Стоит закрыться дверям

И опять письма, документы, отчеты. Бесконечные. Бесчеловечные. И безмазоковские тоже — обе половины Юури вопят в голос, требуя отдыха. А у Гвендаля и Гюнтера еще хватает терпения о чем-то увлеченно спорить. Ну какая разница, должна быть лишняя завитушка в том договоре или нет, можно подумать, это бедами какими-то грозит… Дверь в кабинет тихо отворяется. Вольфрам, стоящий за ней, прижимает палец к губам; его жест в точности повторяет обнаружившаяся рядом Грета. В этот момент Юури рад им больше, чем когда-либо. Стараясь не шуметь, он на цыпочках крадется к двери и выскальзывает из кабинета. Стоит двери за Юури закрыться, как жаркий спор в кабинете прекращается будто по команде. Гвендаль, прислушиваясь к удаляющимся шагам, удовлетворенно кивает и вроде бы даже улыбается. Потом скользящей поступью приближается к двери и закрывает ее на ключ. Гюнтер, сообразив, к чему идет, собирается уже прижать руку ко лбу и прочитать Гвендалю лекцию в духе: «мы же не подростки в пубертатный период», но, вот незадача, в некотором смысле Гвендаль именно такой, а если говорить о его пристрастии к вязаным зверям, то еще младше. Единственный взгляд Гвендаля пресекает наклевывающуюся лекцию в зародыше. Гюнтер невольно пятится, разумеется, тут же наступает на подол своего неуместно длинного одеяния и падает назад, в попытке удержать равновесие беспорядочно размахивая руками. Но даже сомнительного удовольствия упасть по собственной неосторожности Гвендаль ему не предоставляет. Поддерживает — не как девушку, как оступившегося боевого товарища, и сейчас все будет быстро, не без изысканности, но и не без грубости, какая жалость, что в свое время Гюнтер избегал применять к Гвендалю телесные наказания. Может, тогда ситуаций вроде этой в дальнейшем бы не возникло. Подумать только — в кабинете… — Только не на столе, — обреченно вздохнув, предупреждает Гюнтер. Гвендаль кивает; эта его внешняя сдержанность — опасный признак, и, хотя винить в трудоголизме, на почве которого Гвендаль уже пятый день не может вылезти из кабинета и добрести до супружеской спальни, можно только его самого, расплачиваться, по обыкновению, придется Гюнтеру. «И почему я только согласился на этот брак», — мысленно сокрушается Гюнтер. Впрочем, он очень быстро вспоминает, почему.