Танцуй, ведьма, танцуй!

Эй-эй, пока еще жива… Эй-эй, пока горит трава… Эй-эй, огонь тебе к лицу… Танцуй, ведьма, танцуй!

      Время пришло.       Деревянная дверь разлетелась в щепки под напористым натиском псов Святой Инквизиции. Клубы пыли взметнулись в воздух; напрочь заполонило видимость тяжелая, рыжая туча. Засверкали наконечники копий, стрел, метнулся в темной пелене яркий огонек, и толпа вошла, сопровождаемая дикими криками триумфальной радости.       Джульетт стояла посреди комнаты в скромном платье из войлочной шерсти и постно улыбалась гостям. Ее бледно-голубые глаза, беспристрастно гуляли взглядом по вошедшим, и казались совершенно пустыми и выцветшими на фоне медно-красных кудрей, что диким пламенем вились во все стороны, обрамляя худое лицо. Руки были бессильно опущены, грудь вздымалась ровно и спокойно, в такт тихому дыханию. Джульетт стояла, не шелохнувшись, хрупкая и прекрасная в пыльной, темной и ужасающей комнате среди голодных псов и своих палачей.       Толпа ревела и вскидывала оружие, пробираясь к девушке, но она слышала лишь только тонкий, жалобный голосок – голос ее дочери. Она дергала мать за юбку и плакала, пряча глаза за белыми ручками. Джульетт провела холодной рукой по светлым волосикам дочери и слегка отодвинула ее от себя в тень, но тут же была схвачена.       Палач схватил девушку за буйное пламя ее волос голой рукой нерешительно и настороженно, казалось, он боялся обжечься, и под восхищенные крики толпы повел к выходу. Второй пес тащил подмышкой ее дочь.       На главной площади уже собрался народ, восхваляющий священный обряд. Празднично одетые собирались представители местной власти: епископы, бургомистр и члены ратуши, священники, каноники и судьи.       Место для нее уже было готово: высокий деревянный столб возвышался на помосте из сухой соломы, поблескивала на солнце железная цепь и собралась ликующая публика, которую составляла добрая половина города.       Палач кинул Джульетт на солому и потянулся за цепью.       -Сейчас ты будешь гореть, ведьма! – расхохотался он, связывая ей руки холодной сталью.       -Я буду танцевать, - выплюнула ему в лицо слова Джульетт.       Пес выругался, поднимая ее с колен. Загромыхала стальная цепь и, точно змея, обвилась вокруг хрупкого тела девушки, пытаясь задушить; Джульетт не шелохнулась.       Ее привязали к столбу, и народ ликовал, выкрикивая грязные ругательства и проклятия.       Начался торжественный ритуал. Проповедник кричал, брызжа слюной, предостерегая всех от коварства Дьявола и его приспешников, возносил руки во славу Святой церкви и метался из стороны в сторону «творя правосудие».       Красная рука проповедника опустилась, давая сигнал, и палач зажег факел. Публика взревела, требуя казни, и засмеялся каждый, кто был на площади. Сквозь шквал, обрушившегося на нее порыва грязных, громких голосов, Джульетт слышала тихий плач ее дочери, которая стоя на коленях где-то в толпе, молилась о прощение для ее матери.       Палач поднес факел, и вспыхнула сухая солома. Джульетт улыбнулась дьявольской улыбкой.       Крошечные языки струйкой пробежались по соломе, подкатываясь к ногам ведьмы, и Джульетт запела тихим, улюлюкающим голосом; поднявшийся жар внезапно дохнул на нее с особой лаской, и она приняла огонь песней. Пламя крутилось, вилось, языки его догоняли друг друга, и огромные рыжие ленты обхватили деревянный столб, к которому была прикована девушка. Джульетт услышала, как затрещало дерево, и одежда на ней вспыхнула, превращаясь в лоскутья оранжевого шелка. Цепь накалилась, врезаясь в кожу. Джульетт взглянула на толпу в последний раз перед тем, как огонь огородил ее от мира пылающей стеной; и песня ее сделалась пронзительней и громче, слова ее вдруг слились в высокий вой полный муки.       -Аллилуйя Огненной Деве! – вскричала Джульетт и пустилась в дикий танец с пламенем, подзадоривая себя своей собственной песней, источающей боль.       Позади нее ревела толпа, и она до сих пор слышала плачь свой дочери, но теперь он ничего не значил. Важен только огонь. Она неслась в бешеном ритме, поспевая за ласкающими ее языками. Она никогда не видела ничего прекраснее; пламя размахивало перед ней алыми, рыжими, кровавыми и желтыми вуалями, и она принимала их безумным смехом своей дьявольской песни. Пляска затянулась, и хохот ведьмы становился все громче, снова перерастая в удушающий крик.       Джульетт почувствовала запах горящей плоти. Кожа на ее руках почернела и сморщилась, пламенные волосы ее впервые затмило пламя более яркое. Она больше не видела ничего, и крик ее иссяк. Огонь вгрызался внутрь, обволакивая жаркой страстью ее сердце, останавливая жизнь, и забирал колдовство из ее крови, унося его в вознесенном к небу черном дыме. Ведьма опустилась на колени с застывшим, на почерневших губах, вздохе и рассыпалась пеплом.       -Танцуй, ведьма, танцуй! – ревела толпа, заглушая дикий рев пламени. – Танцуй!       Она танцевала, пока была жива.       Когда же огонь, наконец, угас, оставив лишь только слой черной пыли, народ постепенно начал расходиться. И только единственная, белокурая девочка осталась стоять на месте, не отрывая застывшего взгляда от костра. Ее бледное, мокрое лицо сделалось спокойным и беспристрастным, точно она была выкована из белоснежного мрамора.       Но этой ночью ее алые губы, впервые окрасила дьявольская улыбка.       Время пришло.