Июль
Он вырезал ее имя на камне. На памятнике, где почитали героев деревни, павших при выполнении миссии. Второй раз ничуть не ровнее вышло. Июльское небо сквозило не летним холодом, равнодушное солнце меркло за надвигающейся грозой, ветер обрывал еще совсем зеленые листья. Изголодавшие щенки тихонько поскуливали, ластясь к выпачканным в крови коленям. У Акино глаза болели от солнечного света, даже такого ничтожно слабого, Ухей вообще весь больной был после того, как его швырнули головой о каменную стену, у Бисуке уже в таком раннем возрасте с ушами — в том числе со слухом — проблемы были, а Паккун правую лапу где-то успел подвернуть. У Уруши зубы резались, и он всех остальных, особенно нерасторопного Булла, кусал. Причем не играясь так. А у Какаши не было сил даже на то, чтобы отругать его за это — за то, что свою почти семью сам же калечит. Какаши вообще какой-то никудышный хозяин. Лидер команды тоже. Сын, друг, любимый человек — все не про него. У Рин руки слишком ловко обрабатывали раны, слишком легко перевязывали бинтами поврежденные места. Какаши даже неловко стало, оттого что не обращал должного внимания, как именно это нужно делать, когда пытался перевязать лапу Паккуна и голову Ухея. Да, впрочем, какая неловкость, причем здесь она вообще?.. За окном бушевал ветер в дуэте с мелким дождем, а Какаши варил еду на девятерых, не включая свет в полумрачной комнате — глаза Акино ведь и без того настрадались уже. А агрессивному Уруши так и не сказал ничего, лишь кинул старые тряпки, чтоб их грыз вместо отвисших щек Булла.Сентябрь
Какаши в очередной раз перечеркивал свои записи в фотоальбоме — подарок от Рин по какому-то там несущественному поводу. Возможно, в осенний день, возможно, в день его рождения. Всего одна заполненная страница с четырьмя фотографиями, и то половина подписей под ними уже была перечеркнута. Теперь — три четверти: Отец, Обито и Рин. А больше вообще не хотелось заполнять этот альбом. Но все-таки оставить на память нужно, ведь — никудышный сын, никудышный друг и никудышный любимый человек. Ученик еще пока вроде бы не совсем никудышный… Но все же оставить на память нужно, потому что исправлял подписи под фотографиями только после смерти тех людей. А еще потому что не помнил, в честь чего вообще подарили альбом. Да мало ли причин, зачем оставлять напоминание о своей никудышности?..Октябрь
Месяца пролетали бесконечными миссиями, подрастающими щенками и болью в левом глазу. Лапа Паккуна и голова Ухея вроде бы и перестали болеть, а непрофессионально намотанные бинты так и остались. Зубастый Уруши, казалось, стал более понимающим — не кусал больше Булла, а вот проблемы глаз Акино и ушей Бисуке так и не решились. В начале октября в полумрачной квартире плотные занавески были наконец раскрыты, вот только не так, как это делают по утрам, чтобы солнечный свет озарил комнату, пропитав квартиру ощущением перемен к лучшему, настроем на радость. Равнодушное солнце бегло заглянуло в пустующую квартиру. Щенки стали животными для призыва, теперь они жили в другом мире, теперь о них заботиться стали намного лучше. Теперь у них хозяин уже не никудышный.***
Июль
Июльское небо следующего года пахло рождением чего-то нового, надеждой и открытием путей. А может, просто мимолетное помешательство — из-за щипающей тело боли едва ли можно было разглядеть, каким там небо стало спустя год. Какаши после очередной миссии зашел в больницу, чтобы его немного подлатали. Организм слегка пытался отвергать силу неродного глаза, хоть и заметно уже почти полностью смирился — Рин все же была профессионалом, даже если совсем юным. В коридоре пахло медицинским спиртом, хлоркой и ромашками. За дверью напротив слышны были тяжелые стоны и крики, а возле двери мужчина с мальчиком сосредоточенно и хмуро рассматривали вычищенный до белизны пол. Мужчина приподнял голову, чтобы взглянуть на присевшего напротив ниндзя, затем коротко кивнул в знак приветствия и тут же, сцепив едва заметно дрожащие руки в замок, опустил голову вниз. Учиха Фугаку, глава самого знаменитого клана Конохи. Четырнадцатилетний Какаши прекрасно знал, каким влиятельным и высоким человеком он был, и несколько не ожидал встретиться с ним вот так вот в больнице. Впрочем, что Какаши мог знать о таких вещах, как продолжение рода, когда часть твоего мира неведомым образом перетекает в маленькое существо, которого ты назовешь своим сыном, возложишь на него надежды, увидишь со стороны свои неотъемлемые привычки, странным образом просачивающиеся в поведении малыша, который инстинктивно делает, как ты, даже не подозревая. Когда — раз — и на свет выйдет новый человек, из любви и боли родится маленький новый мир. Какаши думал, а ждал ли так его появления отец… Какаши думал, что Учиха Фугаку станет образцовым родителем, может быть, довольно строгим, но любящим. Учиха Фугаку непременно будет любить своего маленького ребенка, воспитает в нем настоящего, сильного человека, наставит его на верный путь, ни за что не даст сбиться с пути, защищая незаметно для всех под своим крепким плечом. Непременно придет на церемонию поступления в Академию, будет помогать с разучиванием техник... И не будет убит, когда сыну еще не исполнится даже восемь. А рядом парнишка сидел, лет пяти-шести, не больше. Однако взгляд… Какаши смотрел ему в глаза и отчасти себя видел — одинокого человека, обреченного на скитания и неисправимые ошибки. В таком юном возрасте Учиха-младший уже знал об ужасах мира шиноби, пережил кровопролитную войну, возможно, еще что-то… Какаши смотрел на него, и ему казалось, что они испытывают, может быть, одно и то же, одновременно. Впервые будучи свидетелями рождения новой жизни, они оба ощущали волнение и непонимание. За дверью раздался надрывный, оглушающий крик, по громкости превышающий все остальные. Учихи со страхом бросились к двери. А в следующую секунду больничную тишину прервал новый голос, никогда ранее не звучавший нигде в мире. И тогда чуть завидно стало. Пяти-шестилетний парнишка резко перестал быть "собратом по одиночеству", в его глазах Какаши увидел столько нетерпения, столько эмоций и любви, что понял — не грозит ему никакой путь скитаний и неисправимых ошибок. Непременно. Уже старший брат с инстинктивно проявленной заботой дышал быстро-быстро и волновался. Сам того не замечая, строил планы, надежды, мечты. Интересовался, будет ли хоть какая-то часть его еще несформировавшегося мира в этом маленьком ребенке. Врачи оставили дверь нараспашку, и Какаши глаз оторвать не мог от слегка вспотевшей, усталой, но бесконечно счастливой дважды матери и, конечно же, нового маленького человека. Так, что даже собственная боль улетучилась, вроде бы. — Мальчик… — мать с чертовской нежностью смотрела на хрупкий организм, с которым девять месяцев была одним целым. Какаши тогда померещилось, как его мама так же улыбалась ему когда-то. Померещилось, непременно. — Сын, — с теплой и твердой улыбкой сказал Учиха Фугаку. А брат молчал. Но в глазах все так же горело любопытство, непонимание, интерес и любовь с заботой. Какаши смотрел на них и думал, что это идеальная семья. Непременно их дом будет пропитан взаимопониманием и желанием помогать друг другу, а братья будут ходить вместе на миссии, когда младший подрастет. Младший непременно сильным станет. Непременно мудрым и жизнерадостным. И ни о каком соперничестве даже речи быть не может. Непременно отец не допустит того, чтобы один чувствовал себя ущемлено, хуже другого. Непременно они все будут жить долго и счастливо, и старшему сыну не придется выполнять приказы каких-то там старейшин — убивать свою семью.***
Июльское небо того года все же пахло рождением нового. Какаши освоил новую технику — технику призыва, заключил союз со своей восьмеркой старых друзей. Акино и Бисуке признались, что давно уже стащили несколько вещей Какаши, а став животными для призыва, начали ими пользоваться. Вислоухому Бисуке отлично подошла старая бандана Какаши, которую тот давным-давно, как он думал, потерял, а страдающему от яркого света Акино — солнцезащитные очки. А Паккун и Ухей, оказалось, все так же носили его непрофессионально наложенные бинты.Сентябрь
Сентябрьский вечер расстилался теплой, безмятежной зарей. Чуть-чуть странная женщина отчаянно пыталась доказать окружающим, насколько она сильна. Несла новую жизнь под сердцем и тяжеленные пакеты с продуктами. Шаг — и навернулась бы, но, к счастью, повезло. — Вы в порядке, госпожа Кушина? — Ох, Какаши! Здравствуй! — ярко улыбнулась чуть-чуть странная женщина, высвобождаясь от поддерживающих объятий юноши. — Давайте я вам помогу? — незаметно для нее нахмурился он — ну кому она пыталась доказать, что может позволить себе такие тяжести в положении? Не дожидаясь ответа, Какаши взял пакеты и направился по направлению к дому Намикадзе. — Спасибо, Какаши, очень мило с твоей стороны. Будешь отличным мужем, уверяю! А то мой весь занят, не может даже помочь донести пакеты, — заворчала она. — Учитель Минато… — начал было заступаться он, но Кушина в точности поняла это и перебила его. — Да шучу я, шучу. Пакеты — это ж плевое дело, я б и сама справилась. А так… — ее голос стал серьезней, — все-таки я уверена, что Минато даже деревню бы оставил ради сына. Какаши, конечно, не совсем понимал этого. — Учитель… — Он на время задумался. Минато Намикадзе — великолепный ниндзя, прекрасный учитель, достойный представитель великой деревни. И родитель наверняка не хуже… Какаши любил своего учителя. Это не было привязанностью, тем более необходимостью, но учитель был и навсегда останется в старом фотоальбоме с четырьмя фотографиями как один из близких людей из всей деревни. Он успевал следить за своим никудышным учеником, контролируя всю деревню. Находил время поговорить, помочь, научить чему-либо. Вырасти. — Учитель — замечательный отец. Какаши немного не вовремя опомнился. — Будет… Кушина незаметно для него улыбнулась, кротко промолчала. В ней маленькая странность, присущая ей еще с детства, теперь порой боролась с материнскими, взрослыми, чисто Женскими нравами. — Какаши, насколько я помню, у тебя день рождения осенью, — как бы невзначай провела она своей ладонью по серым — старящим, казалось бы, молодого юношу — волосам. Перед ней стоял уже почти мужчина. — Да, кажется, сегодня, — само собой вырвалось, вспомнилось, как ровно два года назад Рин протягивала ему подарок. — Что?! — вскричала Кушина и словно по инерции резко сжала его волосы в кулак. — Так ты что сразу не сказал-то?! Нет, все же материнское, взрослое, чисто Женское проявлялось у нее пока несколько меньше… Какаши еще долго жалел о том, что случайно выпалил дату своего рождения ей. Вплоть до самого дома она его осуждала за это, а под конец уже начала продумывать «праздничный» стол. Ему было совсем неловко, но Кушина чересчур настойчиво тащила его к себе домой. В упрямстве он никогда не был победителем с кем бы то ни было, а с Узумаки Кушиной ему и подавно бы не удалось тягаться. Кушина на скорую руку что-то варганила, рассказывала ему какие-то истории про Минато. Какаши слушал, а параллельно успевал почитывать лежавшую на столе книгу, так как неловко себя чувствовал без какого-либо занятия. Просто бегал глазами по строкам и сам не заметил, в какой момент его затянуло с головой. — Нравится книга? Это учитель Джирайя писал. Можешь взять. Какаши неловко улыбался, потирая затылок. Счастлив был, конечно, безмерно, только немного некомфортно себя чувствовал от такой доброжелательности. Обычно сентябрьские вечера этого дня были серыми и дождливыми. Этот год, видимо, решил устроить перемены, не только пересекая пути чуть-чуть странной женщины и почти мужчины, но и родив на свет наследников великих Людей с большой буквы. Какаши тогда еще не знал, что сам будет вносить вклад в этих маленьких наследников в будущем. Четвертый Хокаге вернулся с работы поздно, но застал дома помимо жены еще и своего ученика в непонятно откуда взявшемся праздничном колпаке за накрытым наспех столом с именинным тортом и слегка пересоленным салатом. Минато слегка поцеловал свою жену, доброжелательно и мягко улыбнулся уже выросшему ученику, с трепетом и волнением погладил живот Кушины, где рос их сын. Какаши несколько странно было видеть своего учителя, на которого в какой-то степени хотелось равняться, таким… уязвленным, взволнованным. Впрочем, ощущение зарождения новой жизни было прекрасным — Какаши уже знал об этом немного. Он смотрел на них и понимал, насколько счастливым вырастет их ребенок. Насколько образцовой станет эта семья. Непременно… Будут жить… Долго и счастливо. Непременно. — Хочешь потрогать, Какаши? — с азартным блеском в глазах спросила Кушина. Ну сколько еще она его смущать собиралась?! Сопротивляться смысла не было. Какаши неловко и невесомо одними пальцами дотронулся до большого живота. Учитель за плечи приобнимал свою жену и улыбался такой робости своего ученика. А она с криком «Смелее! Не укусит же!» сама приставила его ладонь целиком. Там, за стенкой, довольно сильно что-то шевелилось. Жизнь, ребенок. Активненький такой, в маму, видимо. Какаши украдкой приподнял голову, взглянув на Минато с Кушиной, — какие у него будут глаза, какие волосы? Тайна до определенного времени. Какаши вдруг показалось, что там за стеной ему маленькую ладошку навстречу протянули. — Я бы хотел, чтобы ты в будущем стал учителем моего сына, — с улыбкой мягко сказал Минато. Ну что четырнадцатилетний почти мужчина мог ответить на такое заявление?.. Сентябрьская ночь была теплой и ласковой, пахла именинным тортом и слегка пересоленным салатом. Минато и Кушина махали имениннику вслед и улыбались тепло-тепло. Настолько, что даже в полумрачной комнатушке ярко было бы. — В октябре снова заходи! — кричала вслед Кушина. — Срок через месяц. Отпразднуем рождение Наруто все вместе! В октябре! В октябре… Кушина Узумаки такой яркой была, что до октября бы полумрачная комнатушка светилась. Непременно. В октябре… Должны были есть пересоленный салат и поздравлять новоиспеченных мать с отцом. Какаши даже деньги на подарок специально откладывал до октября. Должны были перемены прийти с рождением наследника великих Людей. Вот только… В октябре лишь на памятном камне новая запись появилась, ничуть не ровнее первых двух. А в старом фотоальбоме последняя четверть была перечеркнута. И до какого-то там июля неслась жизнь бесконечными миссиями, подрастающими наследниками и болью в сердце.