Мальчик и Смерть

Замок Фельсенбург Маленький рыжий щенок тряпочкой распластался на холодных каменных плитах, мутными глазами смотря на рыдающего над ним мальчишку. Веселый, верный товарищ его детских игр умирает, и юный наследник рода не может сдержать слез. - Не надо! Создатель, пусть Рич живет… - горячо молит он неведомые силы, всей своей горячей душой устремляясь в этой мольбе. Он верит в то, что говорит, и, не сомневаясь, произносит: - Пусть лучше я буду на его месте! Когда в самом темном углу раздается усталый вздох, мальчик вздрагивает, но не пугается, а с надеждой смотрит в бездонную черноту. А та ласково смотрит в ответ. - Эх-эх… - вздыхает чернота. Голос ее тихий, шелестящий. – Ты очень смелый и глупый мальчик! Так и быть, помогу тебе. Твоей жизни много за щенка, и всю я не возьму, лишь разделю между вами. Твой Рич проживет свой собачий век – десять лет, а тебе останется тридцать… Пламя свечей взвивается к потолку, в мгновение ока освещая все закоулки ярким светом, и голос затихает, а щенок вздыхает глубоко и с испуганным визгом бросается к мальчишке. А тот улыбается счастливо и украдкой машет рукой исчезнувшей темноте, почему-то думая, что ей будет приятно. Хексбергский залив - Где ты?! Ответь! Я предлагаю тебе выгодную сделку! Тварь закатная, появись немедленно! – в голосе слышны ярость и отчаянье. На затерянной среди бурных волн шлюпке два человека, Один лежит на дне, медленно истекая кровью, а второй грозит кулаком во тьму. Где-то идет сражение, и ветер несет тяжелые, гулкие звуки стрельбы, а вдалеке, притаившись в ночи, скалясь пушками форта, ждет враждебный берег. - Здесь я, здесь,- обиженно шипит размытая фигура, опускаясь на корточки рядом с лежащим. – Молодой человек, могли бы быть и повежливее, это не мне от вас что-то надо! - Я, Руперт фок Фельсенбург, хочу обменять свою жизнь на жизнь Олафа Кальдмеера! – без всякого почтения рявкает юноша. - В этот раз предложение еще заманчивее, - усмехается темнота. – Жизнь аристократа в обмен на жизнь уже бывшего адмирала! Мне будет, чем похвалиться! - Так чего же ты медлишь? – торопит ее Руперт, пытаясь понять, дышит ли еще адмирал. - Много, даже сейчас слишком много… Через два года я вернусь за тобой – забрать герцога лучше, чем графа. Страшное пророчество еще висит в воздухе, но Руперту некогда обдумывать его – у Кальдмеера вновь начинает бежать кровь, и нужно быстрее перетянуть рану. Метхенберг Вечер уже переходит в ночь, на окна опущены тяжелые шторы, подписаны последние указы, и секретарь украдкой зевает, дожидаясь, пока кесарь покинет кабинет. Кажется, не хотят спать только часовые у дверей. -Здравствуй, я жду тебя, - улыбается колышущейся темной фигуре человек, сидящий в кресле за столом. Он слишком молод и совсем не вяжется со всей этой золоченой роскошью разной мебели и дорогих панелей. Поношенный походный мундир брошен на бархатную кушетку, являя собой прямое оскорбление этой почтенной старине. Смерть молчит, а кесарь продолжает: - Ровно два года, час в час, только минут я не запомнил. Всего два года – и целая жизнь, а теперь – и новая. Закат или Рассвет? А может, что-то другое? – с неподдельным интересом спрашивает он и пододвигает гостье стул, на который та вежливо присаживается. - Думаешь, Рассвет примет того, у кого руки по локоть в крови? – вопросом на вопрос отвечает Смерть, ее забавляет человек. - Не обижай меня! – шутливо грозит пальцем кесарь. – Держи выше – в крови я по шею, но кому, как не мне, идти в Рассвет?! Ведь в Закате благодаря мне сейчас не протолкнуться. - Тебе не жалко бросать империю сейчас? – темнота испытующе смотрит, но кесарь спокоен. - Благодаря тебе я знал, когда умру, и те, кто меня заменят, готовы. - И никто не пожалеет о тебе? Тень пробегает по лицу кесаря, но он смаргивает сомнения и говорит, улыбаясь вдруг гордо и открыто: - Зато я не пожалею ни о чем. Смерть долго смотрит на него, а потом говорит, и в голосе ее впервые слышится сомнение: - За два года ты создал империю, а что, если у тебя будет десять лет? Двадцать? Сто? Бесконечность?.. Звонкий смех сливается с раскатистым смехом тьмы и разносится по коридорам, вспугивая задремавших часовых.