Тэнко

- Я чувствую, Джон, - опасливо доносится до него. - Что ты чувствуешь? - Приближение, понимаешь? Это… необычное чувство, будто предсказание свыше. Нет! – оторвав взгляд от неопределенной точки она хотела бы подпрыгнуть, но силы, покидающие измученное тело, не позволяли тому случится. Широко распахнув глаза, она сжала руку мужа, тоскливо смотрящего на нее. - Предупреждение. - Предупреждение? О чем ты, Клаудия? – в голове словно яркая вспышка появилась мысль, что лисы, как и другие животные, могут что-то предчувствовать. Алан что-то говорил об этом. Она замолкла. Только секунду назад она знала, что она чувствует. Будто пятки холодеют, а звон колоколов отбивает тысячный удар по ее голове… но? Пусто. Не понимая ситуацию, она вскидывает бровь и, чувствуя, как отходит возбуждение, неудовлетворенно откидывается на подушку. Ее озадаченный взгляд бегает по комнате, словно тут и кроется ответ на загадку. Она слышит спокойное дыхание мужа, в последнее время проводившего чуть больше времени в больнице. Все знают, что ей осталось совсем не много, но никто об этом не говорит. Но оно крадется. Тихо вползая во все щели, расползаясь по комнате, обволакивая ее тело; она словно выбрасывает энергию, резко выгнувшись в спине. Безумные глаза смотрели вперед, болезненно бледная кожа казалась еще зеленей, когда сеточки вен стали видны еще лучше. Мир вокруг дрожал, нет, он разваливался на куски. ˮ- Сумасшедший гибрид-социопат снова в городе. Но интересно даже не это. - Чем дальше, тем веселей… Выкладывай. - Волк приехал не один. С ним его дочь. ˮ Все смешалось в одну кучу: нервные крики Стилински старшего, запах лекарств и плесени, металлический звон в голове; она не в себе, очередной приступ. Единственное слово, вырывавшееся из ее грудной клетки, как птичка, оказалось внутри. Джон не думал, что пора бы уже начать дышать, он не слышал своего властного в тот момент ора о помощи. Что-то совсем неподвластное его уму происходило с его женой. - Да ты убьешь себя, Клаудия! – молил он, пытаясь отобрать ее костлявые от болезни пальцы, обхватывающие ее собственную шею; лицо женщины краснело. Клаудия понимала, что ее кто-то контролирует, не желая, чтобы она произнесла свою догадку о приближающемся зле – тэнко. Ребекке нравятся зоопарки, а ей – нет. Рожденная быть свободной, она не терпит клетки. Почему она вообще должна думать о зоопарке? Наивысшая глупость. Нужно просто найти Питера Хейла. Просто отдать ему какую-то глупую бумажку вроде приглашения на бал/эшафот от всеми любимого гибрида, по совместительству дорогого папочки Лидии – Клауса. Неподдельно уверенный взгляд через людей, цоканье каблуков, от которых она так и не смогла избавится. Интересная придуманная людьми вещь – неудобно, но красиво. Они всегда так делают. В его глазах темно. А, может, эта темнота – везде? Ну, как когда спишь. В ту самую настораживающую ночь, когда тебе абсолютно ничего не снится. Томас чувствует, что голова становится тяжелее. Наполняющая твое сердце тьма совсем новое чувство для мальчика; он чувствует себя легким-легким! До дна, на котором, кажется, лежат диковинные ракушки, как в маминых рассказах, остается расстояние вытянутой руки. Почему его преследует двоякое чувство? Словно его ждет невероятное приключение по дну пруда, но он пришел сюда не по своей воле. Надо вспомнить, что случилось. Но он не помнит. Он помнит расплывчатые черты лица, помнит вишневое мороженное и то, что испачкал им рубашку, помнит зебру. А что было после зоопарка? Что будет дальше? Он медленно закрывает глаза, на лице появляется улыбка, и смерть, наполняющая душу, обняла его за маленькое тельце, довольно ухмыляясь, вспоминая, что давно не забирала маленьких детей. А Она всегда боялась воды. Вот незадача! Живешь в этом чертовом мире более 1000 лет, а чего-то боишься. Тем более одну из стихий. Она остановилась и вдохнула новую большую порцию воздуха, улыбаясь на встречу ветра. Что-то есть в маленьких городках. Что-то уютное. Тук-тук. Казалось, такие хищные существа, как она и ее отец, любят выделяться, доказывая свое превосходство даже в выборе жилища, и им по душе шумные города вроде Нового Орлеана. Там есть, где разгуляться. Тук-ту… Что за странное сердцебиение? Зажмурившись, она сконцентрировалась на стуке, предсмертном стуке. Сердце как проклятое откачивало кровь до последнего. Пока это «тук-тук» не стало звучать реже. Она всегда боялась воды. Страх быть поглощенной чем-то прозрачным и совсем ничтожным съедал. Оно звучит снова. Теперь еще реже, а вот еще один разок. Словно в ее голове звучал барабан. Сколько еще ударов он отобьет? И где звучит? Она распахивает глаза и смотрит перед собой. Тропинка и в ряд высаженные деревья. Пустота. Люди испарились, где-то вдалеке слышался гогот. Она подняла голову от груди и четко знала, откуда доносился последний стук. Напряженный взгляд. Она замечает, как ее сердце стучит чаще. Все эмоции смешались в одну, она чувствует боль. Но это чувство отдаленности, словно это не ее боль, а чья-то другая. Мощный прилив энергии. Отрицательной энергии. Она, не веря своим догадкам, оборачивается и попадает в цель. Раз шаг, два. Она пускается в бег. Бешено колотящееся сердце, казалось, выпрыгнет из груди, но отточенные действия тысячелетней лисицы играют свою роль. На последнем прыжке она вытягивается вперед и прыгает, погружаясь всем телом в тепловатую воду пруда, обволакивающего ее паническим страхом. Прищурившись, она ищет е г о зелеными виноградными глазками, но откуда такая уверенность, что он все еще жив? Второй раз вокруг себя и вправо. Внезапно ей на глаза попадается хрупкая фигурка ребенка, за толстовку подвешенного к какой-то железке, вошедшей в песок. Опущенная голова, закрытые глаза и никаких движений. Она боится. Но уже не воды. Пытаясь делать какие-то нелепые движения руками, она подплывала к цели, хватала кукольное тельце. «Я не помню, что было дальше, но опомнилась лежа на земле, прижимая к себе мальчика». Том откашлялся, тараща глаза как рыбка, которую вынули из воды, чтобы поиграться. Опустошив себя, он поворачивает голову к своей спасительнице, недоверчиво всматриваясь в ее глаза. Она смотрит в ответ. Напряженное молчание. Она заботливо улыбается. Не отрывая взгляда от девушки, мальчик пододвигается к ней ближе. Она предполагает, что у него шок. А, может, она сд… Но он прерывает ее мысли. Звериной хваткой он прижимается к ней, сидящей на траве и поджимающей ноги под себя. От неожиданности девушка ахает и широко распахивает глаза. Эту минуту она запомнит надолго. Минуту, в которой она поняла главное отличие от Клауса. Она сохранила в себе любовь. Аккуратно, словно боясь навредить, рыжеволосая кладет ладонь на голову шатена, стараясь прикинуть, что тут вообще произошло. Но он вновь прерывает ее. - Я не знаю, что ты сделала, но спасибо, – помедлив, он, бегая глазенками по чертам ее лица, спросил: - Ты ведь спасла меня, да? - Можешь не благодарить, – невинно отмахивается она. - Как тебя зовут, мальчик? – спрашивает она, поднимаясь с озорным, на первый взгляд, ребенком. Ее руки обвивают его за спину, придерживают, а он хранит свои руки на ее плечах, восхищенно смотря на бледнокожую девушку, в очередной раз красившей губы красной помадой. - Томас, - бодро отвечает он ей, но прежде чем та успела ответить, он протараторил: – Но зови меня Стайлзом. - Хорошо, Стайлз. Тебе не нравится твое имя? – заинтересовалась она, шагая по тропинке с мальчиком на руках. - Отпусти меня, тебе тяжело, а на меня пальцем тыкать будут, – знал бы он, что она не чувствует этой мизерной тяжести. По его просьбе она опускает его и берет за руку. – Мне кажется, что оно не интересное и обычное. Вот ты сколько Томасов знаешь? Я пять. А Стайлзов? Один, и это я! – заулыбавшись, он тыкает в себя пальцем, весело подпрыгивая на ходу. - То есть, ты любишь выделятся, да? – примечает она. - Подожди, – резко останавливается он и серьезно произносит, с ноткой недовольства: – Ты не назвала свое имя. - Я – Лидия. – отвечает она, продолжая путь, тот тоже продолжает шагать. – Как ты оказался в пруду, Стайлз? - Я плохо помню. Но было больно, будто бы внутри много иголочек! – для пущего эффекта он тыкает себя по грудной клетке, забавно корчась от боли, тем самым вызывая у Мартин смех. Ему уже тогда нравится, как она смеется. - А где твои… родители? – Лидия вопросительно смотрит на него сверху вниз, замечая в Стилински что-то необычное. То, что он скрывает. Или то, о чем даже и не догадывается. В ее голове крутится головоломка происходящих событий. Она должна ее отгадать! В Стайлзе что-то есть, в буквальном смысле. - Мама у доктора, папа у мамы. Они постоянно в больнице. Сегодня я навещаю ее в… - он делает паузу, смотрясь в наручные часы с изображением супермена, – через пятнадцать минут! - Я провожу тебя, – ее тон не терпит каких-то лишних фраз с его стороны, он поворачивает на нее голову и кивает. - Ма-ама! – вопит Том, распахивая руки для объятий. С порога покоев он врывается, пронесясь по больнице со скоростью ветра, сшибая на своем пути посетителей и врачей. Клаудия лежит бледнее стен, полузакрытые глаза и пересохшие губы. Единственное, что кажется в ней живым, так это глаза. С медово-янтарным отливом... На языке Лидии крутилось сравнение, жужжащее как муха. Мальчик в красной толстовке заползает на постель и обнимает маму, скривившуюся в улыбке, последняя даже и не замечает рыжевласую девушку. Сначала она думала, что ей показалось. Но тот огонь, который она увидела между Клаудией и Стайлзом, когда они прижались к друг другу, она не могла не узнать. Живя на этой долбанной планете тысячный год, она видела такое пару раз. И в ее головоломку сложились пазлы. Странная, двоякая боль, нетипичное пламя в карих глазах ребенка, тот электрический ток, прошедший по телу во время того, как она коснулась руки мальчика… Она точно знает, кто такой Томас Стилински. Ногицунэ, рожденный от связи кицунэ с человеком. Она теперь смотрит на него по-другому. Как на жертву. На жертву, понравившуюся хищнику. Ее изумрудные глаза прищурились, на лице появилось некое подобие полуулыбки, так типичной Клаусу. Все же она его дочь. Майклсон не слышит смеха Стайлза, не видит опасливого взгляда борющейся с трепетом Клаудии, не понимает заинтересованного взгляда Джона. - Ты спасла моего сына, - молвит измученным тоном женщина, как никак уверенная в себе. Может, она лишь старается? – В Томасе горят эмоции. - Я знаю. Я слышала его вдохновленный лепет обо мне, – отвлеченно говорит она, словно это что-то второстепенное. - Тэнко. Небесная лиса, прожившая более 1000 лет, в итоге выбравшая служить Дьяволу. - Ты знаешь меня? Это льстит, – ухмыляется Лидия, недоверчиво наклонив голову. В стальном голосе не слышится не капли робости или невинности. - Я знаю Клауса, знаю, что ты так похожа на него. Разумеется, ты чего-то хочешь взамен? – ровно произносит Клаудия, смотря на единственную собеседницу. В ее голосе слышится мудрость. В коридоре слышится смех Стайлза и Джона. - Не беспокойся, Клаудия, – размеренно отвечает рыжеволосая дьяволица повернувшись к ней спиной, неторопливо стуча каблуками. Она идет, гордо подняв голову, зная себе цену и зная цену, которую заплатит маленький ногицунэ. Остановившись у самой двустворчатой двери, Лидия приоткрывает пухлые губы в полуухмылке. - Придет время, и я заберу свое. Она исчезает за дверным проемом. Стоит у цветущего входа в больницу, присев на корточки, наравне со Стайлзом, так зачарованно смотрящего в изумруды зачаровывающей красоты девушки. Его башмаки, наверняка, больше его размера, и свисающие брюки смотрятся тоскливо. - Мы встретимся с тобой еще, Лидия? – грустно спрашивает мальчик, опуская стеснительные глаза. Щеки наливаются румянцем, особенно та щека, которая от природы имела слегка красноватый оттенок ближе к скуле. - Да, Стайлз, – ее голос звучит как молитва для него, которую нужно запомнить. Не вникать в смысл, просто произносить, когда становится грустно и хочется во что-то верить. - Обещаешь? – почему-то он ей не верит. - Обещаю. Она касается его лба своими красными губами, оставляя след не на коже, а на сердце. Лидия отравила его. Отравила поцелуем. Запустила в нем процесс. Сегодня его руки снова в крови. Его ногицунэ снова кому-то испортил\прервал жизнь. А он продолжает молиться.