Дьявол

Кто скажет, что Дьявол некрасив, тому глаз вон. Он прекрасен. Он совершенство. И не надо говорить, что я грешу лишь тем, что его восхваляю вот тут, среди вас. И вас. И вас! Да! Именно тут, в Эллизиуме, среди сливок духовного общества. Тут, где можно повстречаться с самим Папой! Ха! Я его видел. Он смотрел на меня как на Него, как на исчадие Ада. Как на того, кому принадлежу я весь: и сердце моё, и душа моя, и прах мой. Да! Я пришёл сюда к вам, мои духовные друзья, чтобы заявить: Он прекрасен! Если не смотреть ему в глаза, конечно же. Но я могу смотреть. Что я там вижу, не скажу никому. Хотя бы потому, что когда мы смотрим друг другу в глаза, как правило, происходит куда более интимный процесс. Я же говорил, что люблю его? Ах, не падайте в обморок, сударь! Чего вы ожидали от приспешника и ярого, неистового служителя Его? Того, что буду блюсти плоть свою в чистоте от искушений низменных? Да кто я такой, чтобы так низко пасть?! Вы знаете, когда Он овладевает мной, мне кажется, что нет на свете ничего более прекрасного. Я чувствую Его в себе, я чувствую, как всё моё тело подчинено Ему, как душа моя поёт от эйфории, как сердце бешено стучит в груди... Это так сладко! Что? Вы желаете, чтобы я прекратил? Но я же только начал! У Него шикарное тело! Вы, со своим отвратительным обрюзгшим пивным брюшком, и рядом не стояли! А какие у него руки... Я бы сказал, что у него длинные музыкальные пальцы... Я люблю их облизывать. Даже просто так. Потому что я дико возбуждаюсь только от их вида. Такие мужские, широкие ладони... с чуть выступающими жилами. А когда он шевелит пальцами, я вижу как они, эти жилки, напрягаются, шевелятся под восхитительного цвета молочной кожей... А ещё Дьявол рыжий! Я сам не поверил, когда узрел впервые это совершенство! Что-что, простите? Почему я вам всё это рассказываю? Потому что мне хочется? Потому что я спятил? Сбрендил?! Поехал?! Потому что я презрел однажды всех и вся, даже Его волю, и поцелуями начал его уста лобызать? Да плевать я хотел, что не затягивающаяся рана у него идёт от переносицы до кадыка. Подумаешь, с братом единокровным не поделил что-то и тот ему в пылу схватки кожу сорвал с лица? Он всё равно для меня совершенен. И я желаю, чтобы мы в поцелуе сливались вновь и вновь, чтобы Он жмурил свои белые глаза, когда ему особенно хорошо... А ещё... Вы не поверите! Он кошек любит! *** Мужчина, взявший в заложники практически всё духовенство материка, задорно засмеялся после своего монолога и нажал на красную кнопку на пульте, который всё это время сжимал в руках. И всё. Кровавая жертва, которую затребовал его повелитель, была принесена. Он доказал ему свои чувства. И провалился вместе со всеми. В Бездну, конечно же. Туда, где его уже ждали. С нетерпением. Вопреки словам никто не просил того сумасшедшего делать ничего подобного. Никто не ждал его, и Дьявола тот не видел ни разу: ни во снах, ни вживую. И даже душа его была при нём, пусть тяжело больная, искалеченная, но была. А сейчас... Он сам пришёл встречать эту душу. От неё ещё шёл запах горелой плоти, перемешанный со страхом и сумасшедшей преданностью. Этот псих убил многих. Заминировал здание Эллизиума, устроил всем им лекцию и взорвал. Всех: святош, слуг, охранников... себя, в конце концов. И вот он, связанный по рукам и ногам раскаленными цепями, поставленный на колени, ждал приговора. Он знал, что обречён на вечные муки, но только от решения Владыки зависело то, какими они будут. Кошка, белая, пушистая... Со снятым с головы скальпом, маленькими чеёрными рожками вместо ушей и с игриво извивающимся хвостом со стрелочкой прыгнула под ноги пленнику и мяукнула, смотря на него белёсыми остекленевшими глазами. А стоило мужчине посмотреть на того, чьё приближение не заметил, как дар речи покинул его, казалось, навсегда. Хотя нет, лишь на мгновение. - Вы... - "Прекрасны" хотел было он сказать, но понял, что не находит слов, чтобы описать своего Дьявола. Отныне и навечно ты будешь висеть на раскалённом колу, что будет медленно-медленно прорывать твою плоть, доставляя тебе такие мучения, от которых ты сможешь сойти с ума ещё больше, чем сейчас. Кожу твою будут клеймить ежеминутно тем тавром, каким клеймят жеребцов в табуне. Глаза твои выжгут кислотой, язык твой вырежут и скормят собакам моим. И слуха тебя лишат, чтобы не знал ты ни дня, ни ночи, и все страдания твои были бы для тебя столь невыносимы, чтобы ты был готов молиться тому богу, которого предал. Увести! А мужчина, смотря на того, кому поклонялся, кого любил столь яро, что совершил свой последний в жизни грех, слушал его голос и плакал от счастья, совсем не понимая, что сейчас с ним произойдёт.