Кого жизнь не учит, напарник проучит

— Ну и что это за хрень? – Какузу яростно сверкал глазами, глядя на голого, тошнотворно воняющего паленым напарника, держащего подмышкой собственную голову. Ту самую голову, которую он пришил ему всего-то около часа назад. — Я это… того самого… короче, не еби мне мозги, – не смог подобрать подходящих слов Хидан, поэтому просто сунул голову в руки казначею и неуверенной, какой-то подпрыгивающей походкой направился к столу. – И вообще, хули базар разводить? Пришивал же уже один раз, так пришей снова, тебе что, впадлу? И действительно, не рассказывать же этому тупорылому жлобу о том, что в кои то веки, решив порадовать Джашина самосожжением, малость перестарался, поливая себя горючей смесью. В итоге полыхнуло так сильно, что прочные нити, толстыми стежками обвивающие горло, занялись за доли мгновения и прогорели так же быстро, как сгорают настроенные на самоуничтожение свитки с секретной информацией, а ничем не зафиксированная обугленная голова с глухим стуком упала на пол. Благо, хоть регенерация пошла довольно быстро, и при помощи восстановившихся глазных яблок он сумел найти дорогу в их с Какузу комнату. А то пришлось бы пробираться на ощупь, и не приведи Джашин случайно встретить по дороге Дейдару, Зецу или Сасори. У первого был язык без костей, и о трясущем яйцами и сверкающем голым задом Хидане уже спустя полчаса знал бы весь состав Акацук, а двое последних почему-то постоянно пожирали его плотоядными взглядами, которые ему совершенно не нравились. Правда, некоторые различия в этом разглядывании всё же имелись. Если Зецу облизывался на него с таким видом, словно видел перед собой свежий бифштекс с кровью, и это ещё худо-бедно можно было терпеть, то оценивающий взгляд кукольника, словно прикидывающий, хорошая ли из него получится марионетка, Хидану не нравился совершенно. А тут ещё, как на грех, не сообразил прихватить с собой косу, вот и стремался малёхо, чтобы не встретить никого по пути. Но счастливая звезда (или воля Джашина) позволили Хидану добраться до их с напарником комнаты незамеченным. И теперь каждая минута промедления воссоединения с собственной головой заставляла его нервничать, а оттого совершать глупые поступки. — Твою мать, ты ещё долго будешь телиться? Пришей уже мне эту грёбаную голову, и дело с концом, – рявкнул он на всё ещё стоящего около двери Какузу. Если бы его голова не находилась в этот момент в чужих руках, а была, как ей и положено, прикреплена к шее, он бы смог заметить, как блеснули недобрым светом глаза напарника. Увы, в данный момент он мог лицезреть лишь собственное, раскорячившееся на столе поверх каких-то бумажек, тело, которое приближалось по мере того, как захлопнувший двери Какузу устремился в его сторону. Но почему-то вместо того, чтобы сразу же приладить голову к шее, тот водрузил её на книжную полку, наполовину пустую, частично заполненную какой-то бухгалтерской литературой, разбираться в которой у него не было ни малейшего желания. — Эй, ты что творишь, муди… – начал было возмущаться таким странным поведением напарника Хидан, но Какузу нажал на какую-то точку на его лице, после чего сунул в непроизвольно распахнувшийся рот первый попавшийся свиток со стола. Челюсти заклинило намертво, и теперь ни выплюнуть проклятые бумажки, ни сказать хоть слово, голова была просто не в состоянии. А Какузу тем временем подошел к попытавшемуся дёрнуться телу и оплёл его своими нитями, прочно зафиксировав разведённые в стороны ноги, свесившиеся с края стола, и вытянутые вверх руки. Когда он начал расстёгивать собственный плащ, до Хидана наконец-то дошло, что тот собирается делать. Его голова снова попыталась избавиться от кляпа, но ей это не удалось, поэтому нукенину оставалось только яростно сверкать глазами, пытаясь хоть таким образом испепелить напарника взглядом. — Я вижу, ты уже догадался, что я собираюсь с тобой сделать, – стянув с лица маску, оскалился на него своей штопаной рожей Какузу. – Ты имел мои мозги весь последний год, поэтому я считаю, что будет вполне справедливо, если я хоть разок поимею тебя, особенно учитывая тот факт, что убить я тебя не могу, а руки чешутся уже давно. Ответом ему был лишь тихий шелест пергамента, в который вцепился зубами Хидан. — Лучше не зажимайся, – сплюнув между голых ляжек и размазывая слюну заскорузлым пальцем одной руки по звёздочке ануса, в то время как другой уже надрачивал собственный член, пока ещё скрытый полами плаща, заявил Какузу. – Никакого масла у меня при себе нет, так что придётся тебе потерпеть. Распластанное тело дёрнулось, намереваясь освободиться от пут, но прочная фиксация не позволила ему сдвинуться ни на миллиметр в сторону. Зато эта попытка явно разозлила стоящего около стола Какузу. — Ну что же, ты сам напросился, – угрюмо хмыкнул он и без предупреждения засунул в задницу Хидана сразу два пальца, проталкивая их как можно дальше, даже не стараясь сгладить проникновение, сделать его не таким болезненным. Когда узкие стенки начали немного поддаваться напору, и пальцы двигались уже не так туго, к ним присоединился ещё один, совсем не добавляя комфорта. А минуту спустя, посчитав подготовку достаточной, Какузу приставил к припухшему краю ануса свой член. Длинный, тёмный, с яркой крупной головкой. Если бы не этим самым членом его сейчас собирались ебать, Хидан бы даже позавидовал подобному оснащению напарника. Сейчас же он мог лишь молча адресовать ему все известные проклятия и матерные слова, которые всплывали в памяти, благо, знал он их великое множество. — А ты тесный, зараза, – плюнув на ладонь и пройдясь ей по члену вверх-вниз, а затем с трудом протискиваясь в тугое отверстие, заметил Какузу. — Чтоб тебя там, сука, сжало и оторвало хрен вместе с яйцами, – подумал Хидан. — Не зажимайся, а то порву тебя сейчас, и будет твоему богу внеплановая кровавая жертва, – резко толкнулся вперёд, введя член на две трети, Какузу. — Ах ты, тварь злоебучая, чтоб у тебя там всё усохло! – всё так же молча взвыл Хидан, глядя на издевательство над собственным телом. — Вот так, ещё немножко, – наконец-то введя член до основания, Какузу не замедлился ни на секунду, чтобы дать напарнику привыкнуть к ощущению наполненности, а сразу же двинулся обратно, почти выскальзывая из ануса, и снова резко толкаясь внутрь. — Мудак, вот только развяжи меня, я тебе такое устрою, что мало не покажется! Сначала медленно и размеренно, но постепенно всё сильнее ускоряясь, Какузу наконец-то оторвался от созерцания распростёртого перед ним тела, которое слегка подрагивало от резких толчков, и поднял голову выше, сталкиваясь взглядом с малиновыми глазами, сверкающими яростью. Рот его распахнулся в хищном оскале, что на испещрённом шрамами лице смотрелось весьма зловеще. — Да, да, да. Убить я тебя не могу. Но проучить, чтобы больше не нарывался – запросто. Так что будь готов получать подобное наказание каждый раз, когда выведешь меня из себя-я-я-а-а-ах, – продолжая вбиваться в тугую дырку и отчитывать Хидана, Какузу почувствовал приближение оргазма, толкнулся в горячую глубину ещё несколько раз и бурно кончил. Всё это время, даже вынимая из растраханной задницы напарника полуопавший член, он не разрывал зрительного контакта с головой Хидана, которая лишь сильнее сжала в зубах уже и так порядочно изгрызенный свиток. — Убью урода! Вот только развяжет, сразу и прикончу. Даже ждать не буду, чтобы голову пришил. Будет нужно – глотку перегрызу, или задушу ебучего ублюдка голыми руками, – мысли лихорадочно сталкивались, путались, не давали сосредоточиться, а красные глаза напротив всё так же назойливо смотрели, словно пытаясь проникнуть прямо в душу. — Как-то мне твой взгляд не очень нравится, – меж тем усмехнулся Какузу. – Интуиция мне подсказывает, что если я тебя сейчас развяжу, ты попытаешься сотворить очередную глупость. Поэтому я дам тебе время остыть и хорошенько подумать над собственным поведением. Хидан неверяще смотрел, как напарник запахивает плащ, медленно разворачивается и уходит из комнаты, оставляя его тело лежать на столе, а голову стоять на книжной полке. Проклиная Какузу на все лады, он в который уже раз пообещал, что прикончит ублюдка, как только появится такая возможность. Но даже самому себе он боялся признаться, что основная причина столь ярко вспыхнувшей ненависти кроется не столько в самом факте изнасилования, как в том, что у него встало, когда его драли, словно портовую шлюху. И тот факт, что напарник наверняка видел его возбуждение, но не озаботился даже банальной дрочкой, чтобы дать ему кончить, задевал больше всего. Впереди у Хидана была длинная ночь, так что он успел не только составить десяток всевозможных планов по умерщвлению напарника, но и разгрызть-таки проклятущий пергамент. И когда утром Какузу вернулся, чтобы развязать успокоившегося напарника и пришить ему голову второй раз за сутки, он только ехидно ухмыльнулся, глядя в красно-зелёные глаза, и заявил: «Мудак, раз уж тебя оснастило таким нехилым инструментом, то научился бы ты им нормально пользоваться»… Осторожно проведя рукой по шее, снова ощущая под пальцами толстые стежки, он резко развернулся и вышел из комнаты, стремясь поскорее забрать оставленную возле ритуального круга косу. Именно поэтому он не заметил опасно прищурившиеся глаза Какузу. А тот ещё долго смотрел вслед уходящему напарнику, прежде чем шепнуть себе под нос, что собирается начать активно пользоваться своим «инструментом» в самое ближайшее время, и Хидан наверняка не откажется ему помочь с обучением.