Шесть тысяч миллисекунд

Вода Ист-Ривера почти спокойна - ловит себе, как ни в чем не бывало, отражение Бруклинского моста, высоток Манхэттена и стремительную красную точку, оставляющую на зеркальной поверхности пролива быстро исчезающие трассирующие пунктиры. Он миллионы раз видел эту воду, этот мост и этот город и каждый раз, когда позволяли обстоятельства, Старк задерживался, чтобы поймать взглядом и закинуть в память картинку всегда разного пейзажа красивого, живого и мощного города. У этого города столько энергии - ее невозможно не чувствовать, невозможно от нее отказаться. Старк испытывает острое желание послать все к черту, остановиться и сделать так, как делал всегда, но день не задался с самого утра. Времени на любование пейзажем у него нет, у него нет ничего, кроме одной минуты и небольшого груза на плече. Можно сказать, полная свобода. Почти незаметное сопротивление встречного легкого ветра разгоняет по крови адреналин, на котором работает сейчас жизнеспособная модель Тони Старка. В сложившейся ситуации модель не устраивает только одно – минута времени в запасе. Вяло звучит, скучно и не масштабно. Калибровка в лучшем мозге человечества по версии журнала Форбс происходит в мгновение, и одна минута превращается в шесть тысяч миллисекунд. Так Старку кажется гораздо лучше, и от перспектив теперь даже дух захватывает. Итак, шесть тысяч миллисекунд. Достаточно времени, чтобы посмотреть ролик на Youtube и свой заодно закинуть. С друзьями поговорить не получится, они сейчас очень заняты. Это у Старка теперь вагон времени и одна небольшая проблема, а у них времени нет, зато есть легионы врагов с дизайнерской внешностью. Он бы себе даже одного такого в саду поставил вместо гномика. Сада вот только нет. Что еще можно успеть? Стаканчик пропустить, автограф дать, на интервью согласиться, пиццу заказать. Мир спасти. Эта идея кажется Старку подходящей - он все обдумал. Спасти, разумеется, ярко, со всеми атрибутами шоу, и красиво выжить. Хотя с последним, вероятнее всего, будут проблемы. В таком случае последний пункт можно вычеркнуть. Да и черт с ним! Физика все меньше и меньше имеет значения, ее почти вытеснил адреналин и иррациональный беспричинный детский восторг, но той физики, что осталась, хватает на то, чтобы отрезать от времени ровные пластины размером в миллисекунду. Он летит спасать мир и понимает, что ему совершенно нечем заняться. Ему вдруг становится скучно. Предаваться философским размышлениям о вечном? Не в стиле Тони Старка. Пожалеть о совершенных ошибках или пожалеть себя? Тони Старк не ошибается, а жалеть баловня судьбы, везунчика и счастливчика все равно, что сочувствовать богу. Можно, например, попытаться избавиться от идиотского стишка, который лошадкой на детской карусели описывает круги в голове без шести тысяч миллисекунд величайшего героя современности! Это серьезная проблема. У Тони на плече ядерная боеголовка, которую он планирует закинуть как можно дальше в дыру между мирами, он проживает свои последние мгновенья на этой чертовски приятной планете - и именно в это время у него крутятся строчки из несуразного детского стишка, совершенно не соответствующего величию момента. Оуэн или Сассун подошли бы идеально, но нет! Голову никак не хотят покидать лировские (Эдвард Лир): Худощавая мисс из Афин Была дверью расплющена в блин. Но вскричала спокойно «Это вовсе не больно!» Та отважная мисс из Афин. Тони даже помнит, как во время одной из студенческих вечеринок, он процитировал этот лимерик зеленоглазой брюнетке (или блондинке?), когда та нашла дверь своей славной кудрявой головкой. Как же ее звали? Старк воспользовался случаем и зацепился за попытки вспомнить имя студентки ради того, чтобы остановить эту бешеную карусель у себя в голове. Имя было созвучно какой-то пряной травке, это Старк помнил точно. Не помнил, какой именно. Тимьян? Мята? Одуванчик? Или одуванчик не пряный? Старк внезапно снова развеселился – черт с ней, с зубочисткой на его плече, девушку-то как звали. Розмарин? Роза-Мария! - Старк, это полет в один конец. Роза-Мария, конечно же, обиделась, и остаток вечера сверкала глазами, но утром все равно проснулась в его постели. Дурацкое, кстати, имя… - Джей, всю энергию на реверс. Дурацкий стишок! - Сэр, мне связаться с мисс Поттс? - Можно бы. Пеппер. Пеппер - это правильно. Это самое правильное из того, что он может сделать - позвонить Пеппер и сказать… Что он может ей сказать? Он так много слов ей уже задолжал. Ему давно стоило сказать ей, что она невероятно, невозможно идеальная, что она самый ценный из активов Старка и ему жаль, что он снова свалит на нее все дела. Нет, не то, но «того» он выразить не сможет. И вместо правильного и нужного, он ей скажет: «Пеппер, так и быть, забирай себе 20 процентов»? И это даже хорошо, что она не берет трубку. Она догадается - он меняет 20 процентов на себя. Время заканчивается, на него валится вселенная. Он уже пересек границу, которая отделяет маленькую шумную землю от величественной тихой вечности. Он даже дышать забывает перед бесстрастной мерцающей бесконечностью, а потом видит картинку о космических войнах из детского журнала, помноженную на возможности насовского хаббла. На единственное, одолженное у самого себя, мгновение Старк застывает в ошеломляюще прекрасном, мертвом космосе. Но даже самому блистательному человеческому уму не справиться с этой картиной и с этой пустотой. Старк отпускает груз с плеча, весь груз. Цель достигнута. И он начинает медленное падение вниз… Хорошо, хорошо! Уговорили, он готов еще на миллион часов стишка в голове. Они смотрят в небо. Они ждут его, и он, может быть, даже успеет мелькнуть для них падающей звездой. Где-то это уже было? Где? Конечно, у Бредбери. «Загадайте на меня желание, ребятки, - просит Старк. – Загадайте, ну выжить, например». Только Старк вспоминает, что, в Нью-Йорке еще совсем светло - звезды не светят и не падают. «Ладно, - думает он. – Загадаю за вас». Вакуум просачивается в сознание и, наконец, вытесняет стишок, изводящий Тони Старка с самого утра.