Тень отсутствия (The Scent of Absence)

То, что она ушла, он знал ещё до того, как открыл глаза. Он держал их закрытыми. Было ещё темно. Всегда было темно. Когда он начал замечать, что в его стране темно? Тьму можно осознать только в сравнении со светом. Никогда раньше он не осознавал эту тьму. Теперь было тихо. Всегда было тихо. Он потянулся одной рукой вбок и услышал, как скользит его кожа по пустым простыням. Теперь он осознавал также и тишину, которую можно было понять только в сравнении с шумом. Здесь было тихо, и тишину нарушали лишь случайные движения его неживых слуг. Подходящий фон для его исследований и экспериментов. Идеальная среда для его мыслей. Он медленно перевернулся на бок, отодвигая гнетущую тишину, которая каким-то образом потеряла святость в его глазах, и глубоко вдохнул, позволяя тени её отсутствия пропитать свои чувства. Кости его проклятой руки приглушенно пощёлкивали, когда он пробежался пальцами по смятым простыням, ощущая исчезающий след магии, которая украшала пустоту рядом с ним. Он открыл глаза, чтобы убедиться в том, что уже знал. Скорее всего, он не увидит её ещё долго — теперь она была под защитой мудреца. Это знание было необычным для него и не до конца сливалось с его мыслями, хоть он и подготовил место для него. Наверное, это тот факт, что не он был тем, кто должен был её освободить. Томительный отпечаток магии провидца в его сознании как будто досаждал ему, его неспособность выполнить свою последнюю клятву. Она не первая оказалась свидетелем его провала в этом и заплатила такую цену за его жизнь. Он сомкнул веки при воспоминании, которое закрыл от себя, потому что не мог забыть. Как же так вышло, что меньше чем за месяц выскочка-принцесса докопалась так глубоко и отобрала львиную долю его победы? Как он позволил ей это? Его правая рука зудела от осуждающих нападок памяти, его лишённые плоти пальцы вспоминали последний раз, когда на них ещё была плоть. Он не давал себе погрузиться в прошлое, таково было правило. Одно из важнейших самостоятельно установленных правил, которые и привели его к тому, чтобы стать одним из величайших чародеев в мире. Могущественные люди не растрачиваются впустую. Оглядываться и медлить было пустой тратой. Он мыслил логически и понимал, что она уже осталась в его прошлом. Бессмысленно было оглядываться. Он получил всё, что хотел, и даже больше, в то время как она отдала больше, чем хотела. Основная мысль её обвинений всплыла в его сознании. Да, она была права. Он сделал то, на что не имел права. И она сделала то, что была не обязана. Чья же это была вина? Он вышел за свои границы, но и она, в свою очередь, вышла за свои в противоположном направлении. Неужели за всё это время, что она провела в самоистязании, она не поняла этой простой вещи? Во всём было равновесие. Было равновесие и сейчас. Тьма и безмолвие, восстановленный баланс. Он был Повелителем Чёрных Песков, живым и сильным, его господство упрочено против будущего вмешательства демонов и богинь. Она была принцессой Аграбы, живой и сломленной, её правление должно было начаться рука об руку с крайне невежественным босяком, не заслужившим подобного. Когда они снова увидятся, равновесие сохранится, несмотря на разделенное знание об оставшихся неоплаченных долгах, невысказанных словах и не пройденных путях. Он нарушал своё важнейшее правило – не вспоминать. Тесно связанным с ним правилом было – не гадать. Бесполезно было думать, что могло бы произойти и как могло бы обернуться, когда шансы были ничтожны. Он не мечтатель, а реалист, чаще всего надежно застрахованный игрок. Он играл правильно и, как обычно и случалось, выиграл. Но на этот раз победа не имела сладкого вкуса, только ощущение её отсутствия. «Это безумие – то, что ты со мной сделал». Он медленно перенес свой вес и сел, слегка прижавшись ступнями к холодному каменному полу. Он позволил холоду проникнуть внутрь вместе с мраком и тишиной. «Нет ничего хуже, чем знать, что любовь неправильна». «Кажется, я знаю, что такое ад». Его руки лежали на краю матраса, и он запоздало отметил, что его костяные пальцы опять прокололи простыню. Ноги бесшумно донесли его по ледяному полу до окна, задевая лодыжками ткань разбросанной по полу одежды. Холодный воздух приветствовал его, лаская обнаженную кожу, и луна омывала его тело краденым светом. Он опёрся руками об подоконник и глянул вниз на своё пустынное королевство. Знакомые дюны изменили очертания, и преобразившийся пейзаж до сих пор не вязался с картинкой в его голове, отказываясь пока уложиться в сознании. Битва с богиней изменила рельеф, но тёмный дух песков остался неизменным, как и всегда. Он закрыл глаза и услышал внутри себя его бессловесный шёпот через те узы, что привязывали его к этой земле, те, что сделали его её хозяином. Земля была довольна. Он справился с управлением этими песками и снова имел полное право на их могущество. И да, он найдёт ему хорошее применение. Он оделся и открыл дверь, чтобы выйти из комнаты. Помедлил, опустив руку, дёрнувшуюся было в начале переносящего заклинания. Она недвижно упала вдоль тела, магическая сила ушла из пальцев. Он больше не жил позаимствованным временем, но всё же имел причину бережно использовать магию. Не стоило без нужды разбрасываться чарами. Ему следовало заново научиться своему же главному правилу юности. Не растрачиваться. Он шёл по знакомым залам своей крепости, чьи пропитанные колдовством стены откликались на его присутствие, когда он рассеянно проводил рукой по их камням. Ему бы стоило почаще обновлять защитные заклинания, прочнее запечатать Цитадель от незваных гостей — как магических, так и нет. Также нужно было усовершенствовать и мамлюков, он и так долго откладывал это занятие, поскольку прежде всего был занят сохранением собственной жизни. Прежде всего занят ею. Залы Цитадели стали казаться незнакомыми, чужими для него, так как он довольно редко ходил по какому-либо конкретному коридору. Где там Мираж прорвала его защиту? Где были слабые места в его щитах? Столько времени прошло с тех пор, как он тщательно всё проверял. Работа эта была утомительная, а у него было и других срочных дел по горло. И все равно, ошибка была непростительной. В дальнейшем он никогда и никому не позволит вторгаться сюда. Он согнул кости правой руки, фокусируя магическую силу без перчатки. Специфический зуд появился в руке, которая давно утратила способность к любым ощущениям, исключая такие редкие проявления. Скелетная конечность слабо протестовала против направленного в неё потока магии, лишенная знакомого обхвата перчатки, которая увеличивала его внутреннюю силу и облегчала управление ею. С некоторым раздражением игнорируя зуд, он сумел наколдовать кусочек фрукта на ладони и нахмурился, обнаружив, что тот оказался не таким зрелым, как он рисовал себе в мыслях. Но всё равно надкусил его. Сейчас было не до изысков в еде. Ему нужно чаще практиковаться в магии без перчатки, даже если это было неприятно. Он уже получил тяжёлый урок, что чрезмерная зависимость от технического или магического приспособления, будь даже оно столь же могущественным, как перчатка, — это прямой путь к катастрофе. Он добрался до своей лаборатории и толкнул дверь. Он не был там со времени битвы с огненными кошками. Дверь лишь слегка сдвинулась с места: видимо, ее перегораживала куча книг и упавших полок. Он налег сильнее и услышал, как внутри по заваленному полу заскребли дерево и бумага. Дверь медленно поддавалась. Первого же взгляда на комнату ему хватило, чтобы заработать зверскую мигрень. Половину комнаты занимали горы сваленных книг и свитков вперемешку с разбитыми склянками, тиглями и прочими хрупкими приборами. Длинное окно было полностью уничтожено. Он почувствовал холодный ветер пустыни, задувавший внутрь. Пол у окна покрывал шевелящийся слой чёрного песка, который нанесло сюда во время битвы с Мираж. Его руки сжались в кулаки от подскочившего раздражения, но он не позволил ему перерасти в досаду или гнев. Хотя выплеснуть расстройство и пошло бы на пользу его душевному состоянию, но его обновлённому физическому состоянию это бы повредило. Он заставил себя дышать ровнее. Слишком глубоко засело воспоминание о том, как однажды эта часть Цитадели оказалась начисто разрушена. Воспоминания о том, какой разгром учинил дух Книги Хартума, всё ещё вызывали страдания. Он подошёл к окну, ступая по разбитому стеклу и порванному пергаменту. Ему придётся запечатать зияющую дыру, а остальную уборку оставить мамлюкам. Он протянул правую руку к оконному проёму и начал концентрировать магическую силу. Это было всего лишь простенькое заклинание починки, но пот всё сильнее выступал на лбу с каждой секундой, с каждым дюймом растущего стекла в пустой оконной раме. Несколько минут спустя он закончил, опустив руку и тяжело дыша. Внезапный приступ головокружения заставил его опуститься на колени. Ладонью левой руки он ощутил чёрный песок, усеявший пол. Каким-то образом его присутствие, хоть и малое, послужило утешением, смягчило остроту раздражения на самого себя. Он не мог даже произвести обычное восстановление, не перетруждая себя. Кости правой руки слабо сжались, уже дрожа от магической перегрузки, тоскуя по защите в виде перчатки. Он сжал зубы и поднялся, отряхнувшись от песка. Он приостановился, когда дошёл до следующей комнаты в Цитадели, где его ждало незаконченное дело. Щелчком пальцев тускло осветилось маленькое пространство. Вот он. Сосуд разрушенного проклятья, которое вытягивало его жизнь, где каждая песчинка - свидетельство его рабства. Повелитель Чёрных Песков, порабощённый горсткой светящихся гранул в простых песочных часах. Он подошёл к столу и взял в руки этот неприметный предмет. Потерявший свою силу песок теперь был обычного цвета земли. В одной ячейке осталось несколько песчинок, и они сдвинулись, когда он повернул часы перед испытующим взором усталых глаз. Он свободен. Мысль отдалась странным эхом в его голове, хотя он и принял решение установить эту справедливость всей своей жизнью. Он никогда не терял уверенности в своей победе. Он просто не проигрывал. Может быть, несколько битв, но никогда — войну. Богиням и уличным босякам никогда его не одолеть, какими бы удачливыми и хитрыми они ни были. Его хватка на изогнутой поверхности стекла усилилась: он должен был удержать свои мысли от блужданий. Он уже усвоил то, что было необходимо, во время прошлых поражений. Сожаления об ошибках и упущениях прошлого только зря отравляли. Он решил уничтожить песочные часы, растереть в порошок тонкое стекло и бесполезный песок. Это было легко сделать даже без магии. Но он помедлил, нутром чувствуя отвращение к такому методу воздействия. Каждый день, когда он чувствовал, как проклятый предмет вытягивает жизнь из его слабеющего тела, он хотел стереть его с лица земли, но почему-то сейчас он колебался при мысли об исполнении этого жуткого желания. Возможно, потому, что это было лучшим напоминанием о цене, которую он заплатил, и абсолютном праве на обретённое могущество, не считая лишившейся плоти руки. Нет, не стоит уничтожать такую вещь. Он сохранит часы. С глаз долой, из головы прочь, но они останутся на тот случай, когда ему нужно будет напомнить себе о своих приоритетах. Он сосредоточился, вспоминая редко посещаемую комнату в Цитадели, где можно было бы постоянно хранить эту вещицу. Костяшки пальцев довольно сильно щёлкнули друг об друга, когда часы исчезли, и тогда он понял, насколько сильно сжимал их. Несколько секунд, пока он шёл по коридору, его сознание оставалось пустым, но потом в его голове в нужном порядке выстроились задачи, которые давно ожидали своей очереди. Внезапно он почувствовал полное нежелание заниматься ими прямо сейчас. Это нервировало его. Он был реалистом. Не важно, хотел он укреплять защиту или нет — это было необходимостью. Но он обнаружил, что двигается в направлении, противоположном тому коридору, в который проникли иллюзии Мираж. Он не мог чувствовать холод стекла пальцами правой руки. Тем не менее, вино текло в его горло, и его горько-сладкий привкус успокаивал нервы, как обычно. Он оперся ногами об твердое дерево длинного обеденного стола и откинулся в своём вместительном кресле. Бутылка в его руке наполовину опустела. Он создавал магией основную часть того, что ел, но вот качественное спиртное правильно составить мысленно было слишком трудно. Различными способами он добывал редкие напитки и заставил свои шкафы лучшими винами Семи Пустынь. Он равнодушно смотрел на тёмную жидкость в цветном стекле, сделал ещё один большой глоток до того, как пальцы снова усилили хватку, и с немалым усилием поставил бутылку рядом с собой. Резко встав с кресла во главе стола, он направился к выходу, уже на грани нарушения своего главного правила — опять. Волнение снова возвращалось к нему; вино ненадолго смягчало проблему. Он закрыл глаза, желая, чтобы вырвавшееся воспоминание ретировалось за свою запертую дверь. Но образ другого человека — единственного, кого он ненавидел ещё больше, чем часы, не желал уходить. Он вспомнил бутылку вина у губ своего хозяина, струйку тёмной жидкости, бегущую вниз по подбородку, злое намерение в его неестественно светлых глазах, когда он впервые обратил внимание на юную принцессу, сидящую по правую руку от него. Бутылка разлетелась вдребезги за спиной, как только он вышел из комнаты, даже не оглянувшись. Он пытался унять дрожь в правой руке. Она жаждала перчатку, и его сознание начинало плыть от её отсутствия. Магическая сила пульсировала в его венах, ища выход. Искушение открыть его хоть раз было невероятно велико, но он отогнал эту мысль, пока та не успела укрепиться. Разносить свою собственную крепость изнутри в приступе ярости, какими бы вескими ни были причины, — бессмысленное расточительство. В конце концов он отправился в то место, которого избегал сознательно, решив, что лучше уступить, чем рисковать поддаться соблазну разрушения. Комната показалась больше, чем он помнил. Он сразу отметил небольшую пустоту на книжной полке: одна книга отсутствовала. Кровать была не убрана, как и две недели назад. Он приблизился с нежеланным ожиданием, скривив губы от отвращения к самому себе. Стоя у края, он смотрел на раскрытые простыни, небрежно раскиданные тут и там, как и выброшенная одежда на полу в его собственной комнате. Он резко отвернулся от кровати и поднял правую руку, уставившись на пустое пространство посреди комнаты. Подчиняясь его воле, воздух начал мерцать. Он нарушит правило своего уклада только на этот раз, пока не принялся крушить окружающие предметы в этом опасном состоянии помрачения рассудка. Закрыв глаза и медленно дыша, он сконцентрировался на поисках той точки в пространстве и времени, где находилась её жизненная сущность. Он отмахнулся от болезненных упреков своей гордости и холодных доводов логического мышления. Да, он опустился ещё ниже. Да, он знал, что она ушла и искать её бесполезно. Этим он не достигнет ничего — только удовлетворит тревожную склонность к самоистязанию, которую приобрел в последнее время. Воздух продолжал мерцать и вихриться, но никакого образа не возникало. Он нахмурился, фокусируя сознание и магическую силу более настойчиво. Он всегда мог определить её местоположение, да и не только её — кого угодно, за секунды. Такое простое заклинание было пустяком для чародея его порядка. Но оно не работало. Он уставился на кости правой руки. Отсутствие ли перчатки препятствовало ему? Он быстро отмёл эту идею. Заклинание было исполнено в совершенстве. Воздух всё ещё крутился перед ним — очевидное проявление его могущества. Проблема была не в нём. Неожиданно он ощутил внутреннюю неловкость, но его слишком отвлекало новое открытие, чтобы испытывать недовольство по поводу своей слабости. Она мертва? Её снова схватили? Старый болван укрыл её и от него тоже? Он помрачнел и снова сконцентрировал свою мощь, заглушая протесты теперь уже болевшей руки, чтобы определить местонахождение ещё одной жизненной силы, которая была ему, к сожалению, хорошо знакома. В воздухе перед ним материализовалось изображение убогой лачуги, как только он настроился на присутствие босяка. Не обращая внимания на ветхие стены и пол, он вперил взгляд в человека с сильными плечами, который спал на причудливо разложенных цветастых подушках. Было позднее утро, а этот дурак до сих пор не встал. Он отметил, что у оборванца даже во время отдыха измученное выражение лица и выглядит он хуже, чем когда-либо, за исключением сражений. Значит, в Аграбе её нет. Он развеял картинку сердитым взмахом руки и употребил больше силы из своих уже скудных запасов, чтобы перенестись наружу. Песок поприветствовал его, когда он упал на колени, испытывая новый приступ тошноты. Его пальцы — как имеющие плоть, так и лишённые её — просеивали чёрные гранулы, и знакомая текстура смягчала его ощущения. Он глубоко дышал. Могущество его земель ждало его. Оно всегда было здесь — основной стержень его власти, орудие, которым он высечет свою империю, щит, который закроет его, как это было бессчётное количество раз в прошлом. Но и оно ответило тишиной на вопрос, который в его глазах выглядел постыдно близким к просьбе. Почти бесконечное могущество песков было в его распоряжении, но только он мог направить эту мощь и вдохнуть в них живой разум и волю. Пески не могли найти её для него. Он медленно встал, вбирая скрытую силу, которая всегда была здесь, когда требовалось подняться на ноги после поражения. Ветер отбросил пряди волос с его лица, и пески задвигались в древнем танце, ритм которого установился задолго до того, как он прибыл сюда. Это сводило с ума. Он стоял, окружённый могуществом, снова охваченный его пьянящими объятьями, но он был бессилен. Не мог завершить одно простейшее задание. Ещё один шип поражения, воткнувшийся ему в бок. И хотя поражение заставило его руки сжаться в кулаки, он всё равно не сумел унять дрожь от отсутствия, которая тревожно бежала по его бесчувственным костям.