Две большие разницы

- Вы меня арестовываете? – спросил Славка, надевая ботинки. Алекс находился тут же, в передней, рядом с ним. Пока они шли к двери, альфа всё время чувствовал на своей спине его узкую тёплую руку, а теперь Алекс не отводил взгляда от лейтенанта полиции. Полицейский, в свою очередь, тоже поглядывал на Алекса – омега стоял у стены, скрестив руки на груди. Страж порядка отметил, что этот самый Лещинский явно постарше своего гостя, того самого, за которым он пришёл сюда. Альфа-то, Кириленко, совсем мальчишка, лет двадцать. Здоровенный, с виду и впрямь, как там этот тип, «жестоко избитый», сказал – быковатый, но ведёт себя прилично, не хамит, не сопротивляется. Однако, интересно другое – что у него с хозяином этой шикарной квартиры общего?.. Со слов заявителей, они любовники. Странная парочка. - Задерживаю, - вяло ответил лейтенант на вопрос Славки. Видно было, что поручение ему не слишком приятно. – Арестовывает следователь. А я пока так, до выяснения обстоятельств. - Не волнуйтесь, - хмуро сказал Лещинский. – Я помогу вам их выяснить. Самое позднее через два часа господин Романов отзовёт своё заявление. - Да там не столько он воевал, сколько его папаша, - хмыкнул полицейский. – Такой театр устроил, грозился до мэра дойти. Ну а мы что? Мы только задержать можем на двое суток, а разбираться следователь будет. - Лукьян, - с досадой покачал головой Алекс. – Ну как так можно… Глупо ведь, абсурдно просто. Ещё и папу своего зачем-то втянул. Слава, не беспокойся. Всё будет хорошо. - А я и не беспокоюсь, - с усмешкой пожал плечами альфа. – Я его не бил, ему мне предъявить нечего. - Это ты не знаком с Виленом Аркадьевичем… Это папа Лукьяна. Он всегда найдёт, что кому предъявить… Но он думает, что я пойду у них на поводу. А зря. Я не позволю тебе ни одной лишней минуты находиться в тюремной камере. - Папаша, я смотрю, достоин сынка-то. - И даже превосходит… Лукьяну, говоря по правде, далеко до папы. Я понимаю, что им нужно. Подожди меня, Слав, я скоро приеду в отделение, и тебя отпустят. Славка засмеялся: - Да мне не жалко даже пятнадцать суток отсидеть. Единственно, что жалко, так это надо было ему, раз уж так, по-нормальному насовать. Всё равно сидеть, так уж за дело бы. А то даже ни разу ему не вмазал. - Так прямо и ни разу? – иронически спросил полицейский. А Алекс кивнул: - Правильно сделал. Не надо опускаться до мордобоя… Хотя иногда мне кажется, что некоторые люди другого языка понять не в состоянии. Славку отвезли в отделение (он, само собой, не стал говорить своему любимому, что задерживают его, вообще-то, и не в первый раз – пацаном он не однажды участвовал в дворовых стычках, но это было ещё до армии, и их, малолеток, проведя беседу, отпускали по домам синяки лечить). Алекс, напутственно пожав альфе руку – целоваться при полицейском он посчитал неудобным, - поехал на квартиру своего почти бывшего тестя-омеги. Вилен Аркадьевич Кузнецов проживал в большом лофте на верхних двух уровнях нового дома. Из панорамных окон открывался вид на город, море огней и полоску догорающей зари, отчёркивающей тёмное небо от земли. И на фоне этой красоты расположился на огромном диване, обитом белой кожей, сам Вилен Аркадьевич с чашечкой вечернего чая. Алексу, которого в гостиную проводил домработник, он указал на место рядом с собой, однако зять его сел напротив: - Я не в гости пришёл, Вилен Аркадьевич. Не любезничать и не расшаркиваться, я думаю, вы это прекрасно понимаете. - Понимаю, лапуля, - ласково улыбнулся Кузнецов. – И тоже не намерен ходить вокруг да около. Твой мальчик… Н-да… Я понимаю, юный, горячий, силы много, мозгов мало, гормоны бурлят… И тебя понимаю, ты как раз в таком возрасте, что снова начинаются поиски себя, хочется чего-то… Как и Лукьян, впрочем. Можно было бы и более снисходительно отнестись к его маленькой интрижке. Если бы я кидался разводиться после всех случаев, когда узнавал о неверности супруга… Он, мило и мягко улыбаясь, покачал головой. Со стороны, если не приглядываться – так папа родной сынка отчитывает, правда, цепкий взгляд холодно-серых, как гранит могильного памятника, глаз слишком холоден для доброго папочки. Слишком напряжён, слишком внимателен, не взгляд, а сканер в аэропорту. Алекс, однако, не был «со стороны», он хорошо знал тестя – так что его снисходительно-ласковый тон не обманул. Да и слова его омеге не понравились. Лещинский сказал вежливо, но очень сухо: - Вилен Аркадьевич, извините, но моя нынешняя личная жизнь уже никакого отношения ни к вам, ни к Лукьяну не имеет. Да и ваша модель семьи для меня, к счастью, тоже не пример. У вас с вашим супругом, это… снисхождение, как вы изволите выражаться, вполне взаимное, чего вы оба не скрываете, мол, свободные отношения и всё прочее. А я своему мужу был старомодно верен. Но я не об этом пришёл говорить на ночь глядя. - Я догадываюсь, о чём, - кротко сказал Кузнецов – и кротость эта с его образом самоуверенного и самодовольного красавца, уже въевшимся в него – в кожу, в жесты, во взгляд, - тоже не вязалась. - Замечательно, - кивнул Алекс. – Меньше потратим времени на объяснения. Проще всего Лукьяну прямо сейчас поехать со мной в отделение и сообщить, что произошло недоразумение… - Недоразумение? – делая вид, что он очень удивлён, округлил глаза Вилен Аркадьевич. – Избиение твоим бугаем моего сына ты изволишь именовать недоразумением? Как интересно… Алекс вздохнул, качая головой. То, что он и думал – начинается театр. Именно тот, который так выводил его из себя при общении с тестем. Ну не может мосье Кузнецов нормально общаться с людьми, обязательно ему во что-то играть надо, тогда как Алекс намёков и жонглирования словами не любит. И после бесед с Виленом Аркадьевичем он всегда чувствовал себя как лимон – не просто выжатый, а пропущенный через мясорубку. Хотя и с сахаром. - Вилен Аркадьевич, не нужно этого. Вы прекрасно понимаете, что никто Лукьяна не бил. Во-первых, он сам кинулся на моего друга, а во-вторых, после ответного толчка просто не устоял на ногах, потому что был под воздействием наркотиков. И всю эту возню – с полицией, с заявлением, - вы явно затеяли с какой-то целью. Вы считаете, что мне слишком скучно живётся? Кузнецов засмеялся, встряхивая пышной русой шевелюрой без единого седого волоска. - О да, Алекс, милый мой, ты явно не скучаешь, судя по облику твоего… друга. Друг, надо же. И это ты меня постоянно обвинял в лицемерии! Ладно, неважно, мне ведь и в самом деле неинтересно, с кем и как ты проводишь теперь своё время. А вот финансовое состояние моего сына после развода мне гораздо интереснее. - С этого и надо было начинать, - пожал плечами Алекс. – Вы хотите меня шантажировать. Вот это гораздо больше на вас похоже. - Шантажировать, - поморщился его тесть. – Слова-то какие громкие. Почему бы не сказать, например, что я просто хочу восстановить справедливость? - Потому, что это неправда. Ни о какой справедливости здесь речь идти не может. Я понимаю, что ложь вас не смущает, как и обвинения во лжи. Но брачный контракт составляли ваши юристы, лично ваши, и составляли так, что уличённый в измене супруг не получает ничего из совместно нажитого. Вы ведь были уверены, что изменять стану я. А интрижку на стороне завёл Лукьян, попав в вырытую вами же яму. Старший омега продолжал мило посмеиваться, притом что взгляд его уже физически ощутимо стал ледяным. - Тут ты прав, мой дорогой, надо же было Лукьяну так глупо попасться. Кто бы мог подумать?.. Конечно, ему стоило быть умнее, и не связываться с малолетним недоумком, да ещё в собственной конторе… Ошибки у всех случаются, это от отсутствия опыта. Ну, а теперь, если ты не хочешь уголовного преследования для своего друга, мы с тобой должны договориться. Алекс, во время этой речи смотревший в сторону, на стильную лампу, созданную явно по заказу именно для этой квартиры, поднял взгляд на тестя. И Кузнецову выражение его лица явно не понравилось – потому что милая улыбка его пригасла. - Вы рассчитываете на мою неконфликтность, ведь так? Вы считаете меня мягкотелым и уступчивым? Да, вы правы. Я неконфликтный. И уступчивый. И воспитание не позволяет мне отвечать на хамство и подлость той же монетой. Но я не святой, и не блаженный. Если меня очень просят, да ещё при условиях, которые задевают по-настоящему дорогих мне людей, я способен перешагнуть через себя. - О чём ты, Алекс? Уж не собираешься ли ты пугать меня? - Информировать. Пугать вас мне незачем. Подавая на развод, я предлагал Лукьяну оставить ему квартиру, в которой мы жили до переезда на Ломоносова, его машину и его счёт в банке. Притом, что – и мы с вами только что об этом говорили, - ничего из этого ему не полагается, он, согласно контракту, уходит с тем, с чем пришёл. Ни с чем. Я же не смог оставить его без гроша, просто потому, что не смог. Мы жили вместе десять лет, не слишком счастливо, но вполне прилично, и это было бы действительно несправедливо. - Какой ты благородный, - растянул губы в улыбке старший омега. Алекс не обратил на подначку никакого внимания – за пятнадцать лет знакомства с этим человеком он к ним привык. - Однако вместо того, чтобы спокойно уйти, забрав предлагаемое, Лукьян, при вашей поддержке и понукании, устраивает это безобразие. Так вот. Я прекрасно понимаю, что Святославу ничего не грозит, он ни в чём не виновен. Но я знаю и вас, и понимаю, что раз уж вы затеяли всё это, то нервов вы наших потратите порядочно. И я хочу в этой связи заявить: если Лукьян сегодня же, сейчас же, не пойдёт вместе со мной в полицию и не заберёт своё глупое, недостойное заявление – клянусь вам, Вилен Аркадьевич, я приложу все усилия, не побоюсь даже выглядеть склочником и сутягой, мне будет безразлично ваше мнение - но я ни копейки не уступлю по контракту. Лукьян придёт жить к вам, пока нового жилья не найдёт. А это он может делать годами, вы его знаете. Кроме того, учтите, что он снова употребляет кокаин. Думаю, вы это и сами заметили. - Мальчик мой, - Кузнецов заулыбался так сладко, что Алексу захотелось запить эту улыбку чашкой ристретто. – То, что ты предлагаешь моему сыну – это подачка. А в нашей семье подачек не принимают. - Хорошо. Не хотите – не надо, - сохраняя полное спокойствие, сказал младший омега. – Я вам дважды предлагать не собираюсь, и уговаривать вас - тоже. Значит, Лукьян не получит ничего. - Значит, - копируя издевательски его тон, начал было тесть, но договорить не успел – его прервало появление из боковой двери нового персонажа мизансцены. Выглядел этот персонаж так, что украсил бы собой любую журнальную обложку, красавец-альфа лет двадцати семи, яркий брюнет, он и сам казался глянцевым, как иллюстрация в «Воуг». Сияющие волосы, сияющая бронзовая кожа, миндалевидные глаза с поволокой. Черты его лица показались Алексу знакомыми – не то актёр, не то шоумен какой-то модный… Лещинский всегда был слишком занят, чтобы интересоваться шоу-бизнесом, он не смотрел телевидение, и до него доносилась лишь та информация из этого мира, которая была на слуху абсолютно у всех, выскакивая с главных страниц Интернет-сайтов и красуясь в киосках печати. Однако имени этого деятеля младший омега вспомнить так и не смог. - Добрый вечер, - светским тоном произнёс вошедший, обращаясь к Алексу. – Точнее, доброй ночи уже. Извините, Вили, можно тебя на пару слов? - Доди, я сейчас немного занят, - если бы Алекс мог применить к тестю слово «промямлить», то эту его фразу он охарактеризовал бы именно так. – Мы с тобой поговорим чуть позже… Хорошо? Это мой зять, Алекс Лещинский, муж Лукьяна, они сейчас как раз разводятся, ты знаешь… - Знаю, - кивнул Доди. – Я слышал ваш разговор, извините, так вышло. В тоне его, однако, было что угодно, но не извинения. - Ты же не против, Вили, если я поприсутствую? Ведь у нас нет секретов, да, зайка? - Алекс может быть против… - кисло сказал Кузнецов, видя, как Алекс едва сдерживает улыбку: очень уж дико звучало обращение «зайка» применительно к Вилену Аркадьевичу, с учётом его возраста и характера. - Что уж в вашем разговоре такого секретного? – тут же надул и без того пухлые губы альфа. – Впрочем, я не настаиваю… Только хочу тебя предупредить, зайка: если этот твой сынок тут и в самом деле обоснуется, уйду я. - Доди, во-первых, не здесь и не сейчас, а во-вторых, перестань капризничать, - тоном папочки произнёс Кузнецов. – Эта квартира вместит эскадрон, Лукьян, если поживёт тут недельку, нам ничем не помешает. - Он тут полдня, и он мне уже мешает, - желчно сказал Доди. Алекс, переводя взгляд с одного из них на другого, подумал удивлённо: «А зайка-то оправдывается, похоже… Вот это театр…». И ни с того, ни с сего вспомнил вдруг имя молодого альфы – Давид Дадиани. «Кузнецову, если память мне не изменяет, сейчас пятьдесят семь, хоть он и не выглядит на них… А Доди – ну пусть тридцать… Конечно, он меня с моим «юным другом» понимает…». Алекс почувствовал горечь во рту. Да нет, что за чушь в голову лезет. Он ведь не Кузнецов. А главное - где Доди, и где Славка?.. - Вили, - продолжал канючить Доди. – Твоему сыночку тридцать пять лет… Пускай уже наконец сам живёт… Что, у нас в городе проблема квартиру снять?.. Да на любой вкус! Получает он хорошо, деньги у него есть, ну или будут… Вили, зайка, что за домострой? Взрослые дети должны жить отдельно. Ну или пусть к отцу едет. - Угу, в Аргентину, - иронически сказал Вилен Аркадьевич. – Доди, всё, хватит. Иди к себе, поговорим позже. Доди, однако, не тронулся с места, упорно гипнотизируя омегу взглядом – зато поднялся с дивана Лещинский. Он уже понял, что разговора теперь уж точно не выйдет, раз Доди влез. - Я понял вашу позицию, Вилен Аркадьевич, - стараясь сохранить спокойствие и достоинство, произнёс он. – Очень жаль, что мы в очередной раз друг друга не поняли. - Ещё как поняли, - бросил тесть. – Во всяком случае, я был предельно ясен. Выбирай сам, Алекс, ты умный парень, этого даже я не могу отрицать. Лукьян заберёт заявление, но на наших условиях. - Нет. Никаких условий больше. Вы мастер интриговать и делать хорошую мину при любой игре, но я больше с вами играть не буду. Незачем. И своему другу страдать из-за вашей жадности не позволю. - Дерзай, - пожал плечами Кузнецов, но сцену ему испортил Доди, громко фыркнувший и отвернувшийся от него к окну. Вилен Аркадьевич, дёрнув щекой, одним глотком осушил чашку уже холодного чая. Алекса никто не провожал – и омега вышел на площадку к лифту, напоследок услышав мелодичный звон, сопровождавший открывание дверец бара - похоже, тесть полез за коньяком, - и повышенный голос Доди. Тот явно упрекал в чём-то любовника, а в том, что они именно любовники, сомневаться не приходилось. Альфа-супруг Вилена Аркадьевича находился за границей, в составе дипмиссии, так что оставшийся дома омега развлекался как хотел. Вот, в частности, Доди, не скрываясь ни от кого, живёт в его доме. Поди призови такого к порядочности – он и слово-то это забыл, наверное, давно. Что ж, придётся действовать. Но сейчас главное – Слава. Сейчас нужно поехать в отделение, а потом позвонить адвокату. Если, конечно, до утра не раздастся другой звонок - а на это омега очень рассчитывал. В таких мыслях Алекс вышел в тёмный двор. Нашёл свой «Ниссан» в ряду стоящих автомобилей – не без труда, - но не сел в машину сразу, а решил немного подышать свежим ночным воздухом, привести нервы в порядок. И через минуту он услышал знакомый голос: - Алекс! Подожди, не уезжай! - Лукьян, - в тоне омеги не было удивления. – Значит, я не ошибся, когда подумал, что ты здесь. Почему ты не вышел? - Ты сам видел, - даже в темноте было заметно, как скривилось лицо альфы. – Я бы этого Додика прикончил собственными руками. Живёт там, как червяк в яблоке… Тенденция, что ли – у доброго десятка знакомых мне омег альфы младше них?.. - Не могу тебе сказать. Никогда не занимался анализом этого вопроса. - Я не о тебе, - смутился Лукьян. – Ты в главном прав, нам надо обоим жить как-то дальше. Ты уже что-то делаешь для этого, а я всё как дурак. Хватит идиотничать. Алекс внимательно посмотрел на почти уже бывшего супруга – не шутит? Нет, лицо серьёзное, да и в тоне нет издевательства. Скорее, смущение, признание вины, пусть и вынужденное – и решимость. Омега кивнул. - Я очень рад, что ты пришёл к таким выводам. Рад, что ты не утратил самоуважения. - Самоуважение, - уныло сказал Лукьян. – Куда там… Утратил, ещё как утратил, и не вчера. Я это сегодня вечером понял, когда осознал, как я борюсь с переменами в жизни… Опять пошёл в клуб и нанюхался этой дряни… И вот сейчас стою, слушаю папашу и тебя, потом этот альфонс выполз… И думаю – а ведь ты прав. Если я останусь в квартире папаши, я с ума сойду. Он всю жизнь из меня верёвки вьёт, а если я буду с ним жить после развода хоть день, так проще сразу пойти и вон с крыши спрыгнуть. - В таком случае наиболее разумным шагом является согласие с моими условиями. - А ты думаешь – я зачем тебя догнал? Я согласен. «Ещё бы, - подумал Алекс. – Лучшее – враг хорошего. Так ты гарантированно получаешь и деньги, хоть и небольшие, и какую-никакую квартиру, и машина за тобой остаётся, а суд со мной запросто может ничего тебе не дать, кроме удовлетворённого желания потрепать мне нервы. Сомнительное удовольствие в сравнении с пустыми карманами». Расчёт омеги сработал: Лукьян сидел у папы, слышал всё до последнего слова, и сам принял решение. Ему так не хотелось ни на день задерживаться в квартире родителя, что он предпочёл задавить обиду и согласиться с условиями бывшего мужа. Да ещё и, по-видимому, его и в самом деле напугало то, что он снова воспользовался наркотиками. В одиночестве они быстро отправят его на дно, а Лукьян слабак – но не идиот. К его счастью. - Едем, - Романов открыл дверцу «Джука». – Это всё папаша. Я был ещё под дурью, расслабленный и злой, и не смог послать его подальше, а он потащил меня в травму, потом в отделение, писать эту бумажку дурацкую… Я ещё сразу подумал – да ну нафиг. Но ты знаешь папашу. Если ему в руки попали вожжи, он будет гнать до тех пор, пока не приедет, или пока в стенку не упрётся. - В моём случае он бы просто загнал лошадь. Садись в машину. Я не хочу, чтобы Слава провёл в камере хоть одну лишнюю минуту. Лукьян заглянул в лицо омеге: - Алекс… Но ты гарантируешь мне, что твоё предложение останется в силе? - Гарантирую, - вздохнул омега. – Разве я когда-нибудь обманывал тебя? - Н-ну… Тогда поехали. «Ниссан» мягко тронулся с места. Алекс за рулём, а Лукьян на заднем сидении – они не разговаривали. Неизвестно, о чём размышлял альфа, его лицо ничего не выражало, а вот омега думал о себе и Славке – и вынужденно сравнивал их пару с Кузнецовым и его красавчиком. Неужели со стороны они будут выглядеть так же нелепо и жалко?.. Ведь и у них разница в возрасте ненамного меньше – без малого пятнадцать лет. Когда Славке будет тридцать пять, самому Алексу стукнет пятьдесят. И об этом нельзя не думать, потому что это тебе не Доди, со своим юным альфой Лещинский связывал всю дальнейшую жизнь. По крайней мере, хотел бы связывать. И задавался теперь вопросом – а думает ли об этом Слава?