За стеклом

Бальзак водит пальцами по стеклу. За стеклом — целый мир. Мир, который ему подарили, не спрашивая, нужен ли ему такой подарок. Еще один. Наполеон умеет и любит делать ему подарки. А Бальзак не сказать, чтобы умеет и любит их принимать. За стеклом — жизнь. Достойная существования, полагает Наполеон. Достойная изучения, полагает Бальзак. Существование и изучение, в общем-то, вполне совместимы. За стеклом — миллионы чужих эмоций. И Бальзака устраивает, что они там, за стеклом. Наполеон, самое эмоциональное создание из всех известных Бальзаку, не прячется, не таится — он рассыпает улыбки, как настоящие бриллианты, искрится золотым смехом, обжигает огненно-алыми прикосновениями. Но ведь это Наполеон. Его при всем желании не упрячешь за стекло... да и нет у Бальзака такого желания. Настоящего желания. Стекло запотело от дыхания. Бальзак рисует на нем, даже не думая, что именно он рисует. Птица в стеклянной клетке. Единственное существо, которым по-настоящему дорожит завоеватель миров. Птице не нужны эти миры. Птице вообще очень мало что нужно. Уж точно намного меньше, чем готов дать ей её хозяин. Но птица не улетит. Хозяин не даст ей этого сделать. Бальзак думает об этом с привычной легкой иронией. Не менее привычно обкусывает кожу с мгновенно ставших солеными потрескавшихся губ. За спиной — только что ворвавшийся в комнату Наполеон. Перед глазами — мир, их и не их, легший под завоевателя с готовностью дешевой шлюхи и с царственной небрежностью подаренный... Кому? Бальзаку плевать, как называться. Птица в клетке? Прихоть Наполеона? Называйте как хотите. Только вот не завоеватель миров сейчас кривится, отворачиваясь от чужих поцелуев. Не завоеватель бормочет: «Поменяй одеколон, этот тебе совсем не подходит», и не он едва заметно улыбается в ответ на лучезарную в своей наглости ухмылку самого любимого существа. Им, в общем-то, не нужны слова, чтобы понимать друг друга, и Бальзак ворчит просто для порядка. Им, в общем-то, не нужны подарки, чтобы любить друг друга, и Наполеон дарит дуалу мир за миром просто потому, что не может иначе. Мир в голове Бальзака — единственный, который Наполеон никогда не покорит до конца. И только поцелуи Наполеона могут заставить Бальзака целовать в ответ. Рисунки на стекле тают, исчезают, словно снежинки на теплой ладони. Мир за стеклом продолжает жить, не ведая о том, что никогда не был по-настоящему нужен своему завоевателю.