***
Гарри соприкоснулся под партой носком своего небольшого ботинка с ногой Луи и широко улыбнулся, посматривая на друга. Мальчик еще не научился скрывать от учителя улыбку и смех, поэтому его частенько выгоняли из класса. За что — Гарри до сих пор искренне не мог понять. Почувствовав это соприкосновение, Луи положил руку на коленку кудрявого, показывая ему, что он здесь, но все-таки побуждая замолчать. Да, у ребят была небольшая разница в возрасте, и иногда она действительно чувствовалась. — Гарри, — внезапно раздался строгий голос куратора прямо перед ними, и с первого слова можно было понять, что сейчас что-то произойдет, — пересядь, пожалуйста, на парту... — женщина немного запнулась, подбирая место подальше от Луи, — что слева у окна. Да. И там ты будешь сидеть до конца года. На секунду мальчиков как водой из ведра окатило. Подождите, что? Сидеть в разных местах? Но... Как? Эти двое не представляли и минуты друг без друга, а тут — целых четыре занятия в день. Это страшно. Луи на секунду успел испуганно посмотреть в глаза не менее перепуганного сейчас Гарри, который уже поднимался с места, не смея перечить учительнице.***
Четыре часа мучения, которые здесь почему-то называли странным словом «уроки», протянулись для мальчиков, как настоящая пытка. Как ни хотел один поймать взгляд другого, его обязательно загораживал сосед по парте, или случалась другая неприятная вещь, которая не позволяла Гарри и Луи хоть как-то поддерживать контакт. И даже тогда, когда после звонка с последнего урока Гарри привстал с места, со счастливым и немного измученным лицом приближаясь к другу, чтобы поделиться своими ощущениями, этому не суждено было случиться. Толстый мальчик по имени Альфред встал у него на пути, готовясь сказать какую-то колкость, но промолчал, увидя, что куратор еще не ушла. Когда женщина со вздохом покинула класс, его уже ничего не держало; Альфред с силой толкнул Гарри к стене и тут же подозвал несколько своих друзей. — Видали его? Все рвется к своему Ромео, — звучным низким голосом произнес он, тут же вызывая хохот у всей своей компании. За их спинами Луи дернулся к Альфреду, но умоляющим взглядом Гарри попросил его остановиться, зная, что от драки будет только хуже. Поэтому Луи пришлось лишь закусить до крови свою губу и сжать кулаки, чтобы как-то приглушить кипящую внутри ненависть. — Вы посмотрите на него, весь дрожит, — с усмешкой бросил один из компании, кивая в сторону Гарри. — Девочек его любить не научили? За этими словами послышался второй громкий залп смеха, который, наверное, можно было четко расслышать, гуляя в парке возле приоткрытого окна кабинета. Но, к несчастью Луи и Гарри, в тот момент там никого не было. — Эй, парень, ты долго еще отмалчиваться будешь? Эта фраза была уже обращена конкретно самому кудрявому, а глаза мальчика, произнесшего ее, зло засверкали. На правах самого старшего в команде он мог говорить, что хотел, и после этого наступала уважительная тишина. Всегда. Гарри высоко задрал подбородок и зажмурился. В таком положении было гораздо легче скрыть слезы, собравшиеся в уголках глаз. Что было с Луи в данный момент, невозможно передать какими-либо словами, потому что мальчик сгорбился где-то в углу класса, изо всех сил прося лишь о том, чтобы это мучение прекратилось. Поднять взгляд и увидеть Гарри в этот момент он чисто физически не мог. Так и не добившись от прижатого к стене мальчика никакой реакции, ребята устали трясти кулаками у него перед лицом, а один даже предложил бросить это гиблое дело. И вот когда они уже собрались занять себя чем-то более интересным, например, в очередной раз довести плаксу Тесси до слез, один из команды вдруг пропищал: — Подождите, а вы не увидели вот того? Альфред прищурился, вглядываясь в угол комнаты, и, заметив очертания Луи, расплылся в довольной улыбке. «Приключения только начинаются», — про себя сказал толстяк и двинулся к Томлинсону. — А ты, как я вижу, и есть его Ромео? — спросил он, противно улыбнувшись. На какие-то более остроумные замечания Альфред был неспособен, поэтому, больше не мучая никого своей отвратительной манерой речи и протягиванием гласных, он решил перейти к более действенным методам травли. — Что ж, пацаны, давайте проверим, смогут ли они постоять друг за друга. И с этими словами он звучно залепил Луи кулаком по скуле. Дальше в классе началась ужасная суматоха с дракой, криками и воплями, в которых совершенно невозможно было разобрать, кто есть кто. Остается только сказать, что в этот день Гарри впервые испробовал всю силу своих рук и узнал, что способен постоять за себя. Точнее, за Луи.***
Ярко-красное заходящее солнце поблескивало над прудом, озаряя своим мягким вечерним светом всю территорию интерната, каждый зеленый лист на дереве и каждый камешек на грунтовой тропинке. Что ни говори, а здесь, в Западном Сассексе, с его чистым воздухом и бесконечной зеленью, было хорошо. Особенно в такое время. Луи набрал полную грудь воздуха, так, чтоб заболели на секунду ребра, и выдохнул, зажмуриваясь. Они вместе с Гарри сидели у пруда, смотря на свои отражения в зеркальной глади воды и разглядывая свежие царапины и синяки на теле. — Как думаешь, почему они над нами издеваются? — вдруг тихо спрашивает Гарри. — Потому что они придурки, — без промедлений отвечает Луи со злостью в голосе, сплевывая в воду травинку, которую жевал до этого. — Нет, правда, — через какое-то время продолжает Гарри. В его голосе слышится странная задумчивость, — почему все, абсолютно все вокруг, над нами издеваются? Луи вздыхает, опуская босые ноги в воду и поворачиваясь к мальчику. — Мы другие. — Что? — Гарри вздрагивает, явно не ожидав в кои-то веки услышать от своего друга что-то серьезное. — Мы дру-ги-е, — спокойно повторяет Луи, не отводя от него взгляда, — и людям нас никогда не понять. Потому что они живут своими идиотскими правилами, которые сами себе придумали и сами себе навязали. И знаешь, я совсем не удивляюсь тому, что они просто не могут сообразить — мы любим друг друга слишком сильно, чтобы кто-то смог нас от этого вылечить. Щеки Гарри становятся пунцовыми и он опускает взгляд в воду, а Луи тихо добавляет совсем ненужную фразу, которую обоим не хочется слышать, но она все-таки вылетает у Луи изо рта: — В дружеском смысле, конечно. Резкий порыв ветра раздувает волосы Гарри, и он, пользуясь случаем, не только поправляет кудри, но и закрывает рукой лицо. Никто не должен увидеть его слабость. Однако, это фишка сейчас не проходит, потому что Луи знает Гарри слишком хорошо и прекрасно изучил его повадки, в том числе и эту — делать вид, что поправляет волосы, чтобы скрыть свои слезы. — А знаешь, что еще я хочу тебе сказать? — все таким же не по годам спокойным и серьезным тоном говорит Луи. — Что, кажется, только что я впервые в жизни соврал. Несмотря на все, сказанное прежде, в Гарри вдруг внезапно просыпается сильнейшее желание посмотреть на Луи. И он делает это; поднимает свои изумрудные, чуть покрасневшие и блестящие от слез глаза на него. Луи сидит теперь неимоверно близко, и в прохладной воде их ступни легко соприкасаются, вызывая сотни мурашек по телу. — Как бы меня ни убеждали взрослые в том, что мы просто очень хорошие друзья, я, по-моему, испытываю к тебе совсем не дружеские чувства, — произносит Луи достаточно тихо для того, чтобы это не услышал никто из гуляющих здесь, но и достаточно громко для того, чтобы Гарри уловил его мысль. — Я тоже, — просто отвечает он. И не нужно больше ничего. Они резко подаются друг к другу и совмещают свои губы, в первую же секунду жалея о том, что никогда не делали этого раньше, потому что ощущения волшебные. Луи валит Гарри на траву, забывая о всем на свете — даже о том, что на них наверняка сейчас смотрят, показывают пальцами и смеются, смеются, смеются. Ему важен только кудрявый мальчик с графитовыми губами, сейчас осторожно и неумело, но с заметной охотой отвечающий ему на поцелуй и притягивающий за горлышко свитера еще ближе к себе. Неизвестно, сколько времени утекло, когда они вот так вот просто лежали на траве и целовались, но оба могли потом сказать, что эти пять/десять/пятнадцать/неизвестное количество минут стали самыми счастливыми в их жизни. Если бы это было возможно, они бы обязательно остановили этот момент и остались в нем навсегда. Но мир никогда не был фабрикой по производству желаний. И очень скоро им пришлось оторваться друг от друга из-за раздавшегося совсем рядом крика: «Альфред, посмотри на этих педиков несчастных!» Луи и Гарри быстро поднялись с травы, отряхивая свою примятую одежду и приводя дыхание в норму. Сейчас что-то случится. Определенно. Ни одному из них этого не хотелось, не хотелось также, чтобы память о таком прекрасном моменте их жизни, как этот, было омрачена дракой. Компания Альфреда теперь была значительно больше, видимо, много кто захотел прийти поглазеть на них. На «педиков». Оба мальчика были сильно взбудоражены после первой драки и первого поцелуя в своей жизни, и от этого в их глазах мир немного пошатнулся. Всем, что Гарри мог сейчас видеть перед собой, была не компания Альфреда с их потешающимся лицами и издевательскими комментариями, а пруд. Прозрачная, манящая к себе вода. Решение пришло в голову парнишки мгновенно — Гарри сжал руку Луи и приблизился к его уху, прошептав: «Хочешь, чтобы это все закончилось?» Луи прекрасно понял, что тот имел в виду; их мысли совпадали почти всегда, и этот раз — не исключение. Если в любое другое время, он, как старший и более ответственный, наотрез отказался бы от такого ужасного предложения, сейчас его рассудок был затуманен огромным потоком ощущений и общим разочарованием в жизни, поэтому все, что он шепнул в ответ, это были слова: «Да. Ныряй глубоко». «Не отпускай мою руку и не давай вдохнуть воздух», — в свою очередь попросил Гарри и поднял взгляд на Луи, чтобы в последний раз за свою жизнь насладиться красотой его чудесных голубых глаз. Таких же голубых, как и вода, в которую они сейчас прыгнут. — Раз, — начал Луи, не слыша смеха и оскорблений за своей спиной. — Два, — продолжил Гарри, не замечая летящих в него камней. — Три, — завершили они вместе на выдохе, с силой сжав переплетенные руки, и, разбежавшись, прыгнули в пруд, утопая теперь не только в красоте глаз, но и в прохладной чистой воде. Как и договаривались, они сжали друг другу носы и схватились за руки крепко-крепко, чтобы невозможно было вынырнуть. Через пять минут все было кончено. Мало кто может выдержать напор оскорблений, смешков и травли, мало кто может не сломаться под прессом людских слов. Но несмотря ни на что, мы никогда не можем сказать, было ли решение свести счеты с жизнью правильным или неправильным. Просто потому, что — кто знает? — возможно, эти двое обрели свое счастье в другом мире. В мире, который принимает «другую» любовь.On another love, another love, all my tears have been used up, on another love, another love, all my tears have been used up.