Сыворотка правды

У войны нет календаря и рабочей недели тоже нет. Не получится воевать до пятницы, а в субботу выспаться и выпить пива. Войне все равно, какая погода, и если есть приказ, то будешь хлюпать по лужам, увязать по колено в размытой грязи дорог и промерзать до костей в колючем предрассветном тумане. Была суббота. Холодная и промозглая ноябрьская суббота. Пахло перегнившей листвой и сыростью. С неба лило неделю подряд, и от того, что это был первый день, когда даже не моросило, суше и теплее не становилось. Они вышли из лагеря затемно и месили сапогами грязь несколько часов, пока ночь сменялась серой утренней дымкой, а серая утренняя дымка - таким же серым тусклым днем. Еще два дня назад, когда ему сообщили о его роли в операции, сердце отплясывало чечетку в груди, а сегодня оно билось ровно, как точные часы. Впервые за время пребывания на фронте, ему выпал такой шанс – даже не отличиться, а изменить всю жизнь. Сейчас под его командование был отдан маленький, но самостоятельный отряд в дюжину человек. А вернуться он мог офицером, под руководством которого будет воевать целый взвод. «Главное не щелкай клювом, Барнс, и сделай все, что сможешь», - говорил он себе и был уверен, что сможет. И даже скользкое месиво под ногами принимал как своего союзника. Немчура, конечно, была вымуштрована под самую подкорку, но к моменту, когда война откатилась обратно на территорию Западной Европы, солдаты Вермахта были уже не те бравые, самоуверенные и бодрые сволочи, что в самом начале сороковых. Все чаще среди фрицев попадались испуганные юнцы, набранные в последний момент, и в такую погоду на рожон они не лезли. Наступательных операций со стороны германской армии теперь вообще было по пальцам перечесть – она все больше оборонялась. Он остановился и поднял руку, отдавая команду отряду. Им всем не помешает короткая передышка после многочасового марш-броска. - Перекур две минуты и побежали, - отдал распоряжение Баки и достал карту. Он выдохнул облако теплого пара и, сверившись с компасом, взглянул на часы. Отряд шел в отличном темпе и должен был быть на месте даже чуть раньше, чем он рассчитывал. Оставалось пройти около трех миль - рукой подать по сравнению с пройденным путем. Скоро он скомандовал на подъем. Ничего, отдохнут на месте, заодно будет больше времени осмотреться и настроить радиопередатчик, если будет, что передавать. Солдаты поднялись – кто с поваленных бревен, кто прямо с мокрой, покрытой несколькими слоями опавших листьев, земли. Молча и быстро, как хорошо налаженный механизм. Там, где в чащу врезались острые, темные углы гор, лес выглядел еще более зловещим. Вокруг высился частокол черных, словно мертвых, стволов, грязная жижа гниющего лесного перегноя вперемешку с землей чавкала под ногами. Тишину нарушали лишь потрескивание деревьев и редкие надрывные крики птиц. Отряд подошел под самые скалы, когда воздух взорвался треском автоматной очереди. Земля перед ногами идущего впереди Джеймса взлетела фонтанами из листьев и грязи. - Рассредоточиться! – заорал он, перекрикивая сухой механический треск. Сам метнулся вбок, растянувшись за оставшимся после обвала куском породы. Он попытался сосчитать через прицел темные, почти слившиеся с черными скалами, фигуры. Получалось человек тридцать, не меньше. Три десятка фрицев против его дюжины, зажатой между двух скал. Если очень сильно повезет, они уложат десятерых, может, чуть больше, прежде чем от отряда останутся одни лишь трупы. Но скорее всего и этот прогноз окажется оптимистичным – у противника, находившегося значительно выше, они были как на ладони, а обломки сползшей породы служили не столько прикрытием, сколько декорацией. Непонятно только было, почему немцы с таким-то расположением ограничились одними предупредительными выстрелами. Воцарилась тишина, свои тоже не стреляли – ждали приказа. Один из противников на скале что-то прокричал по-немецки. Никто не шелохнулся, продолжая держать автоматы наготове. - Бросить оружие! Руки за голову! – повторил немчура на исковерканном, но вполне понятном английском. Барнс кожей ощутил напряжение, тяжело повисшее в воздухе. Все ждали его решения. Что дальше? За спиной - страх, разочарование, злость, отчаянная решимость умереть, возможно, надежда на то, что прорвутся, а ему надо было выбрать что-то одно. А если плен? Это шанс или отсроченная смерть? Здесь они не сдадутся без боя, умрут сами и заберут с собой скольких смогут, а в плену подохнут как крысы… - Бросайте, - Баки поднялся, разжал руки, и автомат глухо упал на землю. С каждым ударом железа о камень за спиной, он чувствовал, как в грудь вбивается гвоздь. Его первое, и скорее всего последнее, задание оказалось полным провалом. Под его первым командованием, вероятнее всего, погибнет целый отряд. Смешная цифра в масштабах Второй Мировой. И самая важная для него. - Не повезло-то как… Всего месяц на фронте… Он узнал голос самого молодого в отряде солдата, связиста Робертсона, который словно вторил его собственным мыслям. Пока их конвоировали, Баки насчитал 45 человек Вермахта. Чтобы целый взвод гулял в самой глуши именно в то время и в том месте, куда должен был прийти его отряд? Даже при большом желании принять это стечение обстоятельств за совпадение было невозможно. Очевидно, что их ждали. И все эти перехваченные ранее депеши, случайно разговорившиеся военнопленные – все это было толстым сочным червяком на крючке, которого командование хватануло по самые жабры. То, что о наличии в горах значительных сил противника в штабе ни слухом ни духом не знали, объяснить для себя Баки смог – десант, в конце концов, никто не отменял. Но не знать о выброске это одно, а вот то, что регулярная воздушная разведка до сих пор не доложила о крупной базе, это совсем другое. Это вам не маленькое укрытие с радиоточкой, это полноценное расположение со всеми вытекающими – зенитки по стенам, огромные склады, полноценное штабное помещение, едва ли не казармы и отдельное здание под содержание военнопленных. Вот только столовой не хватало и бальной залы. Хотя кто знает, может, и эта роскошь была. А с другой стороны, целью отряда Барнса являлась разведка. Вот и разведали. Хорошо так разведали, то, что не усмотрела авиация, обнаружили. Только вряд ли это кому теперь поможет. Всю эту «красоту» Барнс успел рассмотреть до того, как его вместе с несколькими ребятами из отряда кинули в камеру. Хотя правильнее было бы назвать ее клеткой. Небольшие, от силы на десяток стоящих человек, цилиндры, обрешеченные крепкими, уходящими в пол прутьями, рядами вытягивались в шеренгу и уходили далеко вглубь одноэтажного кирпичного здания. Баки насчитал по меньшей мере двадцать таких клеток. Ни одна из них не пустовала. В некоторых он заметил знакомые лица из числа родного 107-го. Выходит, не попался бы его отряд у той скалы, велика вероятность, что взяли бы по возвращении или перехватили бы еще раньше. Солдаты расселись по углам, молча переживая случившееся. Джеймс вплотную подошел к решетке с той стороны, откуда был виден проход и охрана… Будь он на их месте, он тоже вряд ли удержался бы от мысли, что неопытный сержант завел отряд в ловушку. Барнс вновь и вновь прокручивал в голове детали случившегося около той злополучной скалы, прикидывал возможные варианты, продумывал последствия иного решения, но убеждался, что шансов у них не было бы никаких. А смерть - не вариант. К клетке подошли. Высокий худой, словно высохшая рыба, человек в сопровождении четырех солдат. Только сейчас Баки сообразил, что на немцах была не обычная форма, и такую он никогда раньше не видел. Солдаты были одеты во все черное, с черными же ремнями-перетяжками на груди и единственным цветным пятном – красной нашивкой на правом плече в виде то ли цветка с черепом, то ли осьминога. На головах, правда, красовались неизменные шлемы, но тоже черные. Нет, общий выпендрежный стиль угадывался, но это явно было какое-то особое подразделение Вермахта, с которым Баки раньше не сталкивался и даже во время особого инструктажа про такое не слышал. Офицер обвел глазами пленников и уставился блеклыми глазами на Джеймса. - Вы старший по званию в отряде? – практически без акцента спросил он Барнса. Баки молчал, меланхолично рассматривая необычный черный китель фрица через прутья клетки. - Я намерен вести переговоры о вашем возможном освобождении, – Рыба повысил голос и быстро пробежался взглядом по лицам всех пленных в клетке. Ага, освобождение, мать его. Кто же в это поверит? Впрочем, в этой безнадежной дыре, мозг мог сработать совсем не так, как в удобном кресле в каком-нибудь уютном кабинете и повестись на все эти разговоры о свободе. Желание выжить или умереть красиво, в крайнем случае, с пользой для дела, еще не то с разумом вытворяло. Так что не было никаких гарантий, что тот же Робертсон удержится от инициатив или старый Хэтч, для которого Барнс – мелкий щенок, а ни хрена не командир, не вздумает послать субординацию куда подальше и, взяв дела в свои руки, сделать все «правильно». - Сержант Джеймс Барнс. Отряд под моим командованием. Примерно этого Баки и ожидал от «комнаты для переговоров» – темные от влаги кирпичные стены, вдоль которых стояли стеллажи с аппаратурой, вряд ли предназначенной для стенографии, по центру - что-то похожее на «кресло дантиста». Если это помещение и походило на кабинет врача, то к такому доктору Барнс вряд ли стал бы записываться на прием. - Что ж, Джеймс, располагайтесь поудобнее, – Рыба галантным жестом указал в сторону кресла. Впрочем, конвоиры не дали Баки возможности обдумать предложение, а припечатали его к спинке и крепко зафиксировали ремнями по рукам и ногам. Тем временем хозяин кабинета сменил офицерский китель на белый халат и закатал рукава. – Не будем тратить время понапрасну. И в Ваших и в моих интересах закончить всю эту, не совсем приятную, процедуру как можно скорее. Ремни – не более, чем формальность. И если Вы готовы сотрудничать, то мы можем перейти к обсуждению Вашего будущего, минуя малоприятные для нас обоих процедуры. Очень красиво завернул Рыба. Прямо все имеющееся образование вложил в длинные предложения. Вот просто так вмазать они никогда не могли, обязательно сначала надо было эстетикой слова перед физиономией помахать и уверить, что процесс выбивания зубов им самим ой как неприятен. - И что, эти уговоры когда-нибудь срабатывали? – спросил Баки максимально равнодушно. Хотя бы здесь и сейчас не было случайностей или везенья. В этом чертовом кресле все зависело только от него, и уж выдать свой страх он не имел никакого права. - Редко, но бывает, - сухо ответил Рыба. – Видимо, нам с Вами предстоит пойти сложным путем. Но помните о том, что в любой момент, по Вашему желанию, мы сможем вернуться к мирным переговорам. Итак, меня интересует ответ на один простой вопрос: день, время и место операции «Летний гром». Как видите, мы знаем уже немало. Остались лишь некоторые детали, и Вы обязаны их знать. Единственное, на что рассчитывал Баки, так на то, что ему удалось сохранить индифферентную маску на лице, хотя от вопроса его накрыло волной даже не испуга, а самой натуральной паники. Все эти демонстративные приготовления к пыткам, конечно, страха нагоняли, но примерно столько же, сколько на ребенка, ожидающего своей очереди на укол перед кабинетом врача. Однако до того, как Баки уволокли из клетки, он был уверен, что не знает ничего, о чем мог бы проговориться, просто по факту того, что до роли источника важной и секретной информации по званию банально не дорос. У его маленького отряда вообще было незначительное задание, и, положа руку на сердце, они представляли из себя обычное пушечное мясо. И только сейчас на Баки обрушилось осознание всей катастрофы. Они поймали того, кого нужно. Барнс и весь его отряд проходили инструктаж по операции «Летний гром». В назначенный день двадцать тяжелых птичек скинут «подарки» на скрытые аэродромы, склады боеприпасов и другие опорные точки нацистов на территории Европы, а координаты объектов должны были направлять в Генштаб как раз такие небольшие разведгруппы, как его отряд. От дюжины людей сейчас зависел исход одной из самых крупных операций союзников. Он почувствовал, что его будто в прорубь окунули. «Просто не щелкай клювом и сделай все, что сможешь, Барнс». И он надеялся, что сможет многое, должен был. Держаться и тянуть время. Играть, блефовать, делать так, чтобы никто из отряда не попал в это кресло как можно дольше. - Ничего об этом не знаю, - проговорил Барнс, смотря в глаза Рыбе и надеясь, что фраза прозвучала достаточно смело и вместе с тем фальшиво и дает основания подозревать сержанта в осведомленности. Офицер с некоторым разочарование поджал тонкие губы и щелкнул тумблером. По креслу с треском промчались голубые молнии, заставляя тело Барнса дергаться и выгибаться. Запахло озоном и горелым. Так пахнет сожженный стейк. - Хотите что-нибудь сказать Джеймс или мы продолжим? - Рыба отпустил переключатель и чуть подался вперед. - Хочу сказать… - и Баки вспомнил все те многоступенчатые речевые обороты, которыми славились подворотни Бруклина и которые, вроде как, не стоило употреблять даже в не самом приличном обществе. Очнулся Барнс уже в клетке. Кто-то из ребят поддерживал его плечи, кто-то водил смоченной в воде тряпкой по лицу. Он не помнил, как отключился, и это было плохо. Вдруг он успел что-то сказать и поэтому его бросили обратно в камеру как использованный материал? Или это начало обработки остальных, чтобы у запуганных пленников быстрее развязались языки? Он поднялся на локте и с трудом разлепил глаза. - Переговоры об освобождении прошли как-то не очень… - сипло информировал сослуживцев Баки. Более или менее придя в себя, он ответил на их вопросы, но рассказал настолько мало, насколько это было возможно, а про интересовавшую Рыбу информацию и вовсе промолчал. В свою очередь Барнс узнал лишь то, что отсутствовал четыре часа. Вот и все новости. Беспокойство о том, не успел ли он проболтаться, сам не заметив как, рассеялось на следующий день, когда Баки вновь выволокли из клетки и пристегнули к креслу. А далее жизнь сержанта потеряла всякое разнообразие. Последующие дни были похожи один на другой, с той лишь разницей, что лейтенант Рыба все больше злился, терял терпение и с каждым разом повышал силу тока. Несколько раз Баки терял сознание прямо в кресле, но его приводили в себя и «разговор» продолжался. Изменились ли исходные, цели, он не знал, но в один не прекрасный день из клетки его эскортировали в другое помещение. В новом «кабинете» было большое окно, через которое лился серый дневной свет, а в стекло стучался мелкий дождь. Что ж, судя по всему, погода лучше не стала. Сама комната походила уже не столько на кабинет дантиста, сколько на лабораторию, забитую странным оборудованием. Стол, на котором Баки зафиксировали на этот раз аж пятью ремнями, был опутан проводами и стоял на неком подобии постамента. Барнс повертел головой. По сторонам, на металлических тумбах, стояли измерительные приборы, но что они измеряли, он представлять даже не пытался. Над столом, слева, справа и в ногах, нависали три огромных диска, отдаленно напоминавшие хирургические светильники, но предназначенные явно не для освещения объекта на самом столе. Приглядевшись, Баки заметил, что к ним подходило такое количество проводов, которого на целый завод бы хватило, а из центра той штуки, что располагалась над ногами, к тому же торчало то ли электрическое сверло, то ли еще что похуже. И об этом лучше было вообще не думать. - К сожалению, у меня нет больше времени на наше занимательное общение, Джеймс. Своим упрямством Вы вынуждаете нас обоих идти на риск. Я могу потерять ценную информацию, а вы – жизнь, – со злостью прочеканил слова Рыба, появившийся в поле бокового зрения Барнса. Офицер достал контейнер с рядом одинаковых ампул и наполнил шприц одной из них. - Видите ли, наша экспериментальная сыворотка была бы идеальным средством для создания марионеток, если бы не ее непрогнозируемый и нестабильный эффект. Получу я информацию или нет, Вы в любом случае послужите науке. Можете этим гордиться, сержант, если Вам будет угодно. Кто-то справа щелкнул кнопкой, и болезненно-яркий, как будто он смотрел на полуденное солнце, свет ударил по глазам. - Возможно, Вы станете послушным мальчиком и ответите на все мои вопросы, а может быть, этот препарат взорвет Вам мозг, вызовет паралич или сведет с ума. Как говориться: «Искание истины совершается не с весельем, а с волнением и беспокойством, но все-таки надо искать ее…». Неужели снова не везет? Шесть дней стирать зубы в том чертовом кресле и все напрасно? Его не учили как разведчика, он понятия не имел, что делать в таких случаях. Должен же быть способ обмануть наркотик? Читать стишки или молитвы? Он не помнил ни того, ни другого. Повторять алфавит? Имя?.. Баки ожидал, что укол будет тяжелым, как пенициллин, но едва ли его заметил. Зато как только кровь понесла сыворотку по сосудам, вместе с ней в голову словно потек раскаленный свинец. - Сержант три-два-пять-пять-семь. Барнс. Джеймс… Кто-то тряс за плечо. Он пытался разглядеть, угадать лицо сквозь плывущие перед глазами размытые мутные круги. Наверное, наркотик все-таки свел сержанта с ума, потому что он готов был побиться об заклад, что перед ним его закадычный бруклинский друг, только сильно подросший. Мысль о том, что это была лишь игра воображения и на самом деле его внимательно рассматривает тот сухой фриц, вызывала омерзение до тошноты. Баки попытался закрыть глаза и отвернуться. Но его снова встряхнули, и он почувствовал, что освободился от ремней. Или пришло время попрощаться с мозгами или - верить в чудеса. - Стив? *** Стив. Прошла, кажется, целая вечность с того момента, когда Барнс последний раз называл его так. Капитан, мать его, Америка. Полгода на сцене и три месяца на войне – капитан. Полтора года активных боевых действий - и сержант. Словно две разные войны и чьи-то пули понарошку. - Что, решил оторваться за месяц воздержания? Будешь тут сидеть и пить в одиночку? - Гейб обернулся на пороге пустого бара, коим называлось брошенное из-за бомбежек кафе с разбитыми окнами, перевернутыми стульями и столами, покрытыми сантиметровым слоем пыли и пепла. Правда, стойка бывшего кафе сохранилась в почти идеальном состоянии, содержалась в чистоте, и на ней стояла даже работающая кофемашина. Кофе только не было. Местные запасы были почти полностью опустошены, но вояки приносили бутылки с собой, чтобы распить их в неком подобии мирной обстановки. - Да, жду пока ты свалишь и наконец оставишь меня наедине с виски, - Баки усмехнулся, надеясь, что шутка будет воспринята правильно и его действительно оставят одного. - По крайней мере, будем знать, откуда выносить тело, – Джонс махнул рукой и закрыл за собой дверь. На чем он остановился? А да, Капитан, что б его, Америка. Все женщины в него влюблены, мужчины рады служить под его началом, а дети рисуют его портрет на уроках. Стив Роджерс – образцовый солдат своей страны, олицетворение силы, мужества и патриотизма. И никто не знает про бруклинского хлюпика, которого когда-то надо было спасать от кулаков и порывов сильного ветра. Сейчас-то Капитан Америка сам был спасителем и в защитниках не нуждался. Барнсу стало мерзко от собственных мыслей. Яд, чистый яд, растекался по сердцу. Желваки задергались, аж свело. Он сжал стакан и уставился в чайного цвета сивуху. Это все та чертова сыворотка. Точно она. Все же сломала, исказила сознание, посадила занозу и теперь выворачивала нутро наизнанку, тащила на поверхность то, чего нет и быть не могло. Иначе какого черта он думает всю эту херь про своего друга? Друга ли только по нынешним-то временам… Надо уходить. Это самое правильное, что он может сделать. На этой войне ему хватит работы. Он не суперсолдат, он не суперснайпер, он самый обычный рядовой, ему легко найдут замену в отряде Капитана. И чем дальше их раскинет по линии фронта, тем лучше. Потом он, конечно, остынет и, возможно, будет с интересом читать в утренних газетах про Капитана Америку или рассказывать детям, что рос с ним в одном городе и даже лично был знаком. А сейчас … - Не спится? Либо Роджерс слишком тихо вошел в бар, либо Баки настолько погрузился в свои мысли, что не услышал шагов. - Я смотрю, тебе тоже, – Баки в один глоток уполовинил стакан, чтобы одну горечь залить другой, а заодно чтобы не смотреть в сторону капитана. Роджерс сел рядом и посмотрел на бутылку виски на стойке. - Вот ведь, раньше не было смысла пить - от одной крышки сносило, а теперь только спирт переводить, - не услышав ничего в ответ, он продолжил: – Весь вечер провел над картами. Если не сделаю перерыв, не засну. - Я думал, тебе теперь сон вообще не нужен, - Баки продолжал смотреть в свой стакан. Принесла же нелегкая. – Герои не спят. - Я и не герой, - спокойно пожал плечами Роджерс. – Герои - Монтгомери, Морита, Джонс, ты и еще тысячи других ребят, чьих имен я не знаю и не узнаю. - Кстати о безымянных… - Баки поджал губы и наконец посмотрел в лицо Роджерса. – Когда я болтался пару дней в госпитале, разговорился там с одним парнем из 82-й дивизии. Он, наверное, родился с винтовкой в руках. Его бы тебе в отряд. Вместо меня. Стив смотрел то ли на Баки, то ли сквозь него и молчал. Молчал он долго, генерируя тяжелую тишину, которую Баки согласился бы поменять даже на рев сирены. А Роджерс словно ушел в себя и забыл, что он в баре не один и что это он пришел с разговором. - Понимаю, - он заговорил снова. - Только если бы не ты, я бы сейчас так и выплясывал вместе с подтанцовкой на какой-нибудь сцене. Мне нужен ты, - очень спокойно и просто, не прячась за словами, объявил он. – Мой единственный друг, который помнит, кто я, и не дает забыть мне. Который помнит, что меня зовут не только Капитан Америка. Стив говорил правильные вещи правильными словами. Как всегда. Каждая строчка попадала ровно в цель, и Баки чувствовал себя теперь даже хуже, чем предателем. И это тоже раздражало. Он-то не такой правильный, не такой идеальный. Он очень хотел верить в то, что действительно помогает другу, но сомнений у Барнса было гораздо больше. Наверное, что-то похожее испытывали родители, глядя на выросших детей и чувствуя себя старыми и бесполезными. Вопрос только в том, если он не нужен Стиву, нужен ли Стив ему? - Тот парень, снайпер, он все равно еще недели три пробудет в госпитале. Так что… Молчание снова повисло в воздухе удушливым дымом, от которого хотелось скорее выбежать на улицу. Роджерс встал, отряхнул брюки от пыли и, не сказав больше ни слова, вышел. *** С момента того разговора в баре прошла неделя. И если бы они сидели на пятой точке, ожидая переброски, или неспешно готовились к очередной вылазке, то это была бы очень сложная неделя - с внезапной тишиной, неприятными паузами, взглядами мимо и комком где-то в груди. Но времени едва ли хватало на сон и еду. Только что они шагали по французским мостовым, и вдруг их срывают с Атлантики и срочно, пока есть слепая зона в небе над Германией, перебрасывают за тысячу миль, в сердце змеиного логова. В отряде никогда не было наивных и впечатлительных юнцов, и цель была проста – занять одну башню, утыканную зенитками и доставляющую немало хлопот авиации союзников, неоднократно, но безрезультатно, пытающейся обеспечить продвижении армии вглубь страны. Но хочешь не хочешь, а мысли о том, что вокруг - сотни миль территории противника и даже рация отключена, чтобы не выдать их местонахождения, так и вертелись в голове. Об этом думал и Барнс, когда прислушивался к ветру и хрусту веток, вглядывался в темноту до рези в глазах. На фоне темно синего неба черным силуэтом на горе выделялся средневековый замок, слегка подсвеченный отсветами от прожекторов ПВО. В другой бы момент Барнс даже согласился, что вид открывается красивый, но сейчас было не до эстетики. Джеймс взглянул на Капитана, который рассматривал замок в бинокль. - Их много. На нашей стороне только эффект неожиданности, - Роджерс обернулся к своему отряду: – Джеймс, гасишь свет везде, кроме того прожектора, что над воротами. Потом не даешь никому головы поднять. Увидишь ракетницу – пробивайся внутрь. Баки кивнул. Он бы очень хотел, чтобы эта рискованная операция занимала его больше всего на свете - прокручивал бы в голове возможные ошибки, волновался на счет бокового ветра, заслезившихся глаз или застрявшем в стволе патроне. Но в голове теперь настырно крутилось, что после недельного молчания, он стал рядовым Джеймсом, а не Баки. - Монтгомери, у тебя и твоих ребят северная стена, Джонс – восточная. Я постучусь с запада. Ставим заряды, одновременно подрываем и атакуем. Сверим часы, джентльмены. Весь план они и так знали наизусть, проговаривали много раз за эту неделю, задавали каверзные вопросы «а что если?», и уж, конечно, часы у всех были подведены и исправны. Последний инструктаж прозвучал как команда к началу операции, и отряд разделился на несколько групп, через секунду растворившихся в темноте. Баки устроился за поваленным деревом, которое удерживалось на склоне холма вопреки всяким законам физики. Очистив себе место от лишнего бурелома, он примостил винтовку на ствол и положил под руку запасную обойму. В прицеле он видел неспешно перемещающийся патруль, болтающих около прожектора солдат и даже заметил движение за окнами башни, в которых горел свет. Сейчас «закрыть» все цели было не сложнее, чем в тире на ярмарке, но когда начнется шумиха, у него будет десяток мельтешащих в темноте точек. Он взглянул на часы, представляя как Роджерс и остальная команда пробираются под самым носом патруля… Почему-то простая и очевидная мысль доселе не посещала его голову, а тут он внезапно осознал, что сыворотка супер-солдата не делала Стива бессмертным. За свои двадцать пять Баки испытал достаточный спектр эмоций, но среди них не было чувства тревоги. Война открыла ему волнение перед боем и страх за свою жизнь. Теперь еще и это. А может быть, это не война, а один разговор и неделя молчания после него. Секундная стрелка описывала последний круг перед часом икс. Барнс замер, держа палец на спусковом крючке. Как только минутная сдвинулась на одно деление, взрывы и выстрелы прозвучали единым грохотом, сотрясшим округу. Попасть в прожектора было минутным делом, а потом мимо цели, и снова, и новое попадание. Из развороченных ворот попытался выехать джип, и это доставило Барнсу хлопот, и патронов ушло чуть больше, чем могло бы. А дальше вновь были попадания и промахи. Гильзы, вылетающие как искры из камина, пустая голова, и только руки двигались сами по себе, - затвор-обойма-затвор-выстрел - как заведенный механизм, сросшийся с винтовкой. Из этого смертоносного конвейера его вывела яркая вспышка ракетницы, взлетевшая из-за стен замка. Закинув винтовку за спину и взяв в руки автомат, Барнс почти бегом спустился с холма, едва не падая на особенно крутых участках. Но когда он наконец добрался до ворот, стало очевидно, что бой уже закончен. Во дворе, среди руин, оставшихся после взрыва от средневековых стен, стояло человек пятнадцать немцев с поднятыми руками, Дум-Дум проверял тела убитых. - Быстро вы, - Баки подошел к явно довольному ходом операции Капитану, – я только собрался всех вас спасать… - Все точно по плану, - удовлетворенно кивнул Роджерс и повернулся к подошедшему Дугану. – Как у нас с ранеными? - Наши отделались легкими царапинами, двадцать фрицов сдались в плен, включая пятерых раненых, около трех десятков убиты (точнее пока не подсчитать). Да вот еще… - здоровяк переменился в лице, замялся. – Тут, оказывается, мирные жители были. Может, жили тут раньше, может, эти с собой привели. - Мирные жители? Почему решил, что они были мирными? - Разве дети могут быть не мирными? В общем, четверо ребятишек, похоже, спрятались за ящиками, около кухни, когда мы устроили тут фейерверк. Все мертвы, – Дуган не собирался смягчать удар, ведь ему-то никто не посочувствовал, когда он нашел тела. А у него бандиты такого же примерно возраста дома сейчас сидят. - Прочешите замок от чердака до подвала. Могли кого-то пропустить. Когда осмотрите подвал, определите в него пленных. Пусть Майерс осмотрит раненных, – холодно отчеканил Роджерс. Баки посмотрел в его застывшее лицо. Кто стрелял по этим ящикам? Джонс, Морита, сам Стив? Неизвестно, да и не важно, чьи именно пули убили детей. Это нормальный для военного времени риск, случайность, которую нельзя вписать в четкие расчеты, но… Слишком сильны были эмоции внутри Капитана, он их видел, видел эмоции, на которые сейчас у того не было времени. И Стив их запер, закрыл, отложил, изолировал. – Подбери двух человек из числа пленных. Пусть помогут похоронить тела. Все. В большинстве окон замка выбило стекла, осыпалась штукатурка и разлетелась кладка, но он все еще поражал своим мрачным спокойствием и основательностью. Три столетия назад по этим булыжникам бряцали железом рыцари или по ним топтались кожаные туфли какой-нибудь особы голубых кровей, а сейчас по старой лестнице стучали грубыми подошвами сапоги американского солдата. Только мысли Барнса были точно не о рыцарях и их замках. Поднимаясь на крепостной вал, он все еще не был уверен, что поступает правильно. Возможно, лучше всего было оставить Стива в покое. Возможно, тому и без утешительного похлопывания по плечу было хреново. Роджерс сидел между зубастой крепостной стеной и узким флигелем, задумчиво рассматривая дно снятой каски. Он не выглядел ни печальным, ни подавленным, и походил на человека, решающего в уме дифференциальное уравнение. Баки все еще колебался, мысленно подбирал слова, а потом, на неизвестно откуда взявшемся порыве, сел рядом. Нарочно или случайно так получись, но они сидели теперь в буквальном смысле «плечом к плечу». Джеймс молчал и думал вовсе не про сегодняшний день. Он внезапно все понял. Вот просто взял – и понял. Словно промучившись два часа с кроссвордом, плюнул ломать голову и заглянул в правильные ответы. Все же оказалось так просто на самом деле. Капитан Америка был всегда. Сыворотка была ни при чем, она всего-то изменила какие-то там клетки крови. А Стив родился таким - смелым, правильным, талантливым, лидером. Звание не упало на него как чудо с небес, он заслужил его больше чем кто-либо, заслужил всей своей чертовой жизнью и упрямством, с которым Капитан Америка пробивался сквозь бруклинского малыша. И пробился-таки. А тот хлюпик– это сон или ступень, тяжелая средняя школа в плохом районе перед началом настоящей взрослой жизни. И все те вопросы, которые задавал себе Барнс, вся зависть и поиск своего места - все это вдруг испарилось. Были - и нет. Джеймс Баки Барнс должен быть рядом, прикрывать ли огнем во время боя или молчать как сейчас. Так что да, все просто. - Я думал, что уже достаточно повидал изнанки жизни, достаточно знаю о войне, наслушался рассказов о синих против синих. Но сегодня последняя занавеска нашего звезднополосатого шоу упала - и вот она война как есть, - проговорил Роджерс то ли обращаясь к Баки, то ли рассуждая в слух. – И это не в последний раз. - Случится может что и похуже. Но нам надо просто подналечь и победить. С этим ты справишься. Снова повисла тишина, пока Стив внимательно не посмотрел на него. - Решил остаться? - Да. За тобой стоит приглядывать, - Баки улыбнулся уголками губ, встретившись взглядом с Роджерсом. Внезапно стало легко, будто он сбросил с плеч тяжелый рюкзак. Ни сомнений, ни сожалений. Все правильно.