Герой одного дня

Дурманящее состояние полусна разорвал нарастающий свист. Приоткрыв глаза, я рассеянно взглянул на забрызганный жиром металлический чайник, из носика которого валил густой пар, и выключил конфорку. Механически наполнив кружку кипятком, я насыпал в нее сахара и кинул последний пакетик чая, который я заваривал уже четыре раза. Поставив кружку на обеденный стол, я направился в спальню переодеться, пока остывает чай. На дверце шкафчика была приклеена записка, видимо, оставленная мной для себя самого. — Сегодня к восьми, — прочитал я вслух и добавил, будто в ответ: — Да знаю я… Раскрыв шкаф и потянувшись за рубашкой, которая зацепилась ниткой за крючок, я вдруг вспомнил, что не просто так оставил себе послание. И, словно прочитав мои мысли, часы пробили ровно восемь утра. Меня прошибло током от пяток до самых кончиков волос. И я буквально чувствовал, как кровь отливает от лица к сердцу из-за мысли о том, что я опоздал. Мгновенно одевшись, я выскочил на улицу, оставив завтрак нетронутым. На дорогу до института требовалось минимум двадцать минут, как показали предыдущие опоздания. Но сегодня я умудрился пролететь этот же путь за тринадцать. Когда я вошел в кабинет, с моих уст срывалось только тяжелое надрывное дыхание. Легкие горели адским огнем, ноги подкашивались от усталости. Я не поднимал глаз на преподавателя, но не потому, что мне было стыдно, а потому что меня согнуло пополам, и я никак не мог выпрямиться, не испытывая при этом острой боли в груди. — Вы снова опоздали, Киреев, — ледяным тоном сказал преподаватель. — Я уже отметил вас, можете идти гулять дальше. — Ах… ясв… пож… Из пересохшего горла вырвался хриплый кашель, от которого жар внутри только усилился. — Сядьте, — с явной неприязнью скомандовал мужчина, отложив указку в сторону. Я поблагодарил его легким кивком и упал за первую парту рядом со своей одногруппницей. — Ты, кажется, портфель забыл, — сказала она, хихикнув. Новая волна паники нахлынула на меня, и я, забыв о других проблемах, вскочил и завертелся между рядами под звуки веселого смеха, надеясь найти свой рюкзак с учебниками. — Вы только занятия срывать горазды, Киреев, выйдите из кабинета, — спокойно сказал препод, указывая на выход. — До встречи на отработке. Невероятно сильно захотелось ударить эту дуру по голове: ну кто тебя просил трепаться про портфель? Сидел бы сейчас спокойно и слушал старого кретина, нет же, надо испоганить все! Но я не решился привести свои намеренья в действия, было бы только хуже. Все еще тяжело дыша, я поправил ворот рубашки, который, как оказалось, был разорван донельзя. Замечательно. Не было сил ни хлопать дверью, ни пинать ногами пустые бутылки из-под колы, валявшиеся в коридоре. Я просто рухнул на подоконник и опустил тяжелые веки, надеясь, что сейчас я проснусь и снова окажусь в постели, на часах будет полседьмого, и я успею спокойно собраться и дойти до института без приключений. — Сука! — гневно крикнул я, ударяя кулаком об оконную раму, отчего та жалобно затрещала, а стекло тихо зазвенело. Возможно, сегодня просто не мой день. Такое бывает, когда все валится из рук, все ломается, мысли запутываются в клубок, и хочется завернуться в теплое одеяло и ничего не делать, а только ждать следующего дня, который непременно будет удачным. — Ты что делаешь, мерзавец? — взвизгнула техничка, прибежавшая на шум. — Ты что творишь, я тебя спрашиваю? А ну пошел вон, негодяй! Кто будет оплачивать разбитое окно? Ты будешь, студент недоделанный? — Отвали, — отмахнулся я от назойливой бабы. Поднявшись с нагретого местечка, я неохотно побрел на улицу — все равно до следующей пары еще три часа. Есть время, чтобы переодеть рубашку и взять, наконец-таки, злополучный рюкзак. Увы, на этом неудачи мои не закончились. Не дойдя до подъезда и десяти шагов, я остановился, чтобы достать ключи. Если бы я решил сделать это на ходу, то прилетевший откуда-то сверху булыжник непременно размозжил бы мне голову. — Да вы там совсем охренели что ли? — заорал я, поднимая взгляд на крышу. Ярко светившее к этому времени солнце лупило прямо в глаза, так что я не мог разобрать фигуры, видневшиеся у края крыши. Но зато отчетливо слышал детский смех. — Твою мать, — выпалил я, срываясь с места к подъезду. Лифт, как назло, был на восьмом этаже. Ждать пришлось несколько минут, пока он спускался на первый. Все это время я нетерпеливо смотрел на красную цифру, менявшуюся так медленно, что, казалось, еще чуть-чуть, и я загорюсь пламенем от нетерпения. Когда двери раскрылись, я влетел в кабинку и стал истерично молотить кулаком по кнопке последнего этажа, не обращая внимания на боль. Показавшееся в темном коридоре лицо соседа вытянулось от удивления. Он хотел было что-то сказать мне, прежде чем войти следом за мной в лифт, но я оказался быстрее и, крикнув: «Мест нет!», скрылся за закрывающимися дверьми. Снова потянулись минуты ожидания. Необходимо было успокоиться, иначе пришлось бы вызывать себе скорую, а заодно и психушку, но сердце отказывалось внимать голосу разума. Оно бешено колотилось, норовя с каждым новым ударом вырваться из грудной клетки, и усмирить его биение не представлялось возможным. Наконец двери раскрылись. Я метнулся по коридору направо до лестницы, ведущей на крышу. Она была ограждена запирающейся на висячий замок решеткой, но дети легко пролезали сквозь отверстия в ней. Я, хоть и не был таким худым, как мелочь с нашего двора, но умудрился протиснуться, предварительно раздвинув немного давно заржавевшие прутья. Оказавшись на крыше, я увидел двух ребят лет двенадцати и девочку чуть помладше. Она стояла на самом краю, улыбаясь друзьям. — Ой! — выдохнула она, заметив меня. — Отойди от карниза! — крикнул я, приближаясь к школьникам. — Все в порядке, дядя, не быкуйте, — сказал один из мальчишек. — Я тебе сейчас побыкую, кретин малолетний, — огрызнулся я, хватая мелкого и отталкивая в сторону выхода с крыши. — Пошел в школу, быстро! Я хотел было взять девочку за руку, но она одернула ее… и покачнулась. Мгновение растянулось до вечности: еще не понимая, но уже предвидя беду, я заметил, как девочка теряет равновесие, и глаза ее округляются от ужаса. Она дернулась немного вперед, пытаясь зацепиться за меня, но, оступившись, подалась назад и секунду спустя летела вниз. Все произошло настолько быстро, что никакая мысль просто не успела бы придти мне в голову. Я прыгнул следом, зная только, что нужно спасти девочку любой ценой. Схватившись за ее платьице, я прижал девочку к себе и развернулся спиной вниз. Дурманящее состояние полусна разорвал нарастающий визг ребенка. — Закрой глаза, — прошептал я, глядя на небо над нами. Ее голос сменился частыми ударами сердца. Оно грохотало в предсмертной пляске, выбрасывая огромный объем крови. Я чувствовал невероятно мощную пульсацию во всем теле: в висках, ладонях, коленях, кончиках пальцев рук и ног. Над нами не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но все же неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нему серыми облаками. «Как спокойно… совсем не так, как час назад», — подумал я* и содрогнулся от боли, надорвавшей мою грудь. Она возникла из ниоткуда, словно взорвавшись в одно мгновение. И вслед за этим небо померкло.