***
Предсказательница, полуслепая карга с несколькими недостающими зубами, скосила глаза на них обоих. Аладдин сдержал смешок, когда Фара стрельнула в него сомневающимся взглядом, неохотно присаживаясь на подушки с орнаментом. — Твою заработанную потом и кровью монетку лучше бы потратить на еду, — прошипела она ему в ухо. Он беспечно подтолкнул её локтем. — Какая тебе разница? Это же не твоими потом и кровью заработанная монетка. Давай, будет весело. — Старушка, может быть, и слепая, но не глухая. Подойди, дорогая, если хочешь узнать правду, — прокаркала гадалка, подзывая её сморщенным пальцем. — Потом сможешь судить, есть ли в этом юмор. Фара нерешительно двинулась вперёд, взглянув на него последний раз перед тем, как обратиться к карге лицом к лицу. Она послушно протянула ладонь вперёд, позволяя старухе исследовать линии своими посеревшими ногтями. — Ааа… — протянула женщина, поднимая рябой подбородок. Ресницы над тусклыми глазами задрожали, потрескавшиеся губы сложились в кривую улыбку. — Удобство и роскошь. Все мы ищем то, что потеряли, это правда. Но какой же путь ты изберёшь, чтобы обрести это, а? Фара напряглась, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Но не успела она отнять руку, как старуха, фыркнув, отпустила её сама. — У тебя кругозор уже, чем у старухи, где тебе искать? Очисти сердце и посмотри, не изменились ли твои мелочные желания. Аладдин поймал запястье девушки раньше, чем она в расстройстве покинула скудно освещённую комнату. Снаружи их ждали шум и суета рынка, и в кои-то веки Фара стремилась вернуться к ним. Его встревожило, что он умудрился снова вывести её из себя, хотя, наверное, в том, что ей так сложно угодить, была её вина. — Эй, ну хотя бы позволь мне тоже, — настаивал Аладдин. Она выдернула руку и встала у двери, не глядя на него. Он отвернулся от созерцания её погружённого в раздумья лица, снова утонув в горечи. Тряхнув головой, он уселся перед предсказательницей и бросил ещё одну монетку на стол. — Бедный мальчишка со склонностью к дорогостоящим мечтам, — проговорила карга, читая по его руке, и сухо усмехнулась. — Но это ясно уже по твоей готовности платить. Затем, надолго замолчав, она более внимательно стала исследовать его ладонь. Аладдин с любопытством взирал на неё, гадая, какую же удачную правду или загадочную ложь она сможет сообщить. — Судьба и вправду шальной дух, — размышляла она. — Снисходит к безымянному юноше, пишет его имя на песке так, что ветер не в силах его разметать. Ты найдёшь славу и богатства, но ни одно из них не будет дороже того, что внутри. Алмаз негранёный. Аладдин пожал плечами, когда Фара обратила на него вопросительный взгляд на выходе из палатки предсказательницы. Они снова без малого с пустым кошельком, но его это никогда не волновало. Он видел, как её взгляд наполняется раздражением, и задумался, почему находит её ещё более красивой, когда она не улыбается. — Что? Это было просто шутки ради. Ничего не значит.***
Абу не обрадовался новой гостье, стройной молодой женщине с грустными глазами. Он понимал, что на неё обрушилась какая-то трагедия, и она несла на плечах ту же тяжёлую ношу, что и другие люди, которые ютились по задворкам и просили милостыню вместо того, чтобы воровать. И из-за того, что он не мог понять, чем она отличается от других, он не испытывал к ней ни малейшей жалости. Она была ещё одним голодным ртом и брешью в их мечтах о богатстве. Если бы она была ребёнком, а не женщиной, то, может быть, могла бы пригодиться. За годы на улицах он заметил, что маленьким девочками подают больше. Эта же была куда старше. Даже старше Аладдина. Но его друг никогда не казался счастливее, так что Абу решил, что может потерпеть ещё денёк-другой. Конечно же, она не станет частью их команды. Два — вот лучшее количество для успешной банды воров, согласно расчётам обезьянки. Но дни и недели шли, а она всё не уходила. Аладдин привязался к ней сильнее прежнего, даже забросил свои обязанности убираться в их лачуге и регулярно пополнять запасы еды. Абу нехотя тянул эту лямку и выражал своё неудовольствие так доходчиво, как мог. Аладдин стал неразумным, забывчивым и совершенно безрассудным. Список претензий Абу рос каждую неделю. Он устал от карманных краж по утрам, когда рядом не было Аладдина, чтобы похвалить его за сообразительность и воровское мастерство. Он скучал по поеданию больших дынь, которые были вкуснее и слаще маленьких, поскольку не мог поднять и утащить такую тяжесть сам. Его раздражало, что их денежные запасы истощались с тревожной частотой, в то время как в жилище скапливались никчемные безделушки, вещи, которые могли быть интересны только человеческим женщинам. Блестящие побрякушки, пузырьки с духами, расшитые подушки... Однажды ночью он проснулся и обнаружил, что она исчезла. Он озадаченно повернулся на своей подушке и увидел, что Аладдин сидит у большого окна и сиротливо смотрит на тёмный город. Глаза Абу расширились. Навсегда ли она ушла? За вопрос он заработал резкий взгляд. — Она просто хочет побыть одна сегодня ночью, — почти рявкнул Аладдин. Его голос смягчился, и он посмотрел на свои руки, медленно сжимая их в кулаки. — Как бы я хотел сделать для неё больше. Она заслуживает гораздо больше, чем я могу ей дать. Абу закатил глаза и собрался отвернуться, чтоб снова заснуть, но внезапно Аладдин продолжил: — Слушай, прости, что я не был хорошим другом в последнее время. Я всё исправлю, обещаю. Но пойми, Фара особенная. Она, может быть, не очень хорошо ворует, обманывает и прячется, но она прекрасна в другом, которое трудно увидеть. “Трудно увидеть?” — саркастически подумал Абу. Он хотел указать другу на его ограниченность, но решил, что это бесполезно. Аладдин вздохнул. — Я люблю её. Понимаешь, да? Абу обречённо кивнул. Его друг был влюблён в первый раз, и Абу очень надеялся, что он окажется и последним. Потерявшие голову люди вечно оправдывали любовью все свои несуразные поступки, что важные, что незначительные.***
Центральную площадь оглашали яростные негодующие вопли, что нарушен какой-то древний закон, а уважаемая семья обесчещена. Сперва растущая толпа заинтересовала его исключительно из практических соображений: всегда было гораздо проще воровать, когда внимание большого числа людей приковано к какому-то зрелищу. Он незаметно лавировал по задним рядам толпы, для начала нацелившись на пожилого мужчину, который, скорее всего, не сразу среагирует на то, что деньги из его кошелька испарились. Глядя на него, он прикидывал, что этих денег вполне может хватить им с Абу, чтобы продержаться несколько недель. Удачный выдался денёк для него. Но не для того, кто оказался в центре действия, как он вскоре обнаружил. Кого-то должны были забить камнями до смерти. Его карманы были почти полны, когда он наконец выглянул поверх голов столпившихся впереди людей и увидел её в первый раз. Стройная молодая женщина стояла закутанной в длинное одеяние так, что даже лицо её было закрыто. Её прямо трясло от страха, и она закрывала руками глаза. Он не слышал её плача из-за оглушительного осуждающего гама вокруг. Вперёд выступил мужик с камнем в руке и замахнулся им. Не было сомнений, как тут поступить. Он зачерпнул горсть золота и серебра из кармана и подбросил монеты над головами зрителей. Они рассыпались по пыльной земле и засверкали на солнце, вызвав по соседству общий вздох. Он промчался по периметру толпы, разбросав в центре толчеи всё, что набрал, ловко скрываясь от людей, суетившихся кругом в поисках источника сокровищ. Толпа распалась и десятки рванулись вперёд, притязая на то, что им не принадлежало, не заботясь о том, было ли это даром бога или вора-идеалиста. Он воспользовался шансом и метнулся туда, где недавно был центр этого сборища, схватил женщину за руку и побежал. Кто-то в гневе заорал, требуя, чтобы стража схватила беглецов, но он знал, что все слишком поглощены неразберихой, которую он заварил. Его спутница споткнулась и чуть не упала, но он потянул её вперёд, надеясь, что она не была серьёзно ранена. Он не знал, попал ли в неё первый камень перед отвлекающим манёвром. — Как тебя зовут? — задыхаясь, спросил Аладдин, когда толпа осталась вдалеке. Стареющие мужчины, пустившиеся было в погоню за ними, быстро отстали. Их обнажённые мечи оказались бессильны против быстроты молодости. Наверное, она подумала, что такой вопрос был странным в разгар опасности. — Фара, — ответила она. Он улыбнулся стихавшим позади проклятьям. В конечном итоге люд оказался падок на звонкие монеты сильнее, чем на зрелище казни. — Я - Аладдин, — представился он, и взял её руку поудобнее. Теперь они могли двигаться медленнее, потому как до его укрытия было совсем близко. Отыскать вход было не так уж просто, а мусор и вонь переулков отпугивали большинство прохожих и даже стражу. В каждом её шаге ему слышалось изнеможение, пока они прокладывали путь через отбросы и завалы хлама. Они почти не говорили, пока не добрались до его дома, и он полностью сосредоточился на том, чтобы помочь ей идти, не запинаясь. Его лицо помрачнело, когда он заметил, что сколько-то камней всё же ударили её, поэтому она и хромала. В качестве особой предосторожности он подложил несколько деревяшек под грубо сколоченные ступени. Попытайся кто сунуться — и их скрип предупредил бы его о незваных гостях задолго до того, как они бы достигли его комнаты. Она осторожно опустилась на тюфяк, где он обычно спал, обхватив руками колени, и впервые взглянула ему в лицо. Он наклонил фляжку к её губам и заставил сделать глоток. Она взяла у него фляжку трясущимися руками, и вода полилась по её подбородку. — Тебя не волнует, что меня осудили? — полюбопытствовала она. Её голос был слабым и нежным, и ему стало интересно, звучит ли он тверже, когда она не дрожит за свою жизнь. Он мотнул головой и улыбнулся. — Я прилично заплатил, чтобы тебя простили, как считаешь?***
С какой бы стороны он ни взглянул на неё — она была самой красивой женщиной из всех, что он видел. Он восхищался линией её подбородка и идеально очерченным носом, длинными ресницами, обрамлявшими тёмные глаза. Он обожал, как волнистые пряди её волос спадали ей на лоб при каждом движении. Хотя она жаловалась, что её кожа страдает от воздействия солнца, он считал, что более смуглый оттенок больше ей к лицу. Он обнаружил, что её голос действительно богат на оттенки, когда она говорила, и даже ещё прекраснее, когда пела. Её мягкие, полные губы приоткрылись от удивления, когда однажды ночью он спросил, можно ли ему поцеловать её. — Глупый ты мальчик, — произнесла она, но осталась сидеть спокойно, когда он наклонился к ней в лунном свете. За окном спал город, безмолвный свидетель рядом с двумя сидящими плечом к плечу юными существами, у каждого из которых была своя потеря. Она улыбнулась, когда они оторвались друг от друга, и он почувствовал себя ещё более растерянным, чем раньше. Одной рукой она коснулась его лица и повторила свои слова. Возможно, это было предостережением.***
Аладдин никогда не видел такой огромной праздничной процессии. Шествующие ряды музыкантов, танцоров и акробатов срывали оглушительные аплодисменты и приветственные крики, за ними следовали причудливо отделанные повозки с дарами в виде золота, драгоценностей и тканей. Наконец, показался занавешенный тонким пологом паланкин с молодожёнами. Молодая аристократка приветствовала толпу взмахом изящной руки, украшенной драгоценными камнями. Её муж, значительно старше её, горстями швырял в толпу золотые монеты, весело смеясь над тем, как народ дерётся за его подачки. Фара хранила молчание, когда он вернулся через несколько минут после успешной кражи и увидел, что она расстроена всем этим спектаклем. Он проследил за её взглядом и понял, что она завидовала невесте, которая даже близко не была так красива, как Фара, но наследовала огромное состояние и положение в обществе — то, чего у неё никогда не будет. Аладдин задумался, стоит ли ему радоваться, что он родился нищим. Он хотя бы не испытывал той горечи, которая разъедала её сердце, ведь пара ошибок стоила ей всего. Он взглянул на свои руки, в которых вертел украденные только что монеты. Это были руки того, кто крадёт и выживает, а не того, у которого есть власть и слава. Он не мог вернуть ей то, что она потеряла. Толпа начала расходиться после прохода всего парада, а Фара всё витала в мыслях о несбыточном. Он довольно знал о её прошлом, чтобы представить их. Она была этой невестой, сидящей высоко над скоплением простолюдинов, которые восторгались её вновь обретённым счастьем в объятиях выбранного ею супруга. Первая глава её жизни окончилась, и она радостно встречала следующую, в которой она станет управлять домом — влиятельно и грациозно. Её муж будет уважаемым в обществе человеком, может, даже пользоваться покровительством султана. У них будет много детей, и она вырастит их в любви, заботе и послушании. Мечты рассеялись, когда Аладдин потянул её за руку, подавая знак, что пора идти домой. Он почувствовал холод в её взгляде, горький яд в сердце окрашивал глаза. Обижена ли она на него за ту новую жизнь, которую невольно приняла из его рук? Винила ли его за то, что не могла вернуться к старой жизни, полной красоты и безопасности? Она не спала рядом с ним в ту ночь, а бродила одна на улице. Он снова уставился на свои руки, и тоска медленно раздирала его изнутри. Несправедливо с её стороны было требовать от него большего, всякому было понятно. Но всё равно он злился на себя больше, чем на неё — за свою неспособность изменить обстоятельства и совершеннейшую глупость любить её.***
Из-за неё он был близок к тому, чтобы потерять руку. Драгоценный браслет был надежно запрятан в его пояс, и это было единственно важным в тот момент. Он бежал, падал, вставал и снова бежал, не обращая внимания на ссадины и проклиная себя за неуклюжесть. Торговец, у которого он украл украшение, не славился снисходительностью, и за ним теперь гналось вдвое больше стражи, чем обычно. Он увернулся от них в последний момент, когда громыхающая повозка с дровами проехала посередине улицы, отделив преследователей в самый последний момент. Он без труда ускользнул и пробрался к своей лачуге задворками. Абу возбуждённо заверещал, когда Аладдин извлёк рубиновый браслет, и глаза обезьянки просияли при виде стольких камней. Но его энтузиазм быстро скатился в кислое разочарование, когда он осознал, зачем Аладдин рисковал своей шкурой, крадя такую редкую вещь. “Она не вернётся”, — сердито сказала мартышка в сотый раз. Аладдин отказывался слышать это, возражая, что Абу совсем её не знает, что из-за своей мелочной ревности он даже не пытался с ней поговорить, когда она была рядом. Его друг ответил на это злым молчанием и весь оставшийся день они не желали друг перед другом извиниться. Он не позволял себе засомневаться, стоит ли она того. Он бы сделал что угодно, лишь бы вернуть её, вытащить из той ямы, в которую она охотно упала.***
— Расскажи мне, — повторил он, когда они лежали на крыше его жилища. Над их головами мерцали звёзды. Ясная ночь для того, чтобы сорвать покровы с её секретов. Она положила голову ему на плечо и вздохнула. — Почему ты так сильно хочешь это узнать? — Почему ты мне до сих пор не веришь? — он легко погладил её по волосам. — Разве я не заслужил этого? Она задумчиво кивнула и молчала минуту. В её голосе всё ещё было сомнение, когда она начала рассказ. Казалось, она пересказывает по книге. — При рождении я была обещана мужчине на десять лет меня старше. Он происходил из семьи, превосходящей мою по знатности и богатству. Когда я подросла и узнала его, я ужаснулась от мысли, что буду его женой, и умоляла отца разорвать помолвку. Но мой отец не мог позволить себе забрать своё обещание, потому что ему пришлось бы выплачивать огромную компенсацию, чтобы расторгнуть договорённость с честью. Был другой человек, которого я полюбила. Я была глупа, и думала, что никто не узнает о нас. Я ошиблась. Нас раскрыли, и из-за меня моя семья была публично покрыта позором. Человек, за которого я должна была выйти замуж, немедленно расторг помолвку и потребовал от отца двойную цену выкупа за меня, который тот получил годы тому назад. У моего отца даже близко к этой сумме не было, но они заключили соглашение, по которому он выплачивает половину этой суммы, а потом всю жизнь расплачивается по процентам. Он поспешно отрёкся от меня, и я должна была быть забита камнями до смерти. Он почуял её кривую улыбку. — А потом ты, по глупости своей, бросил своё краденое золото, чтобы спасти меня. — Мне так жаль, — просто сказал Аладдин, привлекая её к себе. — Спасибо, что рассказала. Опершись на локти, она с любопытством посмотрела на него своими вечно загадочными тёмными глазами. Нежно поцеловала его, и он погладил её по волосам. Ему почудилось, что на щеку ему упала слеза.***
Как-то вечером он вернулся домой после удачной охоты на рынке и обнаружил, что она приготовила ему ужин. Это был максимум, что можно сделать из куска хлеба, горстки фруктов, кулька орехов и бобов, но она оказалась изобретательнее, чем он от неё ожидал. Редкость — на её лице появилась улыбка, когда он похвалил, как тщательно она уложила подушки и поставила деревянную доску, словно у них был ужин в настоящем доме. Он наклонился над самодельным столом с едой, чтобы взять её за руку, благодаря за неожиданный подарок. В этот вечер они разговаривали, словно обладали большим, что имели на самом деле, словно он был больше, чем безродным бедняком, а она — приличной дамой, польщённой его вниманием. Смех её был сдержанным, как обычно, но тогда это его не тревожило, поскольку было ясно, что она открывалась ему, учась выражать своё расположение и заботу. Возможно, она превозмогала своё неудобство от той грубой безвестной жизни, какой теперь жила. В ту ночь ему снилось, что они были королевской четой, повелителями в роскошном дворце, и каждый день не надо было ничего делать, только наслаждаться обществом друг друга. Она легко смеялась, и хотя в её глазах оставалась тайна, в них больше не было трагедии.***
Её щёку ожгло ударом, но она знала, что ей лучше не кричать или пытаться защитить себя. Она снова каким-то образом смогла упасть, и на этот раз нечего было ждать, что кто-то спасет её. — Где они? — проревел мужчина, рывком поднимая её с пола. — Ты всё растратила, ненасытная сучка? Не существовало такого ответа, который уберёг бы её от расправы. Она кивнула, не в силах поднять глаза. — Мне стоило бы выбросить тебя на улицу, откуда ты пришла, — ухмыльнулся он, одной рукой зажав её подбородок и заставляя её глядеть на себя. — Разве здесь с тобой недостаточно хорошо обращались? Я дал тебе грёбаный дворец для жизни, шёлк и кашемир, духи и румяна, весь этот хлам, который ты обожаешь и не заслуживаешь, а ты смеешь красть у меня? Другие женщины стояли за ним, вызванные из своих комнат посмотреть, как хозяин наказывает шлюху, нарушившую правила. Он отпихнул её на пол и плюнул с презрением. — Не думай, что твоё симпатичное личико даст тебе здесь наценку. Не важно, какую репутацию ты тут себе заработаешь, твоя никчёмная жизнь принадлежит мне. — Он в последний раз рывком поднял её, приказывая лечь на кровать. — Давай убедимся, что ты не забудешь это.***
Она надела рубиновый браслет на запястье, любуясь отражением тусклого света в камнях. Рука начала дрожать, но она заставила себя успокоиться. Ещё одна часть его сердца бесполезно брошена к её ногам. Она смотрела на него, не выдавая своих эмоций, — то, чему она чересчур хорошо научилась в своём ремесле. Она не спросила, где ему удалось достать такую драгоценность или как близок он был к опасности лишиться руки от сабли купца. С печалью она осознала, что он никогда не потеряет надежды, таким уж идеалистичным и глупым он был. Что он так и будет воровать для неё, надеясь вернуть её, не способный встретиться лицом к лицу с холодной действительностью. С той дороги, что она выбрала, не было пути назад. Пригоршни золота и быстрые ноги на этот раз не могли спасти её. Он нежно двигался над ней, целуя её лицо, спускаясь по шее, а она вспоминала, насколько отличался он от тех мужчин, что приходили в её постель, имея золота больше и желания дешевле. Во многих смыслах он был ещё мальчик, неопытный, нерешительный, умилительно деликатный, как будто бы он мог сделать ей больно. Столько он ещё не знал о мире, хоть и ходил по его дну с рождения. Жизнь для него была проста. Он радовался тому куску, что доставался, и брал только то, что ему было необходимо, что было ничтожно малым. И после всего этого времени он так и не понял, что она была не такая. Она подумала, как, должно быть, она его загубила, втянув в свой сложный мир с горькими мечтами и окаменевшим сердцем. Он снова спросил её, зачем она остаётся, почему не сбежит с ним в его убогую лачугу, к краденым грошам. — Там для тебя есть что-то большее. Больше, чем моя исковерканная жизнь. — Она слегка повернулась, уткнувшись головой под его подбородок. — Ты должен уйти.***
Он стоял в убитом молчании перед закрытой дверью, едва ощутив грубую руку охранника на своём плече, когда его отпихнули назад. — Проваливай, босяк, — слова плыли медленно, будто через сито. — Твоя шлюха мертва. Он скитался по городу в поисках ответов, безразличный к опасностям, которые могли встретить безоружного молодого человека в этом квартале. Ему нужно было знать, что с ней случилось, почему он не знал об угрозе заранее, почему она не просила его о помощи, почему он не спас её. Почему он не спас её? “Так и не усвоила урок после своей первой кражи”. “Может, крала, может, и нет. Главное, что хозяин решил, что крала”. “Он был пьян, когда это произошло. Потерял контроль”. “Она не первая, кто расстался с жизнью из-за его характера”. Слова женщин впивались в него, и он не знал, как много времени уйдёт на то, чтобы вынуть эти шипы. Абу сказал, что он должен двигаться дальше. Он должен двигаться дальше и учиться. Чему тут было учиться? … Чему тут было учиться?***
— У тебя красивое имя, — заметил он, когда показал ей всё жилище. Жилище было так себе, но она, кажется, с готовностью приняла его. Он уже подсчитывал, насколько больше им с Абу придётся воровать, чтобы обеспечить её. Он не хотел принуждать её остаться, но надеялся, что она так и сделает. — Не такое благородное, как твоё, — ответила она, рассматривая изодранную занавеску на окне. За ним садилось солнце, бросая тёплые отблески на величественные стены дворца. Они сидели вдвоём и смотрели, как день подходит к концу. Он заметил, как лучи света задержались в её глазах. — Фара, — произнёс он. — Ты останешься со мной?