Глава 37,5. Сочувствующий дворецкий

II n'est pas une fibre en tout mon corps tremblant Qui ne crie: Ô mon cher Belzébuth, je t'adore! — Charles Baudelaire Однажды темной зимней ночью выпал искристо-белый снег. Казалось, весь мир поделился на две абсолютно разные, противоположные друг другу части. Свет и тень – и ничего больше. Посреди этого контраста кто-то насмешливым тоном задал мне вопрос: «У Вас нет чувств? Или Вы их тщательно скрываете?» Подул пронзительный ветер, ворвался в мои уши, чтобы разнести по глубинам сознания эхо слов того глумливого существа и бой забивших где-то вдали часов. Холод воздуха отдавался покалыванием в груди и конечностях. Стало не хватать объема легких для полноценного вдоха. В какой-то момент что-то пронзило мой живот насквозь. Захлебываясь приторно-сладкой рвотой и соленой кровью, я упал на землю. Даже во тьме было видно, как все покрылось ярко-красными блестящими пятнами. Сознание начинало медленно меркнуть. Удалось прошептать только одно слово… В последний миг даже снег потерял свою белизну. *** Сон был неприятным, но он оказался всего лишь сном, как и бой часов – лишь звуком разбившегося стекла. Уже завтраком я задал Себастьяну вопрос: - Ты выяснил, почему разбилось окно в моей спальне? - То была ветка, сломанная бурей, господин. - А как скоро заменят стекло? - Я договорился с мастером на завтрашний день. К сожалению, сегодняшнюю ночь Вам придется провести в одной из гостевых. - Вот оно что, – промолвил я, вяло ковырнув оладьи начищенной до блеска вилкой. В столовой, застывшей в серости тоскливого февральского утра, стало невыносимо тихо. Казалось, что в такой день ничему и никому не хотелось издавать ни одного звука. Даже слуги старались издавать поменьше шума. - Себастьян, сегодня хотела приехать Элизабет, - сказал я, покончив завтраком, - она твердо намерена сделать это даже после ночной бури? - Определенно да, господин. - И дело в Дне Святого Валентина. - Несомненно, господин, - в словах дворецкого сверчком проскочила насмешка. - Могу предположить, что ты поможешь мне с поздравлением Элизабет только в случае приказа. - Само собой разумеется, господин, – усмехнулся дворецкий. - И ты бы предпочел увидеть, что получится у меня, если я буду действовать самостоятельно, прежде чем все-таки оказать мне помощь. - Именно так, милорд. - В таком случае слушай мой приказ: сделай открытку Элизабет и подготовь коробку шоколадных конфет до ее прихода. Надеюсь, ты осознаешь, что мне просто некогда заниматься подобными глупостями. - Да, господин, – посмеиваясь, ответил Себастьян. Он поклонился, делая вид, что полностью покорился моей «железной воле», и начал убирать тарелки со стола: я как раз покончил с завтраком и собрался отправиться в свой кабинет. - Вы ведь понимаете, что лучше было бы, если Вы бы сделали открытку сами? В конце концов, это суть Дня Святого Валентина – выражение своих чувств, - вполне серьезно добавил дворецкий, переставляя тарелки на тележку. - Во-первых, не тебе меня учить. Во-вторых, этот день – лишь способ опустошить карманы влюбленных глупцов. Ажиотаж вокруг такого праздника растет с каждым годом, поэтому ни одна компания не упускает случая выпустить ограниченную линию продукции, посвященную прихотям людей, по чьим жилам течет чересчур горячая кровь. Funtom – не исключение. Именно по этой причине до приезда Элизабет я буду в своем кабинете заниматься делом. Себастьян в очередной раз расплылся в особо широкой усмешке и начал толкать тележку с посудой в сторону кухни. После завтрака я направился на второй этаж, столкнувшись на этот раз едва ли не в прямом смысле с Мейлин. Она неловко улыбнулась, начала бормотать неуместные извинения, каждые пять секунд поправляя очки. Мне пришлось жестом ее остановить и мягко сказать ей нечто вроде «ничего-ничего, все в порядке, с кем не бывает», попутно пробравшись к кабинету, куда, пока позволял момент, я осторожно и зашел: сегодня мне особенно не хотелось увеличивать вероятность несчастного случая из-за столкновения с кем-то из компании почти бесполезных в плане хозяйства слуг. Уже в кабинете, перебрав документы и прочитав все отчеты вкупе с корреспонденцией, несшей в себе примерно 95% абсолютно бесполезной информации, за три часа, я достал из нижнего ящика «Рождественский Ежегодник Битона» (неприкосновенный со дня покупки экземпляр 1887 года) и открыл его на странице с «Этюдом в Багровых Тонах» Артура Конана Дойла – повестью, которая меня больше всего и заинтересовала на момент приобретения. «Этюд» оказался весьма необычным произведением в двух частях. Харизма главного персонажа, называвшего себя Шерлоком Холмсом, - высокоинтеллектуального и внимательного человека – определенно должна была привлечь любого читателя любого возраста, а сюжет отдаленно напомнил «Убийство на улице Морга» Эдгара По; правда, на этом список ассоциаций с другими творениями успешно заканчивался, что свидетельствовало о «свежести» «Этюда». В тот момент, когда я дочитал первую часть, в дверь кабинета постучали. - Это я, господин, - кто бы сомневался, что это ты, Себастьян (хмыкнул я про себя, спокойно закрыв ежегодник). - Входи. После традиционных вежливых выпадов в мою сторону дворецкий сообщил о приезде Элизабет. - Леди Миддлфорд уже ожидает Вас внизу. - Ты сделал то, о чем я тебя попросил? Ну как попросил, - пронеслось у меня в голове, - приказал. - Вот, господин, - Себастьян вручил мне, мягко говоря, великолепную самодельную открытку из высококачественного особо плотного белого картона, украшенного темно-бордовыми цветами из бархата. Затем он показал мне овальную коробку конфет, украшенную под стать «Валентинке». - Неплохо, очень неплохо, - отметил я вслух высокое качество обоих изделий, про себя съязвив о том, не намеренно ли он выбрал для подарка то сочетание цветов, которое превалировало в моем не особо приятном сегодняшнем сне. Впрочем, это наверняка лишь совпадение. - Благодарю, - нарочито серьезным тоном произнес дворецкий, - Вам остается только написать пожелание. А вот и подвох. Нет, ну неужели так трудно было подделать мой подчерк? - Ладно, - с не менее нарочитым спокойствием промолвил я, - минуту. Я аккуратно вывел чернилами слова очередного банального поздравления на планете Земля, взял коробку с открыткой и направился на первый этаж. Себастьян последовал за мной. Воспитанные леди не кидаются с объятиями на других людей, особенно на мужчин. Не скажу, что Элизабет не была таковой, но на меня ее воспитанность никак не распространялась. - Сиэль! – радостно воскликнула она, растягивая по максимуму каждую гласную в моем имени, и крепко меня обняла. Я почему-то на секунду смутился. - Здравствуй, Элизабет… - Я так рада тебя видеть, Сиэль! - И я тебя, Лиззи. Кстати, с Днем Святого Валентина! – протянув ей коробку конфет и открытку, промолвил я. Себастьян в тот момент начал особо злорадно ухмыляться; по крайне мере, такое впечатление складывалось каждый раз, когда мне приходилось стоять к нему спиной. Не хватало ему здесь лишь гигантского бюста Паллады, где бы он смог усесться, чтобы каркать свое «никогда больше». Лиззи также основательно подготовилась ко Дню Всех Влюбленных, поэтому в следующий момент она уже протягивала мне свой подарок, состоящий из действительно самодельной открытки в форме сердца и довольно большой синей коробки, перевязанной белой лентой, очевидно, с какими-то сладостями внутри. Шоколадный торт? Неплохо бы… Не ел с прошлой Пасхи. - Будешь раскрывать? – улыбнулась Элизабет, слегка покраснев. - Да, само собой, - в этот момент мне уже начало казаться, что Себастьян катается по полу от смеха – настолько нелепой была ситуация (да и сам праздник). Впрочем, это не в его стиле, но чувство, что он находит это как минимум забавным, никуда исчезать не собиралось. Я развязал бант и приподнял крышку. Не конфеты. Новый «милый» костюм. Похоже с кружевами. За что? - Наденешь его сейчас? – спросила Лиззи, засверкав своими светло-зелеными глазами. «А куда я денусь», - подумалось мне. Но ответил я, конечно, простым «хорошо». Спустя минут двадцать Себастьян меня переодел, я снова вернулся в гостиную, где меня на радостях снова обняла Элизабет. Затем мы играли в шахматы, в карты, во все, что только можно. Выпили чайник чая. Поделили поровну те самые конфеты, которые якобы сделал я, а на деле дворецкий, и съели их. Вроде было весело, а вроде и скучно. Все как всегда. Я и слуги проводили Лиззи во двор, чтобы она смогла уехать домой. Тогда я заметил, что наконец-то выглянуло Солнце. Как раз начинался закат. Крыша дома будто запылала красно-оранжевым пламенем почти также, как в тот день. Не хотелось бы мне увидеть снова огонь в этом доме. Хотя, возможно, кому-то в голову может прийти идея снова поджечь его. К горлу даже подступило нечто, напоминающее тошноту. Во рту почувствовалась приторная сладость. В груди как-то неприятно заклокотало. Карета Миддлфордов почти скрылась вдалеке. Я прижал теплое меховое пальто к себе. Становилось холодно. Неужели выпадет снег? Нет, не может быть. О, небо снова скрылась за пеленой облаков. Как же все переменчиво… Главное, чтобы белое не стало красным. Ни снег, ни мыльная пена в ванной, ни занавески, ни простыни, ни разворот открытки, которую мне подарила Лиззи. Кстати, что она там написала? Ее же почерк, да и не могла она иначе… Не то, что я. « Дорогой Сиэль, сегодня действительно важный день. Возможно, ты считаешь, что ничего особенного в нем нет, но для меня он стал одним из самых памятных, ведь почти каждый раз я провожу его с тобой. Мне хочется, чтобы и ты, Сиэль, почувствовал радость, подобно той, которую я испытываю, когда вижу тебя, когда могу тебя развеселить или хотя бы отвлечь от неприятных мыслей; когда появляется малейшая возможность сделать тебе приятное; когда есть шанс сделать тебя хоть на секунду счастливым… Улыбайся искренней, Сиэль, прошу тебя. С любовью, Лиззи. P.S. Ни капли не стыжусь здесь написанного.» После постскриптума стояла еще одна своего рода подпись – изображение маргаритки. Ах да; припоминаю: мы собирали их в детстве и плели из них друг другу венки. Тогда мне и вправду было весело. Кажется. Я положил открытку на прикроватную тумбочку гостевой. Хотелось, если честно, ее разорвать на маленькие клочки и бросить в камин, чтобы больше не видеть этой святой наивности, этой чистоты, этого незапятнанного взгляда на мир. Конечно, ее дом не поджигали. Ее жизнь не рушили. Поэтому требовать от нее – да и вообще ни от кого - понимания я не могу. <i>Улыбаться искренне, радоваться, стать счастливым? Она просит о невозможном.</i> Впрочем, и винить ее нельзя: она действительно ко мне сильно привязана. Даже слишком сильно. Мог бы позволить себе такую роскошь, как правда, - написал бы в Валентинке для нее только одну просьбу. Забудь обо мне, пожалуйста. Просто забудь. Я умру – и что с ней будет? - Вы чем-то расстроены, господин? Себастьян обладал особо гадкой способностью – подходить невероятно близко к человеку так, чтобы тот этого не замечал, а затем сказать что-то с каким-то особым намеком. Итог: его замечают, а затем пытаются оправдаться. Правда, порой кажется, что отрабатывает он этот прием только на мне. Действительно, ведь я его хозяин; на ком же еще? Неужели так трудно пойти проверить, как это будет действовать на девиц легкого поведения в особо темных кварталах? Он даже не представляет, как последствия подобных розыгрышей забавны. Но нет. Даже если я ему такое предложу, он все равно продолжит отыгрываться на мне. - Нет, все в порядке. Просто вчерашней ночью увидел дурной сон. В отблесках пламени свечей лицо Себастьяна выглядело действительно серьезным. - И что же Вам снилось? Я собрался с мыслями. Хотел уже начать свой короткий рассказ, как он сказал: - Не говорите, если не желаете. - Нет, почему же. Правда, ничего особенного в этом нет. Снова короткая пауза. - В этом сне меня убили. Молчание. - Пронзили чем-то холодным и острым. … - И никто не пришел мне на помощь. И все. Длинная пауза. - Не желаете молока с медом? Я чуть было не рассмеялся вслух. Он что, хочет меня утешить? - Нет, спасибо. Я буду спать. - Хорошо. Приятных снов, господин, - усмехнулся он, взял подсвечник и уже собрался уходить. - Спокойной ночи, Себастьян. Он обернулся. - Ну что Вы, я ведь не сплю. - Все равно ночью спокойствие при бодрствовании лучше тревоги во снах, - отметил я саркастичным тоном. - Раз так, - усмехнулся дворецкий, поклонился и закрыл за собой дверь. Комнату теперь освещала только выглянувшая из-за тяжелых серых облаков убывающая луна. Я уснул, но перед этим в моей голове зазвенела странная мысль: «Это был мой последний День Святого Валентина».