Будущее, которого нет

Было желтое лето - воистину желтое - с жарким солнцем, яркими футболками и не менее яркими кедами, с ослепительными улыбками, бесшабашными поступками и смывающейся под дождем оранжевой гуашью, которой ему на плече рисовали нечто вроде татуировки - настоящую он не согласился сделать. Было желтое лето, и было первое выступление, адреналин в крови и беззвездная бездна эйфории. Мы это сделали. Мы сможем еще. Господи, да мы круты!.. Крутость исчезла через два месяца, через три пришла усталость, через четыре хотелось бросить все к чертям собачьим, махнуть в Пусан и упасть там хладным трупом. Слишком сложно стало совмещать реальную работу и андеграудную жизнь с ее подготовкой к ежегодному конкурсу, внеплановыми выступлениями в клубах, внезапными баттлами, постоянной тусней в каких-нибудь совершенно левых местах. Енгуку с наступлением зимы стало сложнее писать свои песни, Чжунхон умирал в школе, Дехен - на работе, у Чонопа не клеилось с семьей: его мама была категорически против всяческих уличных банд, и уж тем более всяческих громких реперов, у Ендже не клеилось вообще ничего, Химчан с университетом и всеми своими подработками забыл, что такое нормальный сон. Зато о них стали говорить. Вначале просто как о "чуваках, что шляются с Зико", потом начали прибавлять "тех самых", потом неожиданно выяснилось, что все знают их по именам, некоторые фанатеют, некоторые смеются, но уважают, некоторые очень даже не прочь предложить пару-тройку раз спеть у них в клубах - за соответствующую плату, разумеется. "В этом мире все за плату," - частенько думал Хим, после очередного сбора провожая еле плетущегося Чжунхона до дома - им было по дороге. От того подъема, воодушевления, скользившего в их глазах и фразах во время изматывающих репетиций до дебюта, не осталось и следа: все сорвалось с орбиты, содрало кожу, обнажило кости, хорошо, хоть не вывернуло наизнанку. Их любили, ненавидели, с ними соперничали, соревновались, их побеждали, втаптывали в грязь, возводили на пьедестал - и сначала, ровно первый месяц, им это нравилось. Потом они стали за это платить - собственным равнодушием, усталостью, необходимостью натягивать на лица счастливые или укуренные маски для выступлений, в конце концов тем, что крылья, на которых они раньше летали, отвалились и упали на асфальт. -А вы как хотели? - смеялся Зико, стряхивая пепел с сигареты на пол. - Тут либо все, либо ничего. Половинок нет. Енгук уже ничего не хотел, ему осточертело. Енгук боялся сказать ребятам: давайте прекратим. Хватит. Стоп. Наигрались. Я так больше не могу. Давайте реально - тут либо бросай работу и полностью с головой, с контрактом с агентством (а им, кажется, предлагали), с ночами и днями в музыке по уши, либо - никак. Вот, черт, и все. Енгук боялся, они продолжали петь - все боялись вместе с Енгуком. Была маленькая банговская кухонька, был сонный Химчан, были булочки с корицей и чай, пахнущий как одеколон. -И, Гук? -А что "и"? Мы выиграем этот конкурс - мы к этому стремились с самого начала. -Никто не в состоянии. -Знаю. -Налей еще. Лучше - кофе. Твой чай несусветная гадость. -А то. Был выигранный конкурс, была короткая и еще более черная эйфория от этого, было смирение и с собственным равнодушием, и с усталостью - вообще со всем на свете. Как космос - ты полон и пуст, ты начало и конец, философ, посадивший сам себя в бочку за несусветную глупость. Так оказалось лучше, но не намного. Дехен стал курить, неуклюже, по-женски зажимая сигарету между пальцами, Енгук курил уже давно, Ендже похудел и избавился от своих милых щечек, Чоноп съехал от мамы. Чжунхон думал - их проблема в том, что они слишком серьезны. Все шестеро. Они не могут относиться к музыке, как к развлечению, они делают ее смыслом жизни. Раньше, в детстве, смысл жизни представлялся Зело маленьким и радужным, пушистым, как мамина старая шуба, которую было хорошо гладить, и мурлыкающим, как кошка, которая, правда, все время царапалась. Потом Зело думал, что смысл жизни в любви, легкой, пьянящей и приятной. Теперь... Теперь любовь ушла в небо, появилась музыка, страшная, трудная, волшебная, наркоманская, идеальная. Любимая. Смысл жизни давил на плечи. -Хен, а что бы ты делал, если бы не был здесь? -М? Зело, ну... наверное, ничего. -Ничего - это лучше, чем сейчас? -Хуже, кажется. А зачем тебе? -Понимаешь, Чоноп-хен, я все пытаюсь решить... "Стоит ли уходить," - Чжунхон не произнес. Просто улыбнулся и пошел к старшим, спорящим с Зико. Кажется, об очередном конкурсе и, кажется, удачно - они не участвуют. Нужна передышка, глоток воздуха, несколько ночей нормального сна, нужны новые крылья. Новых крыльев не было, были только маски и хрупкая фанатка по имени Кан Гаын, одним вечером севшая за лептоп, открывшая новый текстовой файл и с детской восторженностью выводившая: "И в тысячный раз закрылись лисьи глаза, когда за окном взошло больное красное солнце". Когда это солнце взошло в реальном мире, Химчан впервые увидел, как его собственное отражение кричит на зазеркального Енгука. Правда, Химчан был в комнате совершенно один. Была синяя весна, холодная и широкая, были забытые перчатки, холодные пальцы, университеты, школы, работы, репетиции с улыбками, с царапинами приблудившегося кота, с ссорами и усталостью, казавшимися вековыми и бесконечными, спиралью уходящими в гитарный ритм. Были граффити, Зико, встряхивающий балончик и с извечной улыбочкой воркующий: "А ты как хотел?" - был хмурый заботливый Енук, в реальности приносивший Химчану кофе, в зазеркалье целующийся с Зело. Было липкое сумасшествие, была пыльная паутина в углу банговской кухни, были часы молчания вместо разговоров, две чашки и две тарелки, которые всегда мыл Химчан, была брошенная в спину фраза: -Чанни, ты... больше не балуйся травкой, хорошо? Чанни и не баловался. Никогда. Чанни просто видел в зеркалах держащихся за руку Дехена и Ендже или Ендже и Зело, Енгука, нежно перебирающего волосы Чжунхона или припирающего его, Химчана, к стенке, видел страдающего Чонопа - вещи, не существующие в объективной реальности, но в редкие вечера иронично зачитываемые ржущим Дехеном. Редкие работы одержимых фанаток. Фанфики. Химчан ненавидел их, а Енгук думал, что ненавидят его. Енгук много что думал. Енгук много о чем боялся поговорить. Для Зико все было нормально. Была набирающая популярность группа, был замученный школьник, уходящий в параллельные миры лидер, бегающий от мамы танцор, делящие сферы влияния Ендже с Дехеном, бредящий обо всякой эзотерической херне Хим. Зико ржал, Зико предлагал действительно покурить травку - почему бы не оправдать ожидания? Химчану было до лампочки. Зико старался запихнуть их во все дыры, куда они только запихивались. Это был его самый удачный проект, и он не мог провалиться - как провалилось то, во что он вложил всю свою душу два года назад и что улетело в трубу у него прямо на глазах. Сейчас к душе он привязал булыжник, спустил на дно океана за ненадобностью, заточил поострее расчет и снова пошел покорять вершины андеграунда, на поводке таща все, что могло пригодиться. Ненужное отшелушивалось по дороге. Скоро ненужным станет Химчан - это знали все. -Зико, ублюдок, остановись. -Зачем, Гукки? У вас все хорошо, не видишь? -Мы больше не можем. -Мы или ты? -Я. И Чан. И Зело. И Оп. Все. -А вокалистов, значит, из лодки вон? Ну-ну. Зико знал - чем меньше народа, тем легче добраться до вершины - если крылья остались еще в начале пути. Был душный серый май, были смазанные края и рамки, был серьезный Чжунхон и коктейль в цвет его волос - синих. Были дожди, кривые бутылки в руках бармена, браслеты, блестящие на руке, пьяные разговоры глаза в глаза. -Химчан-хен, что бы ты делал, если бы не был здесь? -Спал. -И все? -Все. Был лиловый вечер, был обшарпанный зал, был серый кот, дремлющий на коленях у Енгука, были часы тренировок, ссорящиеся Дехен с Ендже, развязанные шнурки и частые падения. Енгук говорил, что так нельзя. Химчану было до лампочки. Химчану хотелось как прежде, без репетиций, без музыки, без зеркал, просто с Енгуком. Химчану хотелось счастья или потерянных крыльев, которых уже было не достать, которые рассыпались тающей серебряной лунностью по асфальту - давно или еще вчера, он не помнил. Время ускользало из пальцев, сливались в единую серую полосу университет, работы, Дехены, Ендже, Чонопы, Зело, песни, струны, слова - что Енгука, что Чжунхона. А ведь Хон - уходил. Медленно, понедельно вырывая куски себя из сумасшедшего ритма андеграунда, из головы Хима, но - не из фанфиков. В зеркалах Хон улыбался, вис на Гуке параллельно с самим Химчаном, казался гораздо более живым, чем есть на самом деле. Может быть, однажды решил Чан, в зеркалах тоже ходят они? Те же, но другие. Живущие другой жизнью, с другим будущим, с одинаковым прошлым, с разными проблемами, взглядами на жизнь, целями, устремлениями. Но точно такие же Химчаны с Бангами. Каждый вечер на маленькой кухоньке в полной тишине съедающие две тарелки чего-то и выпивающие две кружки чего-то. Засыпающие в одной комнате. Только зеркальные. -Будущее, Химчан-хен? Без музыки? Без всего этого? -Но ты ушел, Зело. -Будущего без этого нет. -Ты ушел. -Я знаю. Знает. Химчан тоже знает, что разговаривает сам с собой, знает, что ловит все более обеспокоенные взгляды Гука и все более пакостливые - Зико, знает, что смеется, когда ложится к Енгуку в постель, исключительно просто так ложится, исключительно просто так в постель - боится, наверное, что зеркальная пленка затянет его сны. Енгук теплый и спасает от кошмаров. Енгук о многом бы хотел поговорить. Но... Была последняя неделя черного июня, был концерт, душная майка, скрещения рук и ног где-то за сценой, отсутствие мыслей, был дождь на плечах, оставленный в небесной дали зеленый зонт, тишина, две тарелки и две ложки. Потом - одна тарелка. Кружка. Пустота. Была паутина в углу кухни, были часы и стрелки, были пустые дни одиночества, отдыха, страха. Были сигареты, которые Енгук вместе с Зико тушил о пол, были банды, выстрелы, пушки - а может, и не были. Хим не знал, его забыли одного в квартире на долгих пять дней. Ему было до лампочки. -Химчан? -Гук, ты? -Да. -Твой чай несусветная гадость. Они уже говорили это, повторяли из раза в раз, как ритуал, как заевшую пластинку, как дурную бесконечность, в которую не влетишь на потерянных крыльях и от которой не закроешься смеющейся театральной маской Арлекина. -Чанни, скажи, почему? -Почему я вижу всю эту гадость? Может, я сумасшедший. Может - как там высказался Зико? - красивый идиот с имиджем паранормального придурка, верящего в призраков, Алисино зазеркалье, параллельные миры и прочую лабуду, как-то так, нет? Может, я просто твой сон, или чей-то еще, или мы все сон, только не знаем об этом. Снится ли Чжуан Чжоу, что он бабочка, или бабочке снится, что она Чжуан Чжоу? Был вечер, были серые тени от веток на светящихся пятнах солнца, Енгук укладывал Химчана в кровать, Хим думал, что они все несусветно устали. Что волосы Енгука пахнут сигаретами, что Гук, может быть, кого-нибудь покалечил вчера или сегодня, что завтра он поднимет его ни свет ни заря, отправит в университет, на работу, на репетицию. Где Химчан там работал?.. -Гуки, мне страшно. В зеркале Банг целовал его - ключица, шея, щека - в реальности просто гладил по голове, как маленького ребенка. Все в порядке. Все еще можно исправить. Это просто усталость, спи, все пройдет, мой хороший. Спи. Выпив молочный коктейль, за компьютер садилась фанатка по имени Ким Мина, с упоением печатала о курортном романе известных парней из более-менее известной андеграудной группы - Ендже и Дехен, ничего не понимая, с удивлением, отвращением и брезгливостью целовались в коридоре клуба. Решив отвлечься от учебы, открывала блокнот фанатка по имени Ан Чондже - Чоноп, сам не зная почему и зачем, в кафе вспоминал ушедшего Зело, его руки и смех, и очень сильно жалел, что не успел. Обиженно дуя губки и поглядывая на своего парня, фанатка по имени Чон Донхва строчила очередной фанфик - и Гук сильнее, чем нужно, обнимал Чана. Зеркальная пленка, капая с потолка, залила всех шестерых. Бабочке по имени Ким Химчан определенно снился кошмар. Была прозрачная суббота, был конкурс, были восхищенные, радостные, странно-неодобрительные взгляды, ликование Зико, усталость, затягивающая в длинную космическую черную дыру, была победа. Была вершина. Была гримерка, страстное желание Химчана занавесить зеркало, удобный стул на колесиках, тишина. Вот и все. Они достигли своего потолка. Они будут падать. Зело за бортом; Химчан еще нет, но скоро. А музыка, их общий смысл жизни, исковеркана - разборками Гука с бандами, разборками Дехена и Ендже друг с другом, разборками Химчана самого с собой. Стоило проходить через все это ради минутного упоения? Но это их смысл жизни. Стоило ли вообще начинать? Но это их смысл жизни, по-другому никак. Стоило начинать то, что они по определению не могли закончить? Но это их смысл жизни. Был. Им они заплатили за славу, и будут еще долго расплачиваться. Даже вздорные вокалисты не стремились к славе - они хотели просто петь. Ради песни можно было жить. Сейчас - вряд ли. -Химчан-хен, что бы ты делал, если бы не был здесь? -То же, что и сейчас, Зело. Ни-че-го. Нужно было вовремя остановиться, пока не поздно, пока мир блистал привлекательными красками, а крылья еще не разбились об асфальт, отдохнуть, подумать и сделать все правильно, хотя они вроде и не ошиблись ни разу. Сейчас то будущее, которое Химчан день изо дня видел в треснутых зеркалах, казалось более настоящим, чем существующее. То будущее, которого нет. Посмотреть в зеркало? А что в него смотреть? Казалось, что сумасшествие Химчана перекинулось на всех остальных, с непонимающими лицами обнимающих друг друга. В реальности, в зазеркалье. Алиса решила развлечься, бабочка - еще чуть-чуть поспать. Была суббота, был зазеркальный Химчан, приставляющий пистолет к собственному виску. Руки настоящего Химчана были пусты. Кто-то стоял за спиной, Хим слышал его дыхание; было страшно обернуться и не оборачиваться, было так же страшно, как в первый раз, когда он увидел себя, кричащего на Енгука, как неделями после, как неделями до. Кто-то стоял за спиной и целился ему в затылок. Кто-то сейчас трясущимися руками спустит курок, совершенно ничего не понимая - просто потому что одна фанатка по имени Кан Гаын решила написать новый фанфик, а этому фанфику вздумалось сбыться в реальности к чертям собачьим. Кто-то стоял за спиной. -Гуки, привет. Была тишина.