Чужих детей не бывает...

Уже давно стемнело. Серый, пасмурный осенний день 1942 года подходил к концу. В углу небольшого вокзала сидел растрепанный, напуганный пятилетний мальчишка с заплаканными глазами. Вокруг на перроне ни кого не было, но мальчишка явно кого-то ждал, причем давно. Он сам с трудом понимал, как оказался совсем один в этом углу, ведь всего несколько часов назад все было по-другому… Утром на этом вокзале на короткую остановку встал поезд с эвакуированными. Всех пассажиров заставили выйти из вагонов для проверки документов. Мальчишка вышел вместе со всеми, крепко держа за руку мать. Заспанными глазами, не совсем понимая, что произошло, он с детским любопытством разглядывал все вокруг. А вокруг толпы народа, с серьезными, усталыми, опухшими от безсониц глазами и осунувшимися от голода лицами, выходили из вагонов, с беспокойством переговариваясь друг с другом. Мальчишка не ел уже больше суток, но сейчас, забыв про все на свете, с интересом оглядывал все новое, что окружало его. Он рассматривал кучи коробок, сумок и сумочек, собак, туда-сюда снующих между ними в поисках еды, плачущих и смеящихся неизвестно чему ребятишек и мужчин в военной форме. И вся эта смесь людей, животных и вещей постоянно двигалась, перемещалась с место на место, падала и бурлила своим особым гулом толпы. Мальчишка был, конечно, очень увлечен этим, но отходить далеко от матери боялся, и постоянно оглядывался на нее. И вот наконец-то все документы проверены, началась посадка на поезд, люди медленно двинулись к вагонам. Неожиданно к матери подошел мужчина в военной форме, казалось, он был чем-то очень взволнован. «Срочно пройдемте со мной, гражданка!», - «Зачем? Куда? Я не могу, мой поезд сейчас тронется!», -«Тогда хотя бы ваш паспорт!», -«Но у меня уже все проверили, все в порядке… Хорошо, хорошо, сейчас…» Пока мать рылась в сумке, искала свой паспорт, на них стали напирать сзади люди. Послышались крики: «Да что же это такое!.. На что это похоже?.. Вы не видите что ли, вы людей задерживаете?!..» - Иванов, ты что там опять возишься? Быстрее, все, отходим! – кондуктор из вагона окликнул мужчину в форме, и его слова заглушил третий, последний гудок поезда, который начал трогаться. Еле успев взглянуть на документы, Иванов ловко запрыгнул на подножку и скрылся внутри вагона. А толпа, видя, что поезд вдруг поехал, резко стала напирать на мать и ребенка. Бедная женщина, не чувствуя в своей ладоне руку сына, с беспокойством пыталась оглядеться кругом: - Сынок! Ваня, Ванечка, ты где?.. – над толпой прозвучал ее тоненький голос. - Мам, я тут, мам! – мальчишка пытался к ней протиснуться, но толпа уже образовала между ними живое заграждение. Мать пыталась развернуться и пробраться обратно на перрон, но толпа людей, несущихся к поезду, не давала ей этого сделать. Женщина пыталась им что-то объяснить, кричала, толкалась, но было поздно, она уже попала в бурную реку человеческих тел, поток которой несся в одном направлении, и двигаться против его течения, течения толпы, было бесполезно, если не ровно самоубийству. Мальчишка видел мать, пытался добраться до нее, кричал, но она его не слышала, а народ оттеснял все дальше и дальше. Последний раз он увидел мать, когда она вместе с остальной толпой попала в вагон, и, наверно навсегда запомнил ее большие испуганные глаза, она что-то кричала, но он не мог расслышать, а уже через миг другие люди, лезущие в перед, скрыли ее из виду. Поезд тем временем стал уже набирать скорость, и те, кто остался на перроне, бегом бежали за ним и запрыгивали на подножку. А мальчишка, еще ни чего не понимая, стоял и удивленно смотрел вслед уходящему составу… Он не сразу пришел в себя, только в сердце как-то странно щемило и ныло, как будто оно первое почувствовало, что произошло что-то уже не поправимое. Вокзал вскоре опустел совсем, а мальчишка все стоял и стоял на месте. Ни кто не может описать, что творилось в его детской душе, это нужно только прочувствовать. Около получаса он стоял на одном месте и вглядывался в ту сторону, куда умчался поезд и все ждал, что тот вернется. Он стоял бы там и дольше, но на другом конце перрона вдруг показалась группа мужчин в военной форме, и мальчишка, вдруг почувствовав необъяснимый страх, побежал на другой конец платформы. Там он забился в угол за кучу мешков с каким то мусором и заплакал. В свои пять лет он еще не понимал, что такое остаться одному в незнакомом городе, без знакомых и еды, в самые тяжелые годы войны. Он плакал от одиночества и страха, от тоски по матери, чувствуя еще не совсем, а только на уровне подсознания, что ни когда ее больше не увидит. От нервного потрясения, слез и усталости он вскоре задремал, не переставая плакать. Проснулся он когда уже стемнело, от сильнейшего голода и от того, что кто-то трогал его за руку. «Мамочка?..» - приоткрыв один глаз, слабо прошептал мальчишка. Перед ним виднелся чей-то темный силуэт, который покачивался из стороны в сторону в сторону и как-то странно сопел. Окончательно открыть глаза его заставило то, что этот непонятный силуэт задумал лизать его руку шаршавым языком. Когда мальчишка разглядел собаку, он улыбнулся, но скорее от жалости, потому что то, на что он смотрел, было ужасно тощим подобием пса, со свалявшейся шерстью, неизвестного цвета. Пес искал прибежища в человеке, у которого у самого его не было. Возможно, поняв, что здесь еды ему не получить, возможно по другой какой-то веской причине, пес скоро убежал. Оставшись один в темноте, мальчик съежился от холода и задумался. Он все еще боялся вылезти из угла, и даже нарастающие чувство голода не притупляло этот страх. В темноте чувство одиночества обостряется еще сильнее и мальчишка, не зная, что ему еще делать, вновь начал плакать навзрыд. Неожиданно перед ним вырос новый силуэт, но он не качался в разные стороны и был явно гораздо больше той собаки. На этот раз это была женщина. Она дотронулась своей рукой до мокрого лица мальчишки, и спросила мягким, тихим голосом: «Малыш, ты плачешь?». Мальчишка пытался успокоиться, он от всхлипов все еще не мог говорить, однако он почему-то почувствовал, что этому голосу можно доверять. «Ты что здесь делаешь? Где твои родители?» - женщина пыталась вывести его из угла на тусклый свет фонаря. «Где ты живешь?» - «В Москве…» - Женщина удивленно посмотрела и догадалась: «Эвакуированный... А твоя мама?»… По дороге до дома женщины они шли темными и кривыми переулками этого небольшого городка, и мальчишка рассказывал ей, что произошло с ним утром на вокзале. Затем помолчав не много, спросил: - Ведь она вернется за мной? - Малыш, конечно. - А когда? Завтра? - Скоро… Когда-нибудь очень скоро!.. – и женщина еще крепче сжала руку мальчишки. Она вела его к себе домой, где ее ждало еще трое ребятишек, звавших ее мамой. В тот момент она не задумывалась о том, что и так практически нет хлеба, что муж на войне, а она сама всего лишь санитарка в местном госпитале. Она просто видела голодного пятилетнего мальчишку, заброшенного судьбой одного в незнакомый город в тяжелейшие годы для всего Отечества, и она чувствовала, что ее долг – не оставить его. Она не беспокоилась о том, что ведет домой еще один голодный рот и что теперь ее собственным детям придется делиться с ним последними крошками. Она не делила детей на своих и чужих, и, когда была нужна ее помощь, она не задумывалась сначала над тем, кто это, а просто брала и помогала. И даже в этом случае, когда стало нужным взять ребенка домой, она не колебалась ни минуты, ведь для нее не было чужих детей. …Война окончилась, в славном сорок пятом на весь мир прогремела Великая победа русских солдат, кончались тяжелейшие испытания, и жизнь народа постепенно начала налаживаться. Вновь заработали магазины, больницы, детские сада, школы. Стал оживать и один небольшой городок у железнодорожного пути. И первого сентября, по дороге со следами от танков, во вновь открывшую свои двери школу, шел один мальчишка. Он улыбался, глядя на школьные двери, на яркое «Добро пожаловать» над ними, и на свой большой букет из красно-желтых листьев. А за руку его держала женщина, которую он теперь звал Мамой.