившееся на пороге. Он смеется, когда они вместе вваливаются в квартиру и, не отпуская своей "добычи", пинком закрывает за собой дверь. - Привет, котенок! Соскучился? - он прислоняет Дея к стенке, упираясь руками по бокам от его головы: блондин ниже ростом, и это каждый раз приводит Акасуну в полный умиления восторг. - Соскучился, данна, - Дей поднимает на высокого статного красноволосого мужчину притягивающий, но по-кошачьи непроницаемый взгляд небесно-голубых глаз. Далеко не всегда в них можно прочесть мысли их обладателя, но юноша ласково улыбается, со смешливым укором наблюдая за действиями Сасори, который опускает лохматую буйную головушку на его плечо. - Ты в последнее время ведешь себя, как ребенок, - Дей так и стоит, осторожно обняв мужчину одной рукой за шею, а другой перебирает алые прядки. - Чего ты хочешь, я впал в детство, имею право, - урчит, жмурясь от прикосновений, Сасори, и целует парня в шею. - Ага, ну конечно... В детстве ты тоже к невинным блондинам так нагло приставал? - Оя, как будто ты против! - Давай уже разувайся, в комнату пойдем...Чего в прихожей стоять, - Дейдара послушно подставляет шею для жарких поцелуев, с трудом отстраняясь. Потом, как ни в чем ни бывало, поправляет челку, и одним красивым движением откидывает тяжелые длинные волосы за спину. - А тебе звонила твоя бабушка. - Ну... И как вы пообщались? - открывая кран и подставляя ладони под сильный напор прохладной воды, интересуется Сасори. - Отлично. Правда, она немного удивилась тому, что в ее доме вместе с любимым внуком обитает его какой-то давний друг, но в целом мы поладили. - Ну вот и славно! Вы подружитесь, - хитро покосился на любовника Акасуна, - хотя бы на почве вечной гиперопеки меня. Дей в ответ только фыркнул: - Потому что ты сам, в одиночку, можешь запросто натворить непоправимых глупостей! И вообще, лучше перезвони ей. - Непременно. Что бы я без тебя делал, а? Сасори снова, подойдя из-за спины, утыкается носом в макушку Дея. - Ты хочешь чаю? - Нет, спасибо. - А клубнику с дачи? - покладисто продолжает юноша. Они неторопливо, бок о бок идут в гостиную, Акасуна завороженно, как кот за бабочкой, наблюдает трепетание пушистых ресниц. - Не хочу... - А мороженое хочешь? Блондин берет в руки подушку из кресла, и они оба, не сговариваясь, идут к балкону. - Что-то не очень. - А чего же ты хочешь?.. - Тебя, - это слетает с уст Сасори само собой и так...Естественно, недвусмысленно, не грязно, что Дейдара даже не оборачивается. Он только кивает головой, легко и мягко соглашаясь: - Я знаю. Он закопошился с балконной деревянной дверью - старая рама, кривая от времени ручка. Акасуна с готовностью помочь подается вперед, без труда перекидывая руки над плечами юноши - опять чувствуется разница в росте. Невысокий Дейдара зажат между дверями и телом своего любовника. Жидкое золото заката разливается по его светлой макушке, и Сасори невесомо, бережно целует ее, кладя свои ладони поверх ладоней мальчишки. Замок поддается, и вечерние звуки волной вливаются в квартиру. Свежо и в меру тепло, земля остывает, а кирпичные стены хранят тени дождя и солнца. Они выходят на балкон, за пределами которого, сразу через покосившиеся ряды гаражей, начинается гулко шумящее море соснового леса. Одна минута кажется сказочной вечностью, когда стоишь и, прикрыв глаза, упоенно вдыхаешь запахи и впитываешь звуки трехсотлетнего бора, тонешь, теряешься без остатка в облитой последними лучами заходящего солнца крыше соседнего дома, в каркающей стае ворон и в густом, мудром, таинственном шепоте деревьев. Одновременно сладко и горько от сильного слишком счастья на душе. Дейдара тоже смотрит в небо и на лес. Теплота, чувства, мир в ладонях, счастье, эйфория бытия просто не могут больше сдерживаться в двух молодых сердцах, они должны выйти наружу, подобно бурлящей в кратере лаве. Снова игриво лижет щеки ветер... Перечерчивает небеса перо кораллово-жемчужной тучки... И их двоих одновременно скручивает импульсивный приступ дикого желания близости. Дейдару, как более чувствительно-восприимчивого - сильнее всего. Они поворачиваются друг к другу, он кидает странный взгляд на красноволосого: в голубых глазах почти звериная похоть и ангельская при этом нежность, бессильная и вопрошающая. - Сасори, что это? Юноша кидается в объятия Акасуны: его стискивают и подхватывают сильные руки, прижимают к дрогнувшей коже на животе под белой тканью рубашки. - Иди сюда, ближе, я не знаю, я люблю тебя, - на одном дыхании, едва ли не рыча от этого спонтанного порыва, удивляясь жару в паху и общему странному состоянию внезапной жажды чужого тела. Это природа. Только дикая природа может пробуждать в людях такие простые, сильные и оттого родные, не подлежащие подавлению, инстинкты. Будь здесь маленький ребенок, он бы бросился на шею матери, крича восторженно: "Мама, ты у меня самая лучшая на свете!" Но тут был только Дейдара, весь горящий от возбуждения, которое накрыло так неожиданно и с такой силой, и Сасори, попавший под тот же самый гипноз летнего вечера. Он зарылся пальцами в светлые волосы, откидывая голову блондина чуть назад и впиваясь в его с готовностью приоткрытые губы голодным поцелуем. Вторая рука, пройдясь по горячей спине, задрала футболку и легла на пояс. Дейдара глухо, облегченно и даже как-то жалобно застонал, подаваясь вперед и сразу же чуть назад. Он дернулся, выгнулся, сильнее откинул голову и обнял Сасори за спину; язык Акасуны скользил по ряду белоснежных зубов, касался неба, и это приводило мальчишку, жадного до любой ласки, чуть ли не в состояние зыбкого шокового экстаза. - Сасори, ты потрясающе...мм... - горячо, влажно, их языки сталкиваются, Сасори углубляет поцелуй еще - блондин всхлипывает, краснея, на подкашивающихся ногах стоит, трется всем поджарым гибким телом о мускулистый, словно литой из стали, торс Акасуны. Сасори шагнул назад, в комнату, проводя руками по бархатной коже на талии, по спине, чувствуя, как натягиваются под пальцами гибкие мышцы, поглаживая выступающие крылья острых лопаток. Он распял парня у стены, продолжая молча и жадно целовать щеки и губы, рукой путаясь в золотой волне волос. Юноша, пьянея, выгнулся с беспомощным полустоном, тяжело вдыхая воздух. Сасори снял с него верхнюю одежду, припадая губами к белой вздымающейся груди. - Нх...Данна...Не надо... - щеки блондина заливает очаровательный румянец - соски были одним из самых чувствительных мест на стройном идеальном теле. Голова медленно, но верно пошла кругом, а ноги разъехались в стороны, оставляя юношу в чересчур открытой, соблазнительной позе. Дейдара застонал громче, тая под бесстыжим языком, который блуждал по животу; возбуждение неприлично зашкаливало, а Сасори все никак не спешил уделить внимание самому главному, словно издеваясь над такой мгновенной реакцией неискушенного любовника. - Т-ты что, издеваешься? - тихо прошептал парень, выгибаясь навстречу губам Сасори, еще больше краснея, потому что бедра сами собой толкнулись вперед. - Мм? А что не так? - Сасори хитро усмехнулся и прикусил кожу прямо над поясом его бриджей, лизнув место укуса. - А-а, все, хватит играть со мной! Дейдара собрался с силами и, оттолкнув Акасуну, вырвался из столь головокружительного плена, утягивая любовника на твердо-мягкую гладь ковра. Замирая внутренне от собственной наглости, отвел от своих плеч руки Сасори, хватая их за широкие запястья, и, резко выдыхая, встал на колени, не решаясь посмотреть мужчине в глаза. Пальцы вплелись в прядки волос на затылке юноши, удивленный и блаженный выдох его имени заставил дрогнуть Дейдару, когда тот решительно положил обе ладошки на ширинку его брюк. Хорошо, что Сасори, обычно сопровождающий такие действия любовника пошлыми комментариями, на этот раз почти молчал. Круговыми движениями Дей погладил выпирающий из ширинки бугорок, вжикнула молния. - О да, продолжай, детка, - ласково протянул Сасори, из под полуопущенных длинных ресниц наблюдая за действиями своего мальчика. - Как же мне нравится, когда ты стоишь на коленях... - Молчи! Молчи... - Ох, если бы можно было... - Сасори низко хрипло стонет, по его сильному телу проходит едва уловимая дрожь: влажные губы юноши любовно касаются головки возбужденного члена, и он касается ее кончиком язычка, а ладонью нерешительно проводит вдоль. - О да, сильнее, Дей, я же знаю, ты умеешь... Тонкие горячие пальцы в ответ плотно обхватывают орган чуть выше основания, и Дейдара, томно прикрыв глаза, берет его в рот. Старательно вылизывает нежную кожу - быстро и не останавливаясь, проводит языком по блестящей от смазки темно-розовой головке, и обхватывает плоть губами, двигая головой. Стараясь доставить удовольствие своему данне, пошло постанывая и причмокивая, когда на секунду выпускает член из кольца губ, чтобы снова кинуться ласкать его, юноша все же слишком возбужден сам. За ушами становится жарко, очень жарко, темп движений все время срывается, но ловкий язычок напористо лижет стоящий орган. Акасуна, тяжело дыша, отстраняет Дея от своего паха, убирая челку с его глаз. Юноша скромно опускает взгляд, дрожа всем телом, и держит в руке, сжимая и поглаживая, влажную от его губ плоть. - Ну все, малыш, довольно... - Сасори усмехается и перехватывает тонкие запястья, - не кончу же я, оставив тебя так мучиться... - Акасуна и сам опускается на колени, многозначительно указывая на штаны блондина. - Данна, - недоумевающе выдыхает голубоглазый парень, когда его обнимают и укладывают на ковер. - Что...Прямо здесь? - Почему бы нет? - жаркое дыхание дорожкой ложится по его шее, и снова они жадно, долго целуются, не в силах оторваться друг от друга. Обычно их охватывала бурная неудержимая страсть, и это так не похоже было на ту неторопливую, молчаливую любовь, которой они предавались сейчас. Дейдара выгибался навстречу толчкам в свое тело плавно и податливо, тихо стонал, теряясь в сладком наслаждении, смешанном с болью. Сасори сразу вошел почти полностью, хрипло застонав от приятного ощущения узости сжимающихся вокруг члена мышц, и нетерпеливо подался вперед, до упора. Он навис над Дейдарой, поглаживая охнувшего парня по щеке, другой же рукой подхватил его под талию, сильнее прижимая к себе и неумолимо наращивая темп. Дей всхлипнул, впиваясь пальцами в ковер, оставляя на нем светлые полосы от ногтей. В уголках глаз блеснули кристаллики слез. - Мне прекратить, Дей? Слишком для тебя? - ухмыльнулся Акасуна, ритмично двигая бедрами и делая толчки еще более резкими, и не думая останавливаться. Юноша отрицательно мотнул головой, тут же конвульсивно выгибаясь с пошлым громким стоном и вскидывая бедра вперед, навстречу возбужденному члену, вколачивающемуся в его молодое гибкое тело. Ветерок с балкона немного остужал горячую кожу, на которой Акасуна с каким-то даже хищным оскалом оставил грубый засос - и не один, шепча в аккуратное ушко откровенно-развратные подробности того, что сейчас испытывает. Дейдара хотел крикнуть, чтобы тот немедленно замолчал, но вместо этого воскликнул: - Сасори, ах... Еще! Прошу... Блондин закинул стройные ноги на пояс любовника, подаваясь навстречу; его собственный стоящий член изнывал без ласки, без прикосновения, и парень приподнялся всем торсом, касаясь влажной головкой низа живота Сасори и сдавленно вскрикивая от трения чувствительной головки о чужую горячую кожу. - Что скулишь, котик? Хочешь сильнее? - рвано выдыхает Сасори, срываясь на быстрый глубокий темп, буквально вколачивая парня в пол: - Тебя слышат все соседи, детка, - прицокнул он языком, восхищенно вслушиваясь в громкие откровенные стоны мелодичного голоса. - Пусть слышат... Не могу больше... - заизвивался под ним Дейдара, хватаясь за широкие плечи и царапаясь. Голубые глаза подернулись дымкой слишком сильного наслаждения. - Сейчас вместе, сейчас, - резко толкается в него Сасори, и просовывает руку в пространство между двумя животами, осторожно обхватывая ладонью упругий истекающий смазкой член. Дейдара дергается и чуть ли не плачет от неожиданно сладкого разряда удовольствия от одного только умелого прикосновения пальцев к головке. Движения руки в такт толчкам уже почти на самом пике наслаждения, смешавшееся дыхание, сводящая с ума близость. Еще одно мгновение на грани - и Дейдара с громким вскриком кончает, толкаясь бедрами в ладонь Сасори и пачкая ее белыми каплями, дрожа и напрягаясь всем телом, а потом без сил падая на нагретый ворс ковра. Сасори с низким рычанием хватает его за волосы, накрывая податливо подставленные губки жарким финальным поцелуем и изливаясь почти одновременно с блондином. Мир, расплывшийся перед глазами, не торопится обретать прежнюю четкость и краски. Тело, все еще крупно подрагивающее, мгновенно охватывает ленивая сладкая истома. Сасори глубоко, с довольной улыбкой вдыхает свежий воздух, и устало наклоняет голову, постепенно совсем ложась на Дея сверху и утыкаясь носом в его плечо. В ответ слышится тихий стон. - Не тяжело тебе, маленький? - заботливо мурлычет красноволосый, осторожно убирая в сторону длинную челку и целуя. - Привык уже, - улыбается в ответ Дейдара, ласково поглаживая спину Акасуны, словно пытаясь сгладить следы недавно оставленных царапин, и ерзает, устраиваясь удобнее, так, будто и не собирается вставать. - А как ты думаешь, данна, что сказала бы твоя бабуля, если бы узнала, чем ты тут со мной занимаешься? Сасори открыл было рот, чтобы ответить, но его прервал громкий телефонный звонок, раздавшийся из соседней комнаты. Оба парня резко вздрогнули, Сасори медленно поднялся на ноги и побрел отвечать на звонок, путаясь в спущенных наполовину брюках. Дейдара, отлежавший себе на жестковатом ковре всю спину, тихонько беззлобно матерился, ища на полу раскиданную одежду. - Алло? - Внучек, это ты? - послышался в трубке далекий старческий голос, довольно бодренький и звонкий. - Бабуля Чие! Рад тебя слышать! - на одном дыхании выпалил Сасори, и губы его тронула совсем не свойственная ему улыбка - добрая, широкая и немного мечтательная. Вдалеке, среди сосновых крон, запела поздняя птица, встречая мягкие синие сумерки. По телу пробежала дрожь от дуновения сквозняка, а потом - от того, что тонкие руки осторожно обняли со спины, а чуть ниже плеча уткнулся холодный нос. "Как бы ты не замерз, Дей..." Сасори почувствовал себя абсолютно счастливым.