Высоко в небо

Масамунэ полулежал, небрежно откинувшись на татами, и медленно выпускал колечки ароматного дыма из трубки. Кацуиэ сидел напротив, строго поджав под себя ноги и сложив ладони на коленях; его глаза не смели подняться выше уровня кипящего на угольях жаровни чайника, а в чужое лицо он и вовсе почти никогда не смотрел. Масамунэ хмыкнул, щурясь недовольно. Тихая, граничащая с рабской покорность раздражала. Кацуиэ выглядел, как идеально вышколенный слуга перед своим господином, не смеющий даже поднять взгляд на него без высочайшего разрешения. Возможно, для Азучи подобное поведение и было абсолютной нормой, но здесь, в вольных Драконьих владениях, коробило своей искусственностью, и Масамунэ понимал особенно остро, что даже открыв мрачную клетку, всё равно не смог подарить несчастной пташке свободу. Почему-то от этой мысли в горле встал горький комок. Кацуиэ ему нравился: он был прекрасным честным воином и, наверное, мог бы быть замечательным другом, вот только что же сотворил с ним Нобунага, если в бледной, не проявляющей никаких чувств кукле практически не узнать живого человека? – Как твоё самочувствие? – спросил Масамунэ небрежно, почти наугад, лишь бы не слушать больше потрескивание огня в неприятной тишине. – Всё хорошо, то была всего лишь царапина. Масамунэ скривил губы: даже если бы Кацуиэ вернулся без какой-либо конечности, он точно так же тихо сказал бы, что всё хорошо. Дракон ненавидел таких людей, покорность и бесконечное терпение для него были равнозначны смертным грехам, а отсутствие эмоций казалось страшнее любой всепоглощающей ярости. В такие моменты он готов был ударить его, избить так сильно, чтобы тот едва дышал, лишь бы только увидеть хоть какие-то отголоски чувств в пустых глазах, но здравый смысл предполагал, что привыкший к такому обращению Кацуиэ не отреагировал бы вовсе. Масамунэ хмыкнул горько, вдыхая терпкий аромат полной грудью – более несчастного существа он не видел за все годы бесконечной войны, и ущербная жалость мешалась в его сердце с желанием выдернуть страдающую душу из вечного полусна. Масамунэ не хотелось бросать его. – Наверное, ты очень силён, раз можешь вытерпеть любую боль, – облачко дыма спорхнуло с губ диковинной бабочкой, скрывая язвительную полуулыбку, почти прикипевшую к ним. – Я просто привык к ней. Боль – доказательство того, что человек ещё жив. – Не самый лучший индикатор, – отложил трубку в сторону Масамунэ, – есть гораздо более приятные способы почувствовать себя живым. Кацуиэ лишь пожал плечами в ответ, на что Дракон тихо зарычал – неужели этот болван и правда готов дальше нести свой крест? Неужели не видит чужой протянутой руки и не желает принять её, несмотря ни на что? Одного сильного рывка хватило, чтобы оказаться непозволительно близко, опрокинуть на лопатки и оседлать крепко бёдра. – Ты мне надоел. Ведёшь себя, как глупая бессильная девица, да и то она хоть попыталась бы сопротивляться, в отличие от тебя. Кацуиэ опустил длинные ресницы, отворачиваясь, и неясно было по его лицу, оскорблён он или же раздосадован подобными словами. – Мне нет смысла противиться вашей воле. Слишком многим я обязан вам... – О боги, лучше заткнись. Пальцы схватили подбородок слишком грубо, приподняли лицо, а губы запечатали рот поцелуем, как жарким клеймом. В голове вился ворох самых разных мыслей, но все они были подчинены одному лишь желанию – увидеть хоть малейший отголосок чувства, раскрыть твёрдую раковину, обнажив настоящее нежное тело. Кацуиэ почти не реагировал, только смотрел немигаюшим взглядом куда в сторону, будто ожидая, когда всё закончится. Масамунэ это только злило, он готов был сломать его голыми руками, причинить ещё большие страдания, надавить на рану, заставив разрыдаться в своих руках и смыть, наконец, солёным потоком чёрный камень на сердце. Руки скользнули к поясу, развязывая его с силой, едва не разорвав, а после вернулись к запаху юкаты, раздвигая полы, высвобождая из хлопкового кокона слой за слоем. Кацуиэ был красив, пожалуй, даже слишком для мужчины: несмотря на сильные, натренированные бесконечными боями мускулы, его кожа не потеряла своей нежности и странной, неестественной белизны. Масамунэ коснулся губами плеча, прихватил чуть зубами, поднялся к горлу и коснулся осторожно, ласково, ловя судорожный вдох. Кацуиэ впился пальцами в ткань собственных одежд, чуть прогнулся, напряжённый до предела, как натянутая стрела – Масамунэ целовал его лихорадочно, жарко, клеймя горячими губами, вызывая мелкую дрожь. – Надо же, значит, что-то ты всё же чувствуешь, – усмехнулся Дракон, приподнимаясь, чтобы заглянуть в растерянное лицо, призывно облизнув без того влажные губы. Провокация сработала безупречно – Кацуиэ закрыл глаза, пряча накатившее смущение, и Масамунэ замурлыкал довольно, прижавшись к его уху. Кажется, он нашёл способ добраться до горячего сердца. Кацуиэ пережил слишком многое, боль стала постоянным его спутником, и в попытке защититься он закрылся за ледяными заслонами, захлёбываясь собственными чувствами, но никогда не выпуская их наружу. Он действительно способен был вынести многое – любую пытку, любое унижение, но при этом не знал и не понимал, как реагировать на простую ласку. Когда жадные руки нырнули к паху, Кацуиэ упёрся ладонями в плечи, прося остановиться, на что Масамунэ, рассмеявшись хитро, мягко толкнул его на татами, целуя так сильно и долго, на сколько только хватало дыхания. Масамунэ был умел и искушён в любви, он мог и хотел вознести этого несчастного с собой на небеса, поэтому, не отцепляя от себя чужих рук, просто продолжал, не останавливаясь ни на мгновение. Когда ладони пробрались сквозь многослойные одежды и коснулись горячей кожи, Кацуиэ тихо судорожно выдохнул – почти застонал в чужие губы, комкая юкату дрожащими пальцами. – Знаешь, а ты счастливчик, – прошептал Масамунэ, спускаясь поцелуями к груди, – многие бы удавились за возможность быть под Драконьим крылом, но вакантное место уже занято. – Его всегда можно освободить, чтобы взять новую нетронутую игрушку. Тёмные ресницы трепетали, скрывая тусклый блеск глубоких глаз – Кацуиэ не верил в собственную нужность и, расценив действия Дракона по-своему, безвольно обмяк в его руках, чувствуя только привкус горечи. Масамунэ вновь зарычал и уже хотел было замахнуться, но вовремя одумался: ударь он его сейчас, навсегда потерял бы возможность получить чужое доверие. – Ты плохого мнения обо мне, Кацуиэ, – натянуто усмехнулся он, настойчиво поворачивая к себе бледное лицо, – спроси кого угодно – тебе скажут, что Дракон от своих слов не отступает. На губах Кацуиэ заиграла призрачная улыбка, а Масамунэ резко нырнул вниз, раздвинул рывком бледные бёдра и прижался щекой к фундоши, потираясь с ласковостью домашнего кота. Кацуиэ больше не сопротивлялся, лишь дышал тяжело, закрыв глаза и покусывая губы. Он был абсолютно покорен, и Масамунэ никак не мог понять – терпит он или же получает удовольствие. Эта бесстрастность и вечная печать мучений на лице раздражали, заставляя действовать всё более порывисто и резко в надежде почувствовать хоть какую-то отдачу, услышать хоть самый тихий стон, и поэтому Дракон целовал ещё мягкую плоть, обводил кончиком языка головку, вкладывая в это всё своё умение. Когда губы сомкнулись на чувствительной коже, Кацуиэ задохнулся на миг, закусив собственное запястье, чтобы не выдать себя, а Масамунэ продолжал двигаться размеренно, сводя с ума мучительным желанием. – Ты можешь не сдерживаться, – хрипло прошептал Дракон, слизнув выступившую капельку смазки, и отстранился немного, чтобы полюбоваться своей работой, – мне нравится, когда мои любовники показывают свои эмоции. Это очень... Заводит. Кацуиэ выгнулся, мечась по татами, и застонал так тягуче-сладко, что Масамунэ вздрогнул, чувствуя, как сжимается тугая пружина внизу живота. Хакама давили почти нестерпимо, и Дракон был готов сорваться прямо сейчас, подчинив себе этого трепетного юношу окончательно. Пальцы потянулись к чуть приоткрытым губам, толкнулись настойчиво, погружаясь во влажный жар – Кацуиэ посасывал их осторожно, но с искренним желанием, весь отдаваясь процессу без остатка. Масамунэ приподнялся, всматриваясь в раскрасневшееся лицо: наконец-то он увидел, каким прекрасным может быть настоящий Кацуиэ, какая пылкость и чувственность скрывается за слоями толстого льда, и от этого сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. – Пожалуйста, не молчи, – тихо попросил Масамунэ, осторожно входя влажными пальцами в тугое тело, – покажи мне, как тебе хорошо. Кацуиэ захлебнулся жалобным всхлипом, запрокидывая голову и дрожащими руками цепляясь за ворот чужой юкаты. Его гладили и ласкали изнутри, растягивали бережно, будто девушку, но это было так упоительно хорошо, что хотелось кричать. – Маса... Мунэ... – Сдавленно прошептал Кацуиэ, сам притягивая Дракона к себе для нового поцелуя, будто бы не мог больше без чужого дыхания, без ощущения тяжелого нависшего над ним тела, боясь раскрыть глаза и остаться вновь совершенно одиноким. Масамунэ улыбался, получая почти физическое удовольствие от трепета и наслаждения партнёра, но, едва ощутив, что тот близок к оргазму, отстранился, оставляя после себя мучительную пустоту. Его пальцы слушались слабо, отчего развязать пояс удалось только с третьего раза; всё тело горело, требовало разрядки прямо здесь и сейчас, но Масамунэ держал себя в руках. Хотя терпение не было его добродетелью, он знал, что всего лишь сделав над собой небольшое усилие, он получит больше, неизмеримо больше, чем просто приятную ночь. Флакончик с маслом был тёплым, почти горячим от долгого контакта с его телом, поэтому лить тягучую жидкость на свою плоть было даже приятно. Масамунэ покусывал нетерпеливо губы, кожей чувствуя на себе голодный и полный желания взгляд Кацуиэ, и ласкал себя нарочито медленно, красуясь перед ним, давая вдоволь налюбоваться собой. Дракону нравился чужой восторг, а волшебная искренность Кацуиэ и вовсе сводила с ума. – Ну как, неужели сейчас ты совсем не чувствуешь себя живым? Кацуиэ стыдливо отвёл взгляд в сторону, лишь слабо кивнув головой, и в этот же миг задохнулся от бесцеремонного вторжения: Масамунэ навис над ним грозной тенью, входя резко и с силой, замирая лишь глубоко внутри. – Посмотри на меня, Кацуиэ, – потребовал Дракон, жадно вглядываясь в изящный изгиб шеи и чёрные волоски, прилипшие к алеющей щеке, – я хочу знать, что хотя бы сейчас ты вышел из роли вселенского страдальца. – Мне больно, – бесцветно отозвался Кацуиэ, весь мелко дрожа. – Ты же привык к боли, – Масамунэ хмыкнул, кончиком языка проводя по мерно бьющейся жилке на шее, и двинулся осторожно, чувствуя, как сильно сопротивляется напряжённый до предела любовник, – расслабься, сейчас ты сам делаешь хуже. Ну же, Кацуиэ, давай взлетим вместе, высоко в небеса, я не отпущу тебя, обещаю. Кацуиэ обернулся, в глазах его светилась безмерная слепая благодарность. – Почему? – руки обвились вокруг плеч, притянули к себе, а стройная нога оказалась на бедре, прижимая теснее, прося оказаться ещё ближе. – Зачем? – Просто хочу увидеть, что ты ещё живой. Кацуиэ отрицательно мотнул головой, приподнимаясь на локтях, чтобы коснуться губами бронзового плеча, на что Дракон лишь тихо рассмеялся, зарываясь пальцами в гладкие чёрные пряди. Он двигался осторожно и размеренно, давая привыкнуть и подстроиться под себя, но как только Кацуиэ качнулся навстречу сам, грубо опрокинул его на пол, выше приподнимая его бёдра. Хотелось вбиваться в податливое тело со всей силы – резко, грубо и на всю длину, но нежелание причинить боль сдерживало, заставляя быть настойчивым и при этом упоительно нежным. Кацуиэ подавался, подмахивал сам, то и дело прикусывая руку, будто боясь собственных стонов, а Масамунэ неприкрыто любовался им, его открытостью, непристойностью широко разведённых согнутых в коленях ног, ловил каждый взгляд, каждое движение пушистых ресниц. Кацуиэ был живым и настоящим, Масамунэ хотел запомнить это навсегда, отпечатать в памяти и воссоздать этот образ в реальности, пусть даже долгим кропотливым трудом. Кацуиэ был узким, просто невероятно, и сжимал внутри себя так сильно, будто бы не хотел отпускать, и выгибался каждый раз, когда жаркая плоть задевала внутри нечто такое, от чего хотелось кричать. Дракон не лгал: он действительно готов был забрать его с собой в бесконечную высь и потому толкался всё сильнее, рваным ритмом лишая остатков разума, и целовал, склонившись, пульсирующее в его руках тело, и ласкал ладонью грубо, властно, заставляя умирать. Кацуиэ стонал, уже не сдерживая себя, и звуки эти били по ушам похлеще звука рога, собирающего воинов на поле битвы. Масамунэ перевернул его на бок одним резком рывком, и переместившись назад, вонзился вновь со всей яростью, буквально вжимаясь в прогнутое дугой тело, кусая и оставляя свои тёмные метки на плече. Дракон был совершенно пьян: запах чужой кожи, потрясающие чувственные стоны и ощущение того, как дрожит доведённый до предела любовник сводили с ума, замещая горячечным бредом все мысли. Он не мог больше остановиться, перейдя все границы дозволенного, а потому продолжал двигаться, даже чувствуя горячие капли чужого семени, выплеснувшегося на его руку. Выйти из горячей узости казалось совершенно невозможным, потерять ощущение приятной тяжести обмякающего в руках тела – тем более, и Масамунэ закончил прямо внутри, буквально вгрызаясь в чужую шею. Масамунэ потерял счёт времени, пока лежал вот так, лихорадочно обнимая совершенно обессилевшего и почти не подающего признаков жизни Кацуиэ. Мысль о том, чтобы расстелить футон и лечь по-человечески была очень верной, но упускать чужое тепло совершенно не хотелось. – Ну как, пошёл тебе на пользу мой сеанс психотерапии? – ухмыльнулся Дракон, явно довольный собой за произошедшее, – согласись, что тебе полезно забыться на какое-то время, а, Кацуиэ? Кацуиэ? Масамунэ приподнялся на локте, недоумевающе глядя на подрагивающие плечи, не сразу заслышав тихие всхлипы. Смотреть на это было больно, но Дракон улыбался, пряча заплаканное лицо на своей груди. Слёзы – это хорошо, они очищают измученную душу и помогают освободиться от всего дурного, они сейчас – то единственное, что смогло бы выместить всю скопившуюся за долгие годы боль, чёрствой коркой застывшую вокруг сердца. – Плачь, Кацуиэ, плачь, – шептал Масамунэ, гладя неожиданно хрупкие плечи, обнимая, будто мокрого котёнка, взятого с улицы, – не сдерживай себя больше, не повторяй прошлых ошибок. И Кацуиэ дрожал, всхлипывая горько, мучительно, полностью иссушая себя солёной влагой, вместе с которой выходила вся та грязь, что мешала затянуться старым ранам на сердце. – Господин Масамунэ, Вы слишком много времени уделяете не тому, что надо, – Кодзюро стоял коленнопреклонный, в весьма почтительной позе, но взгляд его был холоден, как тусклое сияние клинка, занесённого над головой провинившегося. – Вы совершенно перестали интересоваться текущими делами. – Хаа? Разве я не исполняю своих обязанностей? Мои люди недовольны? Они бунтуют и клянут своего непутёвого князя? – Господин Масамунэ, – голосом Кодзюро можно было резать металл, а Дракон лишь щурился, своей полуулыбкой доводя ещё больше, – потакая желаниям нового союзника Вы едва не поставили под удар нашу провинцию. – Это был всего лишь короткий рейд, – протянул Масамунэ беспечно, внимательно наблюдая за тем, как бушует пламя в глазах его демона, и подпёр рукой щёку, думая, когда же вырвется оно ливнем гнева. – Вы так и собираетесь водить его за ручку все оставшиеся дни? – повысил голос Катакура, грозно рыча. – Даже если и да, то что? Взгляд Дракона был неприкрыто насмешлив, и Кодзюро опустил голову, понимая, что вновь проиграл. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием электрических разрядов, бегущих тонкими змейками по руке – в минуты эмоционального всплеска сила раздосадованного демона плохо подчинялась ему, и все чувства так или иначе отражались в голубых искрах, окутывающих фигуру слабым сиянием. – Кодзюро, – вздохнул Масамунэ, прикрывая глаз и понижая тон до успокаивающе-интимного, располагающего к себе, – помнишь, как плакал нескладный мальчишка, которого ненавидела даже собственная мать? Кодзюро вздрогнул, кидая на господина непонимающий взгляд с явными нотками опаски в нём, но Дракон продолжил тише, улыбаясь почти ностальгически. – Помнишь, как добрый юноша, казавшийся таким мудрым и взрослым по сравнению с ним, протянул несчастному руку? Знаешь, для мальчишки тогда весь свет сошёлся на этой руке. Он был готов пойти куда угодно, свернуть горы, только чтобы его не оставляли больше одного. Электрические струйки сначала потекли медленнее, замерли на мгновение, а потом и вовсе исчезли, растворившись в пространстве без малейшего следа. – Простите, господин, – прошептал Кодзюро с искренним раскаянием, склоняя голову в знак своей вины, – я не... – А не появись кто-то рядом, кто знает, что стало бы с мальчишкой, – перебил его Масамунэ горько, резко распахивая глаз. – И в этот раз я не брошу его, и даже не смей просить об этом. Зрачок сузился, становясь почти вертикальным, а радужка заискрила опасными переливами – Кодзюро прекрасно знал, что в такие моменты действительно лучше не перечить. Масамунэ поднялся на ноги, лениво расправляя затёкшие плечи, а потом взял в руки шлем, ухмыляясь опасно-игриво. – Идём, Кодзюро, надо нанести ещё парочку визитов. А ты не стой столбом, Кацуиэ, – крикнул он неясному силуэту, скрывавшемуся за сёдзи, – я не собираюсь делать за тебя всю работу. Кацуиэ покорно кивнул, перехватывая нагинату и опуская низко голову, но на мгновение Дракону показалось, что на губах его мелькнула бледная тень улыбки. – Запомни, Кацуиэ, пока ты держишь в руках оружие, я пролью за тебя столько крови, сколько будет необходимо, даже если против нас ополчится весь мир. Но если ты сдашься, я буду первым, кто нанесёт тебе удар. Ясно тебе? – Да, – привычно-бесцветно отозвался Кацуиэ, не поднимая глаз на товарища, на что Масамунэ довольно ухмыльнулся, панибратски хлопая его по плечу, ворча о том, что скорее рак на горе свистнет, чем пройдёт его уныние. И только Кодзюро смог заметить, как прошептали чужие губы беззвучное "спасибо".