Перекресток

На бульваре Кеннеди почти спокойно. Спокойно настолько, насколько спокойно может быть в одном из крупнейших городов мира, подвергшегося нападению. Люди высыпают из офисов и кафе и вглядываются в сторону Манхеттена, откуда доносятся глухой грохот взрывов, гул полицейских сирен и монотонный шум «вертушек». В устремленных на восток взглядах я читаю страх и любопытство, свойственное обывателям даже в самые опасные моменты. Мне всегда было интересно, как это вообще возможно, что в человеке одновременно уживаются инстинкт самосохранения и любопытство. И только сейчас я понимаю, что они и не уживаются. Побеждает или инстинкт или чувство, и в зависимости от того, кто оказывается победителем, человек выживает или погибает. И лишь я являюсь исключением из этого правила. И я единственный из всей толпы на бульваре знаю, что происходит на другой стороне залива. Люди вокруг меня продолжают гадать, хватаются за телефоны и обсуждают с соседями многочисленные версии. Взрывы газа, нападение террористов, несчастный случай или… Впрочем, вряд ли люди готовы к этому «или». Они почти сплошь одеты в деловые костюмы, они составляют армию рациональных и рассудительных ньюйоркцев. И даже если вообразить себе некого студента Питера – любителя программы «Невиданное» и постоянного посетителя сайта «Они среди нас», даже он едва ли может себе вообразить, что прямо сейчас не слишком старый и не слишком добрый Манхеттен подвергается нападению агрессивно настроенных инопланетян. Очень жаль, что я не могу быть среди этих обычных людей. Я выезжаю на 30-ю авеню. Здесь стоят уже брошенные машины и по некоторым зданиям видно, что они успели принять на себя первые удары. Улицы пусты, хотя кое-где из-за углов еще целых домов, из подземных переходов и спусков метро торчат головы тех, чье любопытство пока побеждает инстинкт. Я зачем-то притормаживаю на красный свет. Не знаю, почему я останавливаюсь. Наверное, это привычка. Хотя меньше всего меня сейчас должны волновать правила дорожного движения. Странное зрелище – работающий светофор среди застывших машин на перекрестке 30-й и Парк авеню. Но именно этот перекресток – отличное место, чтобы сделать паузу. И выбор. Поворот направо – я окажусь в Хобекене и покину город навсегда. Можно снова исчезнуть и некоторое, очень продолжительное, время не беспокоиться, что кто-то будет меня искать. В ближайшее время будет не до меня, а дальше, вполне вероятно, искать и преследовать меня будет некому. А можно отпустить тормоз, крутануть ручку газа и… Я вижу свое отражение в витрине. Лохматый неопрятный человек немного за сорок, с черными глазами, в пыльной дешевой одежде не по размеру, на старом ржавом мопеде. Смешное, несуразное зрелище. Что бы я о себе сказал, если бы видел впервые? Сдержанные, слегка заторможенные движения, которые в большинстве случаев заканчиваются соединением рук в замке или скрещиванием их на груди, такая же сдержанная неторопливая речь, наводящая на мысль о задержке развития или особенности психики на грани патологии, взгляд, соскальзывающий с собеседника в пол, на стены, куда угодно. Да, у этого парня проблемы – вот, что я бы подумал. Он что-то скрывает, он не в своей тарелке. Все сдержанное, потому что я сдержан каждую секунду. Каждую секунду я держу себя в руках, контролирую, заковываю разумом химию эмоций. Я, как Старк, закован в броню. С той лишь разницей, что броня Старка делает его сильнее, а я заковываюсь в контроль, чтобы сильнее не стать. Нет, мне совсем не хотелось бы подружиться с тем парнем в отражении. Так на меня, наверное, смотрят и остальные – Роджерс с его старомодными идеалами и сердцем, завернутым в американский флаг; Старк с его миллиардами, знаниями и личной смертью в груди; Тор с его попытками защитить Землю, что сделать гораздо проще, чем понять тех, кто ее населяет; Бартон с его посаженным где-то очень глубоко и от того ставшими такими сильным чувством; Наташа с ее удивительной человечностью, которая вросла в девушку так прочно, что не смывается даже кровью. Эти все странные ребята знают о том, кто живет внутри меня. Знают и ждут, когда тот, другой, разнесет их самолет или их город ко все чертям. Что ж, они предупреждены, значит вооружены. И может быть это первый раз, когда можно не скрывать этого другого, можно, наконец, отпустить себя. Я почти задыхаюсь от одной только слабой вероятности того, что можно выбраться из-под такого мучительного и тяжелого контроля, расслабится и не бояться того, что я увижу, когда настанет очередь открыть глаза доктору Беннеру, от возможности не скрываться и сказать Другому: «Окей, сейчас мы заодно и устроим тут чудесную вечеринку». И ребята рядом даже оценят наш выход без обмороков, танков, вертолетов и прочей составляющей кордебалета Халка. И я не буду его ненавидеть после, и себя ненавидеть тоже не буду. В сорок три года уже пора вздохнуть свободно и принять себя со всеми недостатками, даже если один из этих недостатков размером с коттедж президента Американских Штатов. И можно даже допустить, что одиночество – не единственный и не лучший вариант. И можно признаться самому себе, что работать в команде мне нравится за все эти возможности, за то, что я весь, целиком, вдруг становлюсь в ней нормальным. И можно даже позволить себе такую роскошь, как отплатить доверием за доверие… И уже давно загорелся зеленый. Зеленый, вам понятно, доктор Беннер?