Искры

В холодной комнате, залитой ледяным лунным светом не было никаких звуков. Только его равномерное сиплое дыхание и её вздохи. Она сидела голая на кровати лаская голыми ступнями пол, пытаясь понять, где ей место в этой жизни. Когда ей было шесть лет, она написала свою первую сказку. Про подсолнух. Маленький счастливый подсолнух. Мама так улыбалась тогда. В третьем классе, учительница поставила ей "неудовлетворительно" за сочинения мотивируя это не соблюдением плана и отклонением от поставленной задачи. Она держалась до седьмого класса. До седьмого класса что-то делала, что-то учила, но уже не думала и не чувствовала. Зубрила потому, что больше не чувствовала физики. Ни желала математики и не сходила с ума по литературе. Как-то все сломалось. Далеко и глубоко внутри. А потом все полетело под откос. Она перекрасилась. Она перестала прятать то, что было в ней уже очень давно. Единственное, что так и не изменилось - это огромные карие глаза, что смотрели будто насквозь, видя саму суть. Не раз, в художественной школе эти бездонные топи становились темой работы одного мальчишки. Его штрих был не так прям и уверен как её, но его работы дышали. Не смотря техники и твердости они были живыми. Они дышали. В нем маковым цветом распускал свои первые и робкие лепестки талант. Тот, которого никогда не было у нее. Жизнь летела. И её просто размазало по бетонной стене его таланта. У него он не просто был, он сам являл его на земле. Он не жил, когда не творил. Когда она впервые увидела его, то долго не могла избавиться от мысли, что он Прометей, что похитил у богов пламя и теперь щедро рассыпает его на головы просто люда. Но ему не нужен был никто потому, что в его таланте с ним никто не мог сравниться, а без пламени он превращался в серую оболочку, ничем не отличимую от всех остальных людей. Но только пока факел в его руках не вспыхивал снова. И он заметил её. Просто однажды заглянул в бездну и не смог оторвать взгляд. А она... Он горел, а она мерзла. Ей было забавно наблюдать за тем, как под корой Ледовитого океана его глаз полыхало пламя Тартара. И как-то так и жили. Он пылающий и озаряющий помимо её жизни еще тысячи таких же. И она. Где-то там на задворках его судьбы, она сидела и жадно подбирала искорки его таланта, которые долетали в эту глушь. Нельзя сказать, что она была серой или невзрачной и что ее место в такой глуши, но она не пылала. И даже не тлела. А он, казалось, вообще её не замечал. Не видел, как хороша она бывает по утрам, не обращал внимание на то, как по-особенному она поправляет прядь волос, когда думает, не хотел видеть, как в жаркие летние дни, когда она не успевала спрятаться от пылающих солнечных лучей, на её лице начинали распускаться веснушки. В те времена, когда концерты шли один за одним, он приходил домой, если вообще приходил, и просто заваливался спать. А она просто где-то была. Успевала расправить кровать, будто чувствуя, что он вот-вот придет. Успевала стянуть с него ботинки. Успевала хорошо одеться, накануне очередного выхода в свет о котором он забывал ей сказать. Она настолько хорошо все успевала, что он просто её не замечал. Их квартира была пустая. Да, в ней жили, но как будто и не жили. Серые стены, серая мебель, серая посуда, серые люди. Именно такими они становились, когда концертов не было. Он не пылал, а ей нечего было подбирать. Он был хорош в постели, но это все, что их связывало, помимо её жадности до его таланта. Со временем, ей начало надоедать. Поэтому и появилась эта ночь. Ночь сомнений. Она сидела и понимала, что если она не сделает что-либо сейчас, то уже не сделает этого никогда. Она вспоминала прошлый вторник. Когда в парке, на скамейке встретила того мальчишку, что рисовал её глаза. Талант уже не распускался, а пестрел в нем и во всем, к чему бы он не притронулся. Он сидел и рисовал людей за гроши. А она просто не смогла пройти мимо. Сначала, они делали вид, что не узнали друг друга. Но она, услышав один раз голос таланта, запоминала его на всю жизнь, а он... А он так и не смог забыть те очи, что так надеялась увидеть еще хоть однажды. Поэтому, когда он закончил, он не отдал ей портрет. Он просто встал, собрался и ушел. А она ушла за ним. Нельзя сказать, что она сильно удивилась, узнав, что его жилье - это не маленькая квартирка на окраине города, а огромные, светлые апартаменты с высокими потолками. Она просто не обратила на это внимания. Она как гончая шла по следу таланта. А его квартира была не такая, как их. Она была белоснежная, но она была живая. Она подмигивала яркими полотнами и улыбалась пролитыми акриловыми красками. Она сияла. Она была цветником. А он зашел куда вглубь квартиры и оставил там мольберт. Было похоже, что он хотел что-то сказать, выйдя из той дальней комнаты, но было уже поздно. Она для себя все решила. Поэтому стоило ему войти, как на него налетел вихрь, что будто хотел выпить весь его талант до капли. А он поддался. И она пила его. На светлом паркете, измазанная в акриловых красках, обхватив его бедра длинными ногами. Пила, ловя тот бешеный ритм, что он задал. Выпивала до дна, задыхаясь под его, немного худосочным, телом на холодном паркете. И тогда, в чужой, белоснежной квартире, в краске, лежа на полу, под мужчиной, который любил её, как никто другой, она вдруг вспомнила ту свою сказку. Про подсолнух. И почувствовала, как он медленно поднимает, казалось бы, давно засохшую голову, ища света. Она вспомнила, что такое твой собственный талант. Маковый парень, заставил её вспомнить о том, что это такое за два часа. В то время, как Прометею не удалось это за три года. Поэтому сейчас, сидя на кровати, она понимала, что эта кровать её уже больше не греет. Да и не грела никогда. Она натянула джинсы, одела белую майку, накинула куртку. И ушла ни взяв больше ничего, кроме блокнота. Первая запись в котором значилась прошлым вторником. Она шла в светлую квартиру с высокими потолками, оставляя за собой лишь сноп искр.