Скрытая личина

Странное ощущение, касалось тела. Откуда оно исходило? И звуки стали какими-то слишком четкими. Можно было без труда различать шелест листьев далеко от того места, где она находилась. А где-то были слышны шаги людей, их голоса, слова. Желтые глаза медленно приоткрылись, постепенно свыкаясь со слишком ярким светом. Зрение тоже было каким-то больно уж острым. Можно было рассмотреть, что творилось на большом расстоянии. А собственно, что это вообще за место? Голые, черные деревья возвышались над головой, и казались просто огромными. Они, как неподкупные стражи охраняли свои сокровища веками, тоскливо колышась и скрипя под порывами холодного ветра. Одинокие стражи во мрачном царстве. От земли тянуло холодом, да и все вокруг было пропитано какой-то особенной, мрачно аурой, заставляющей содрогаться. Непроизвольно хотелось унести отсюда ноги, чтобы только не слышать, не чувствовать той тоски и боли, что прочно окутала это место своими сетями. Но все таки.. где же она? И кто она? Взгляд опустился вниз, желая оглядеть себя, но вместо рук, которые она ожидала увидеть, взгляд находит белые кошачьи лапки. Вопреки всему, испуга нет. Только легкое удивление и непонимание. Что случилось? Кто она такая? Но ответы сами не придут, и она поднимается с земли, неловко отряхиваясь, и белой тенью скользит вперед, желая выбраться из окружения мрачных стражей. Она бежит вперед, где виден свет, но выскользнув за грань леска, в котором она была, ею овладевает оцепенение от того, что представилось глазам. Кресты и памятники могил раскинулись на всю местность, насколько хватает взгляда. Только за спиной небольшой лесок, но туда возвращаться она не собирается. Теперь ясно, почему у этого места такая подавляющая аура. Иной тут просто не могло и быть. Это место, где проливаются слезы скорби, место, где разбиваются в дребезги сердца, и где жизнь – только гостья. Стряхнув оцепенение, она побежала вдоль дороги, вымощенной мелкими камнями, и настороженно прижала уши к голове, чутко вслушиваясь в каждый звук. До неё доносился плачь, и даже не один. Люди плакали над теми, кто ушел от них навсегда. Но что она здесь делала? Впереди послышались шаги. Сгорбившийся пожилой мужчина шагал тяжелой поступью по дороге, пряча морщинистое лицо в складках темного шерстяного шарфа. В складках лица залегла глубокая печаль, словно бы он сдерживал слезы. Может, так оно и было, но ей некогда было рассматривать идущего, и она прошмыгнула мимо, оставшись незамеченной. Пока она бежала по дороге, ей встретились ещё несколько человек, и некоторые из них, удивившись присутствию кошки в таком месте, пробовали её подозвать, но тщетно. Она скользила утренним туманом мимо, не удостоив никого из них вниманием, презрительно махнув напоследок пушистым хвостом. Но куда она бежала? Куда несли её лапы? Сознание не знало ответа, но в то же время, она чувствовала, что не должна останавливаться. Где-то в глубине души цель была ясна, но ещё не всплыла на поверхность, чтобы стать очевидной. Подчиняясь невольному порыву, кошка завернула в сторону могил, ловко и быстро лавируя между них, но, не останавливаясь ни у какой из них. Она не знала, сколько ещё так пробежала, но шаг её замедлился, когда впереди показалась фигура человека с поникшими плечами. Ей она почему-то показалась знакомой, а сердце в груди, между тем, начало сходить с ума, колотясь о грудную клетку с отчаянием птицы, запертой в клетке. Кошка приблизилась к стоящему, и мельком оглядела его. Не высокий совсем, но статный, только вот его вид был поникший, словно бы неживой. Его лица не было видно, так как он стоял к ней спиной, но вот длинные белые волосы, связанные в хвост, она узнала. Узнавала и эти чуткие пальцы, беспорядочно сжимающие воздух, будто пытающиеся найти, за что вцепиться, но не находящие. Только.. куда же девалась вся живость, что была насквозь пропитана в этом человеке? Куда девалась его грация и очарование? Взгляд скользнул по могиле, у которой стоял молодой человек. Она была ещё свежей.. неделя от силы, но на даты, и на имя умершей ей не было надобности смотреть, да и не хотелось. Она уже и так знала, что это её собственная могила. Человеческое тело, что теперь стало вечным обитателем этого мрачного места, больше не сможет обнять того, кого она так любила, и кому боялась причинить боль неосторожным словом. Если бы она могла плакать в кошачьем теле, но непременно бы расплакалась. Осознание происходящего стало очевидным, и словно бы дверца, что до этого сдерживала её воспоминания, открылась. Сердце захлебывалось в безудержном плаче отчаяния. Как же так получилось?! Почему она погибла, оставив любимого человека одного? Почему сейчас должна смотреть, как он страдает в одиночестве?! А он смотрел неотрывным взглядом синих, некогда прекрасных, глаз, и не в силах был поверить, что её, Селины, больше нет в живых. Что больше не услышит он её смеха, и не почувствует, как теплые руки обнимут его, прошептав что-то ласковое на ушко. Всего этого больше никогда не будет. Все имеет свойство заканчиваться, так и закончилось его счастье. А Селина сидела, дрожа то ли от холода, то ли от ужаса. Мысленно кричала, просила вернуть её жизнь, но никто не отзывался на эти мольбы. Никто не давал ответом на вопросы «за что?» И из горла непроизвольно вырвалось жалобное мяуканье, заставившее её любимого – Кибу, обернуться. Пустой бессознательный взгляд пробежался по кошке, словно бы не понимая, кого он видит перед собой. Селина думала, что вот сейчас он отвернется, и зашагает прочь, даже не догадавшись, кто сидит перед ним, но вопреки этим предположением, он медленно приблизился к ней, протянув ладонь, словно бы боясь, что кошка убежит. Селина, с замиранием сердца встала, и мягкими шажками приблизилась к протянутой ей руке. И Киба мягко погладил её по голове. От этого прикосновения в душе пробежался настоящая буря чувств, от которых мысли в голове путались, и не могли вылиться во что-то конкретное. Прошло пару минут, прежде, чем Селина все таки решила для себя – пусть в этом кошачьем теле, но она все равно будет рядом, будет оберегать его, как только сможет. И, словно бы внимая её мыслям, Киба поднял её на руки, и понес прочь с кладбища. Так и началась её новая жизнь. В ней было остаточно как боли, так и радости, насколько это было возможно для парня, потерявшего все. Он часто запирался в их комнате, и в такие моменты от туда доносился грохот, и отчаянный голос Кибы, выкрикивающий её имя. Сама она в это время забивалась в дальний угол под диваном и молилась, чтобы нашелся кто-то, кто бы мог облегчить его боль, унять страдания, что день за днем разрывали его душу на части. И все равно, что станет с ней, лишь бы только Киба излечился от этой раны. А иногда парень мог пребывать в более хорошем расположении духа, и тогда он брал кошку к себе на колени, и долго гладил, разговаривая с ней. Точнее, он рассказывал. Рассказывал о том времени, когда она была человеком. Вспоминал давно минувшие времена, описывал свои ощущения, и болезненная, но все-таки счастливая улыбка озаряла его бледное, исхудавшее лицо, преображая его. Для неё самой такие моменты были полны туманной радости, ведь она хотя бы в качестве слушателя и грелки могла помочь ему. Да и забавно было слушать его впечатления, которые сам Киба ей человеку никогда не рассказывал. В один из таких дней, когда у него была охота разговаривать, она узнала, почему Киба взял её к себе, хотя всегда любил собак. В первую очередь, она чем-то напомнила ему в тот момент погибшую. Чем именно – он не знал, да и не задавался особо этим вопросом. И именно по этой причине кошка носила то же имя, что было у неё в человеческой жизни. Во-вторых – ему показалось знаком, что кошку он нашел на кладбище, рядом с могилой возлюбленной. Словно бы это было прощанием, и последним подарком. И третье, что, почему-то, особенно растрогало Селину, это было данью памяти. При жизни она обожала кошек и с удовольствием играла с бродячими котами, подкармливала их, за что в шутку была прозвана Кибой «кошачьей мамой». По окончанию этого монолога, Селина не сдержалась, и привстав на задние лапы, лизнула парня шершавым языком к кончик носа, взглянув на него осознанным, пронизывающим взглядом. Это поразило Кибу. Она так и не узнала, что он подумал на этот счет, но с тех пор времени и внимания он уделял ей гораздо больше, чем раньше. В своем роде Селина была счастлива, насколько это было позволено. Она преданно ждала его после работы, согревала его ночами, если он замерзал, старательно урча всем своим маленьким тельцем. Была ему полезна настолько, насколько была полезна кошка, хотя тоска по человеческому телу снедала иногда с поразительной силой. Такая жизнь продлилась ещё пять лет, пролетевших так же быстро, как зимний день. В один из вечеров Киба не вернулся домой с работы. Его не было и ночью, и на следующий день. Сердце разрывала тревога и смутные предчувствия. Но им верить не хотелось ни за что! День за днем она ждала, когда скрипнет входная дверь, и уставший, замученный Киба покажется на пороге, как обычно улыбнется ей, и возьмет на руки, спрашивая, скучала ли она. Но этого не происходило. Ожидание затянулось, но однажды дверь все-таки открылась, но на пороге стояли чужие, не знакомые ей люди. Они тянули к ней свои отвратительные руки, и, не смотря на красноречивое шипение, пытались поймать. Им это все-таки удалось, и её посадили в клетку, вынося из дома. Люди говорили между собой, обсуждая хозяина дома, и его гибель. А Селина сжалась в комок, не в силах даже вздохнуть. Наверное, где-то в глубине души она знала, что произошло, но даже не могла допустить осознанную мысль в сознание. Автокатастрофа унесла её жизнь, а теперь и Кибы. Сердце сковало льдом, а в сознании крутилась только одна мысль – «не верю». В тот момент, когда дверца клетки приоткрылась, чтобы её пересадить, Селина собрала всю свою волю в кулак, и выскользнула из чужих, неприятных рук, и припустила подальше отсюда. Лапы несли её сами, не советуясь с головой, как было в первый день, когда она открыла глаза в кошачьем теле. Она шла, не зная дороги, но все равно пришла именно туда, куда и хотела. В то место, где состоялась их с Кибой встреча, где было положено начало её новой жизни. Кладбище. Мягкие шажки не нарушали тишины этого места, да и сама она, поникшая, едва переставляющая лапы, весьма вписывалась в антураж печали и уныния. Вечные пленники этого места взирали на неё с фотографий с равнодушием, но она не смотрела ни на что. И только около одной, совсем ещё свежей могилы остановилась. Сердце сделало пару тройку ударов, прежде, чем Селина заставила себя прилечь, прижавшись боком к песчаному надгробию, и закрыла глаза. Ветер походил на вой сейчас, качая земных стражей загробного мира – деревья. А они скрипели, тоскливой, словно бы желали поделиться своим одиночеством, но никто их не слышал. Постепенно все звуки затихли, и только стук собственного сердца нарушал тишину: тук-тук, тук-тук…..тук-тук…………..