[2]
Прошло два долгих дня с того времени, а я все еще нетвердо стоял на ногах. Я не стал возвращаться и искать Хранителей — что-то подсказывало, что сейчас мне будут не рады. А впрочем, если задуматься, разве когда-то были? Стояла тихая ночь. Я бездумно бродил по безлюдным улицам и думал о том, как за пару дней моя жизнь успела совершить несколько сумасшедших поворотов и в конечном итоге вернутся в прежнюю колею. Или, вернее сказать, в болото. Золото коробочки с молочными зубами обжигало руки, и Кроха отчего-то была крайне настойчивой, так что в конце концов мне пришлось сдаться. Сев прямо на землю в каком-то узеньком переулке и привалившись спиной к стене кирпичного дома, я достал коробку из кармана и нерешительно коснулся пальцами ромбовидных узоров. Мир вокруг тут же исчез, и калейдоскопом перед глазами замелькали яркие воспоминания, полные счастья и нежности, такие живые и настоящие, будто я и впрямь попал в то удивительное время и, резвясь, бегаю по лесу и качаюсь на деревьях вниз головой, то и дело заставляя сжиматься сердца невольных наблюдателей. Будто оттаяла какая-то мельчайшая льдинка в моей душе, тепло разлилось по жилам. Когда туманное марево испарилось, я словно очнулся после сна и с удивлением заметил, что щеки уже болят улыбаться, а лицо вот-вот треснет по швам. Кроха подернула крылышками, выражая любопытство. — Ты это… Ты это видела? — от нервного возбуждения я резко подался вперед, сам того не замечая. Кроха отскочила в сторону от неожиданности и отрицательно качнула головой, скрестив руки на груди. — У меня была семья, сестра… и я ее спас! — я схватил малышку в ладони и поднес прямо к своему лицу. Она стоически сохранила на личике выражение вежливой заинтересованности, и я запоздало одернул себя. М-да, Джек, а ты та еще дубина. Для малышки ты выглядишь как сумасшедший великан с лихорадочно блестящими глазами, который безумно размахивает в воздухе руками и то и дело громко восклицает обрывки запутанных фраз — а такое, между прочим, не каждая психика выдержит. Я вдруг тихо осел обратно на землю. Уличная брусчатка твердая и неуютная, фонарь на углу дома едва мигает, и весь переулок заливает холодным серебристым светом. Я поднял голову и наткнулся на сияющий диск Луны. — Ты поэтому выбрал меня, — негромко шепнул я себе под нос. На душе вдруг стало тускло. Опустились плечи, и Кроха тихонечко пискнула в замешательстве. Я — Хранитель. Вернее, должен был им стать. А кто я сейчас? Жалкий и беспомощный, кого я могу спасти?.. — О, я вижу, ты решил освежить память? — я вскочил на ноги обернулся на звук. Из тени стоящего напротив здания в меня уперся взгляд таких знакомых глаз, что кулаки сжались сами собой. Пришел поглумиться? — Хранитель, Дух Веселья, покоритель детских сердец Джексон Оверланд Фрост, — на каждый шаг — по слову. Кромешник неспеша вышел из тени, из-за его плеча показалась долговязая фигура моей темной копии. На губах Темного Джека играла саркастическая ухмылка. Он демонстративно выставил вперед посох, взявшись о крюк обеими руками, повис на нем всем весом и со скучающим видом продолжил разглядывать меня. — И взгляни на себя теперь. Весьма печальное зрелище, — презрение в голосе Кромешника больно ударило по самолюбию. — Зачем пришел? — без лишних церемоний грубо выплюнул я в ответ, попятившись к стене под его тяжелым взглядом и вжавшись в нее лопатками. — О, видишь ли, — он картинно взмахнул руками, — мы с Темным Джеком отлично провели время с нашей прошлой встречи с тобой. Нет, правда, он перенял лучшие твои черты. Темный фыркнул, тряхнув челкой, и наконец отлип от посоха. Меня прижали к стене вплотную; я ощутил себя мышью, загнанной в мышеловку, в которую даже не потрудились положить сыр. — Ты, конечно, без своей палочки и так беспомощен. Но, на мой взгляд, все же будет лучше, — елейный голос сменился угрожающим рокотом: — избавиться от тебя. Мне чесалось что-то ответить, но непрошенный страх сковал по рукам и ногам, и язык прилип к нёбу. — Для двух Ледяных Джеков этот мир слишком тесен. Кромешник кивнул Темному Джеку и отдал короткую команду: — Действуй. — Нет… — вырвалось выдохом у меня изо рта, но Темный Джек уже взмыл в воздухе и в искусном пируэте направил на меня посох. Ослепительной вспышкой сжигает в голове все мысли до единой.[3]
Яркий свет бил мне прямо в глаза. Это чувствовалось даже сквозь закрытые веки, и я сощурился до боли в попытках приоткрыть их и разглядеть окружающий меня мир. Дезориентированно размахивая руками, я кое-как принял в пространстве сидячее положение и покрутил головой. Постепенно выедающая глаза белизна начинала принимать оформленные черты. Что же, выходит, я еще жив? Подо мной — сугроб, ощущается мягким, холодным и вполне настоящим, вокруг — бесконечная рябь голых древесных стволов и ослепительное снежное покрывало. Где-то далеко переливаются колокольчиками птичьи песни. Картина, однако, очень интересная… За моей спиной кто-то страдальчески закряхтел, шурша одеждами; я обернулся и с невыразимым удивлением уставился на Темного Джека: он неуклюже ворочался в сугробе, силясь встать на ноги (хотя бы на четвереньки — уже успех), и его лицо выражало крайнюю степень негодования. Он потер ладонью затылок, поморщился и только тогда наконец заметил меня. Я словно в замедленной съемке проследил, как его губы складываются в трубочку, и поспешил избавить близнеца от своего общества до того, как его речевой аппарат успел сформировать членораздельное восклицание. За спиной послышались недовольные возгласы, но я не стал оборачиваться и только ускорил шаг — видеть его не хотелось от слова совсем, а общаться так тем более. Я не знал толком, кто он, не знал, почему оказался здесь со мной, и вообще где это «здесь», и мысли об этом практически доводили до исступления. Я направил все свои усилия на то, чтобы отвлечься, как вдруг деревья резко изчезли из поля зрения, оставив впереди только зеркальную водную гладь — и я, потеряв равновесие, грациозно поскользнулся и свалился, проторохтев костьми, прямо на самое мягкое место моего лишенного мягкости тела. С каждой минутой день становился все замечательней. Я растянулся на льду в полный рост, и во все стороны от меня неконтролируемо расползлись морозные узоры. И когда сзади послышался язвительный хохот, мне показалось, что еще секунда — и я взорвусь, а ударной волной снесет весь этот лес и всё, что находится за его пределами, включая Кромешника с его отвратительными шутками и это непонятное нечто, которое забавлялось моими страданиями и успело стать настоящей занозой, произнеся всего девять слов за недолгий период нашего знакомства. — Ты такой смешной, когда злишься, — сияние тридцати двух белоснежных зубов, возникшее в небе прямо напротив моего лица, вырвало из омута мыслей. Руки неистово зачесались уменьшить их количество — одному Луноликому известно, каким чудом я сумел удержаться, — я с силой отпихнул близнеца в плечо и сел на льду, потирая зад — болело просто ужасно. Темный опустился рядом на корточки, склонил голову к плечу и противно хихикнул. Я стоически вынес это испытание, молча поиграв желваками и стиснув до боли зубы, аккуратно встал на ноги и поспешил ретироваться. Близнец поплелся следом. Забавно ему, видите ли. — Отстань от меня, — недовольно буркнул я, пыхтя как паровоз и стремясь сам не зная куда, но как можно дальше. — А от чего бегаешь-то? — веселился он. Засунув руки в карман толстовки, Темный быстро нагнал меня и преградил дорогу. Я остановился отдышаться, упрямо отвернул от него голову и стиснул пальцы в кулаки, чувствуя, как волнами накатывает колючее раздражение. — Забавный ты, — хмыкнул близнец, немного помолчав. Он рассматривал меня как-то отстраненно и не двигался с места. — Ты-то понимаешь хоть, кто я? — Почему это должно заботить меня? — огрызнулся я, хотя конечно же оно заботило, еще как заботило. Правду сказать, это единственное, что вертелось у меня в мыслях, но не хватало еще ему об этом знать. — Потому что я — часть тебя. — Благодаря Кромешнику больше не часть, — я с вызовом вздернул вверх подбородок. Темный Джек ни разу не впечатлился и лишь продолжал насмешливо поглядывать на меня из-под ресниц. — То, что я обрел свое тело, еще не значит, что мы перестали быть единым целым. Я ведь прекрасно вижу, как у тебя поджилки трясутся от одного моего приближения, — я нервозно дернулся, когда чужое лицо оказалось непозволительно близко к моему; от его дыхания шевелилась челка и толпы мурашек бегали по спине, но я стоически молчал. — Посох отсоединил все твои страхи от тела, и физически они воплотились во мне. Я — это ты, а ты — это я. Можешь игнорировать меня сколько хочешь, но я никуда не денусь, — он пожал плечами и, задорно подпрыгивая на каждом шагу, принялся наматывать круги по моей орбите. — Как говорится, селяви. От такого неожиданного откровения почему-то пробрала дрожь. Я поспешно от нее отмахнулся и успел занести ногу для первого шага, но так и не сдвинулся с места. Внезапное осознание. Я поднял глаза как в трансе и увидел его прямо перед собой, такого демонстративно дерзкого и независимого, увидел совсем другими глазами. Он смолк и растерянно захлопал глазами, не понимая перемены в моем поведении. — То есть… Мне не нужно бороться с тобой. Я не должен победить. Темный Джек уставился на меня, не моргая. — Я должен… тебя понять. — Себя, Джек, — поправил вдруг близнец. На его лице не осталось ни тени веселья. — Ты должен понять себя. — Так помоги мне, — я протянул ему раскрытую ладонь, но Темный шарахнулся от нее в сторону, насупился отчего-то и с ребяческим вызовом бросил: — Кто тебе сказал, что я хочу помочь? Мне и так хорошо, — и тут же собрался сбежать, но я успел ухватить его за руку. — Что ты… — Пожалуйста. Не уходи, — я сжал его ладонь крепче. — Еще ни разу в жизни ты не просил меня остаться, — как-то горько хмыкнул Темный Джек, но напряжение его мышц спало. Я увидел, как на его лице промелькнуло что-то, что совсем не предназначалось мне; его брови все так же сведены на переносице, поджаты губы, глаза смотрят в землю. Повисло тяжелое молчание. — Не держи меня, — наконец процедил он сквозь зубы. Я стиснул его ладонь еще сильней. Притянул ближе. Темный протестующе уперся мне в грудь свободной рукой, и его глаза нездорово блеснули. — Не отпущу, — едва слышно выдохнул я, и его рот тут же изогнулся то ли в гримасе боли, то ли в насмешке. Он зло и тихо выплюнул: — Всю жизнь ты гнал меня, и вот когда я сам наконец хочу уйти — зачем-то держишь. В моей памяти возникли картины. Моя собственная жизнь, каждый чертов случай в ней, когда я безвольно поддавался натиску паники — и она накрывала волной, сбивая с ног. И я метался по улицам, ревел, как раненный зверь, напускал на город метель и замораживал воду в трубах — а потом собирал волю в кулак и загонял все свои душевные разногласия куда-то глубоко-глубоко, запирая дверь на замок и выбрасывая ключ. И вот теперь все эти страхи стоят напротив, глядят на меня полными обиды юношескими глазами и поджимают губы, потому что я веду себя как полный идиот. «А ведь и вправду, идиот», — эхом повторил я собственные мысли и, не оставляя себе времени передумать, одним движением дернул Темного за руку и вжался в него каждой клеточкой, обнимая за плечи едва ли не до хруста. Тело в моих руках окаменело и, кажется, перестало дышать. Прошло несколько долгих секунд (мне вполне их хватило, чтоб начать лихорадочно корить себя за дурацкую затею), прежде чем Темный Джек внезапно обмяк, а потом сквозь толстовку я почувствовал, как чужие ладони несмело коснулись моей спины. Выдох вышел чересчур громким и судорожным, будто все это время меня с упоением душили чьи-то умелые руки, и вместо голоса наружу вырвался тихий хрип: — Я дурак, я знаю. — Полнейший, — неожиданно ласково прозвучало в ответ, и чужие руки сжали меня чуть крепче. Я неловко отодвинул его от себя, чтобы лицом к лицу, но сердце стучало в самом горле, ладони потели, и взгляд не хотел задерживаться на одном месте, скача как блоха. Поэтому речь вышла сбивчивая, сумбурная и совсем неубедительная: — И был дураком. Всегда был, знаю, но… Но теперь я это понимаю, — от стыда и неловкости горели уши. — …и хочу исправить. Но бе-… без тебя не смогу. Ты мне нужен, — на последних словах голосовые связки отказались со мной сотрудничать, и я практически перешел на шепот. Некогда уверенная мысль о том, что я делаю все правильно, забилась куда-то в укромный угол и не подавала признаков жизни. Сейчас бы под землю провалиться, ух. И взгляд поднять до смерти страшно, едва ли коленки не дрожат. Когда чужая ладонь коснулось моей макушки, меня дернуло так, что в горле застрял воздух — Тёмный аккуратно пригладил торчащие пряди, и его лицо было совершенно спокойным, даже уголки рта чуть поднялись вверх, изгибая губы красивой дугой. Ничуть не саркастически. Что это? Прощение?.. — Я хотел сказать… — Я знаю, — не дослушав, он вдруг фыркнул и растянулся в полноценной улыбке: — Извинения приняты, дурачок, — тут пальцы совершенно бесцеремонно запускаются в волосы всей пятерней и за секунду наводят такой хаос, что никаким гребнем не окультурить. Я задохнулся от внезапного возмущения, несильно отпихнул его в грудь и, не растерявшись, потянулся обеими руками к его голове в поисках возмездия. Темный извернулся, как горная лань, отскочил в сторону одним огромным прыжком и заливисто расхохотался. Смех, многократно отражаясь от тонких деревьев и замерзшей водной глади, устремился в небо симфонией тысячи хрустальных звоночков. На душе отчего-то стало легче. Чувства незнакомые, странные — беспричинный прилив энергии и неудержимое желание выплеснуть ее вовне, бегать, прыгать, ходить на голове и вытворять всякие безумные вещи, наполняющее каждую клеточку моего разума. Я взглянул на Темного Джека и неожиданно получил одобрительный кивок. Мне вспомнился день моего рождения. Я огляделся по сторонам и не сумел сдержать восхищенного: — Так ведь это то самое озеро! Джек! Я род-… мы родились здесь, — успел я себя поправить, и Темный утвердительно качнул головой. — Но погоди, — он вдруг нахмурился. — А где посох? — Его не было со мной, когда я очнулся, — я почесал затылок, хоть он и не чесался. Еще одна задачка. — Смотри. Пока я копался в мыслях, Темный ненадолго исчез из поля зрения, но быстро нашелся у левого берега озера, держащий в руках что-то длинное и очень уж напоминающее наш посох. Я почти успел сорваться на бег, но все еще поднывающая пятая точка вовремя о себе напомнила, и я сменил тактику на деликатное скольжение по горизонтальной плоскости — жаль только, что коньков с собой нет. Ухватившись за плечо близнеца, я несколько неуклюже затормозил. Темный чего-то насупился, как грозовая туча. — Что-то не так? — Он не… В нем нет силы, — фух, а я уж подумал было, дело во мне и моей грации. Темный коснулся кончиком палки поверхности озера, ничего не произошло, и вслед раздался полный разочарования вздох. — Дай сюда, — я выхватил посох у него из рук. — Может, это он у тебя не работает, — сам коснулся льда под ногами, и снова эффекта ноль. — Гений, — он высунул язык и состроил мне гримасу. Я незлобно толкнул его плечом. — Узоров нет. Это просто бесполезная палка, брось ее. — Но ведь это совершенно точно посох. И он совершенно точно наш, — я постучал по льду еще несколько раз, покрутил его в руках, встряхнул разок и постучал по льду снова. Темный скептически пронаблюдал за этим ритуалом. — Так ты его колдовать не заставишь, — наконец, выдал он и потер переносицу. — Здесь что-то не так. Но… что? Где-то совсем неподалеку всколыхнул воздух резкий треск веток и чей-то приглушенный смешок. — Тщ, кто-то сюда идет! — меня тут же бесцеремонно схватили за руки и поволокли в прибрежные кусты, покрытые снежными шапками. Посох выпал из моих рук и остался одиноко лежать на льду. Я негодующе цокнул на Темного языком, что осталось успешно проигнорированным. Мой близнец предпочел не отвлекаться — высматривал незваных гостей. Голоса между тем стремительно приближались, и уже можно было различить мальчишеский тенор и звонкие переливы девичьего смеха, раздающиеся после каждой фразы предполагаемого юноши. — Джек, ну давай покатаемся на коньках, давай, давай! — прозвучало совсем рядом, и мое сердце пропустило удар. За частоколом деревьев замелькали чьи-то размытые силуэты. В следующую секунду на чистое пространство у самой кромки берега выскочила девчушка. Она что-то громко лепетала, то и дело проглатывая окончания слов и даже целых фраз. Вот малышка уже почти добежала до ледяной корки, как вдруг длинная и тонкая юношеская рука перехватила ее поперек туловища и дернула назад. Тихонько взвизгнув от неожиданности, девчушка кубарем полетела в сугроб, увлекая за собой злоумышленника. В воздух небольшим салютом поднялось снежное облачко, и когда оно осело, я осел тоже. Медленно, в абсолютной растерянности осел на землю, глядя, как я же сам беспомощно барахтаюсь в куче снега в попытках сбросить с себя сестру. То есть, посох закинул меня на триста лет назад? То есть, я сейчас в далеком забытом прошлом? Или же это стоит считать моим настоящим?.. — Вот так штука, — скрипнул Темный, присаживаясь рядом со мной. Уф, одни неожиданности. — Дуреха, лед же не встал еще! Вот провалишься, буду потом всю ночь сидеть возле проруби и вылавливать тебя обратно. Вот что ты больше любишь, червей или хлебные шарики? — я хмыкнул: однако, какая ирония. Долговязый брюнет не скупился на колкости, а девчонка пропускала их все мимо ушей, самозабвенно дергала его за полу кожаного плаща и канючила: — Ну Дже-е-ек! Ну давай покатаемся, хоть чуточку! — Ну все, миледи, хлебных шариков вы не заслужили, — юноша опечаленно пожал плечами и тут же получил щедрую порцию снега прямо в лицо. Повозившись еще немного, оба вылезли из сугроба и, отряхнувшись, скрылись в лесу, а я все так же продолжал сидеть в кустах, как огорошенный, и не знал, что и думать. От интереса аж руки чесались, и, не успев осознать, что делаю, я пустился бегом в лесную чащу. Где-то сзади недовольно запыхтел мой темный близнец.[4]
А деревня совсем такая же, какой я ее запомнил. Я остановился, притаившись за деревом — понимаю, что выглядит до ужаса нелепо, ведь меня совершенно точно никто не видит (впрочем, ха, ничего необычного), но шагу ступить все равно не могу. Дыхание отчего-то сперло. Вот оно, протяну руку — и впервые ничего не растворится в полупрозрачном мареве воспоминаний. Так странно. Мир всегда казался чуточку нереальным — хотя, по сути, нереальным для мира был как раз я, — а сейчас я впервые увидел всю палитру красок целиком. Я невольно вдохнул морозный воздух полной грудью, прикрыв веки. Так вот она какая, моя жизнь. Джек, он же я, только живой, тем временем отворил дверь дома — моего дома?.. — и, поторопив сестру, вошел сам, отряхнув у порога снег с ботинок. — Ну и долго ты с березой обниматься будешь? — вздернув бровь, поинтересовался Темный. Он-то никого не стеснялся и, в отличие от меня, с неподдельным интересом ворошил ногой угли давно потухшего костра. Отпрянув от дерева, я еще секунду-другую неловко потоптался на месте и шагнул вперед. — Что тебя останавливает-то? Никто здесь не увидит тебя, и ты это прекрасно знаешь. Я запнулся, не успев облечь свои мысли в слова. Темный чуть сощурился и едва заметно склонил голову к правому плечу — мой собственный жест. Непонимание и небольшая щепотка заинтересованности. — Страх. Страх меня останавливает. Темный выпрямился тут же, будто палку проглотил. И все загадки стали совершенно прозрачными. — Не в состоянии разделиться надвое, посох отправил нас туда, где мы были одним целым. — Точнее, где нас еще не было вовсе, — близнец кивнул в сторону моего дома. — Интересно, сколько еще времени до… — Не знаю, — я зябко передернул плечами, хоть и не чувствовал холода. На душе скребли какие-то кошки. В голове гудели и путались обрывочные мысли, а на плечи будто навалилось что-то тяжелое. Мне дали возможность пройти этот путь дважды. Совсем скоро (или не очень?) я вновь умру и вновь появлюсь на свет. И, в конце концов, зачем это все? — Это второй шанс, — едва слышно сказал Темный, но я уцепился за эту короткую фразу как за соломинку. — Для чего? Он молча пожал плечами, развернулся на пятках и решительно, но неторопясь направился в сторону моего дома. Ничего так и не поняв, я пару раз сжал и разжал кулаки в полнейшем бессилии, а потом последовал за своим темноволосым отражением. Дом встретил целым букетом ароматов, враз оживляющих рой красочных воспоминаний. Пошатнувшись, я уперся плечом в дверной косяк и ухватился за него пальцами так сильно, что побелели костяшки, и вдохнул глубоко-глубоко. Пряный запах древесины. Свежевыпеченного хлеба. Молока. Накидок из мягкой кожи. Хвои. Так пахло мое детство. — Джек, закрывай же двери! Я не собираюсь отапливать всю деревню, — недовольно пробурчала женщина в широком переднике, закатывая рукава и утирая со лба пот. Она возилась около печи — приготовление ужина было в самом разгаре — и воспринимала вштыки любые попытки помешать данному процессу или вклиниться в его размеренный ход. Я почувствовал, как покалывает в носу и слипаются мои мокрые ресницы. Моя мама. Я не видел ее в тех обрывочных воспоминаниях, которыми со мной поделилась коробочка с молочными зубами, но совершенно точно знал — это она. Только у нее могли быть такие прекрасные густые волосы, такие нежные, но натруженные руки и такие родные глаза цвета темной карамели, до безумия похожие на мои. Щеки обожгло горячими дорожками слез. Я трепетал всем своим естеством и держал губы сомкнутыми, чтобы сердце не выскочило из горла наружу. Неожиданно прямо передо мной возникло мое же собственное лицо и начало стремительно ко мне приближаться. Я судорожно отшатнулся от двери и, впопыхах обо что-то сподкнувшись, полетел кубарем согласно законам гравитации прямиком вниз, и от встречи с дощатым полом мою физиономию спасло только одно — Темный Джек, вовремя схвативший меня за плечи. Я кое-как встал на ноги, неловко отряхнулся, поелозил тыльной стороной ладони по щекам и пробормотал скомканное «спасибо», пряча от него глаза. — Ты помнишь все это? — неожиданно в голосе Темного прорезалась робость. Я в удивлении приподнял брови. — А ты нет? — отрицательный кивок. Вот так новости. — Но ведь ты… — Да, мы одно целое, и я — это ты. Но… — он отвернулся, принявшись будто от скуки разглядывать обстановку комнаты и кровать в углу, на которую была небрежно свалена стопка шерстяных пледов. — Я родился в тот момент, когда ты умер. У меня «прошлой» жизни нет, только одна. Оу. Я машинально кивнул и чуть дернулся от неожиданно громко хлопнувшей двери. Живой Джек склонился в шутливом поклоне, заработал укоризненный взгляд матери и добродушно расхохотался. Мать поспешила отвернуться, но я успел заметить, как в уголках ее глах появилась сеточка тонких морщинок — от меня улыбки не спрячешь. Впрочем, слишком увлеченный наблюдениями, я и не заметил, как от меня спряталась моя собственная.[5]
Проходит неделя, проходит другая. Моя прошлая жизнь оказывается куда интереснее моей настоящей. На пару с Темным Джеком мы ходим за живым мной по пятам, как утята за мамой уткой. До жути интересно, ведь каждый день в этом месте такой свежий, непривычный, но в то же время… понятный? С каждым шагом, постепенно раскрывая себя заново, я в то же время неуклонно шел к осознанию, что этот веселый розовощекий парень с несуразно длинными руками и ногами — это все еще я. Такой же точно я, как и сейчас — без царя в голове, шумный, во всем видящий повод для шутки. И так же точно стремящийся быть замеченным. Старшим быть непросто, особенно братом, особенно когда твоя сестренка — просто золотце, ребенок-одуванчик, предмет обожания всех вплоть до самого последнего черствого сухаря во всей деревне. И мне нечего было возразить, ведь я обожал ее и сам. На руках носил, часто даже буквально. Но одиночество иногда накрывало. А потом переливы детского смеха с лихвой восполняли сосущую пустоту в груди, когда я в очередной раз изображал из себя злобного медведя или лося и, состроив дурацкую рожу, с истошными воплями носился за мелочью по дому. И на душе становилось тепло. Эта ночь выдалась бессонной. Я сидел на крыше, упираясь спиной в дымоход, и бездумно болтал ногой, отчего снежные комья с глухими хлопками время от времени падали на землю. Сегодня мороз. Вспомнилось озеро — к утру лед наверняка схватится, и самые отчаянные хулиганы возьмут коньки в руки и отправятся искать себе веселья на пятые точки. Одним из таких, вероятно, стану и я. — Страшно? На голос я не обернулся. Спустя мгновение рядом со мной плюхнулся Темный Джек, закинув ногу на ногу и вальяжно оперевшись на локти. Я хмыкнул в ответ. Казалось бы, чего бояться? Неизвестности. Неизвестность пугает, она пугала меня всегда. Когда ты будто завис между реальностью и небытием, мечешься меж людей, домов, неприкаянный, и не можешь найти свое место. Когда твое будущее по определению не определено. Будущего нет, прошлого тоже, а настоящее, как жвачка, растянулось на целую бесконечность. Теперь же — вот оно, прошлое мое. И оно открывает глаза на многие вещи. Неизвестность ведь была пугающей всегда — не только для меня-духа, но и для меня-человека. Шутки, бравада — все это прикрытие, отвлекающий маневр, уж эти две недели раскрыли мне глаза на многие вещи. Чтобы не сознаваться самому себе: боюсь. Могу ли сознаться сейчас? Я оглянулся на Темного Джека. В его внимательных глазах — хитрые искорки. Улыбается, зараза. Я пихнул его локтем в бок, и внезапно меня пробрало на смех. Снова возникло это непонятное чуство легкости, и захотелось взлететь птицей под самые облака. — Страшно, — я плюхнулся рядом с Темным на спину и, на секунду замыслившись, добавил: — было. Страхи живут лишь во тьме. Прячутся по самым укромным и потаенным уголкам души, а стоит выйти на свет — растворяются, как капли дождя растворяются в озере. Как тают снежинки, когда касаешься их пальцами. Но если идешь у них на поводу, сковывают руки и ноги тяжелыми железными цепями, так, что и шагу не ступить, а сердце заставляют биться в бешеном хаотичном ритме. И с каждым шагом уводят все дальше от истины. Ведь я всегда был… собой. Путешествие в прошлое прояснило многие вещи, но ничего по сути нового мне, если задуматься, не открылось. Я всегда обо всем знал — но это знание оставалось незамеченным, теряясь в толпе мечущихся «почему?», «зачем?» и «за что?». За деревьями я всю жизнь не видел леса. Остаток ночи я провел на крыше. Темный остался рядом, и до самого утра мы не проронили ни единого слова — было уютно молчать. А на следующий день снизу заскрипела натужно тяжелая дверь, послышалось обеспокоенное «Джек, осторожнее», а следом за ним — беззаботное «непременно», и я понял: мое приключение подходит к концу. — Пойдем, нам тоже пора. Прежде чем спрыгнуть с крыши, я зачем-то дернул Темного за рукав толстовки, хоть он наверняка слышал этот короткий диалог и сам. Как ленивый кот, мой близнец сперва тщательно потянулся, что-то неразборчиво поворчал и лишь после того стёк на землю бесформенным черным желе. — Замечательный день для смерти, — зевнув, буднично изрек он и положил руку мне на плечо. — Ну что, готов? — Всегда готов. — Оно и видно, сияешь как начищенная монета, — он одобрительно похлопал меня по спине. Я, внезапно сконфузившись, попытался спрятать улыбку, которая без моего ведома дерзко и своевольно выползла на мое лицо, но попытки с треском провалились. — Я рад, — Темный тепло улыбнулся. — Идем. — Идем, — я напоследок приобнял его за плечи одной рукой и, поймав понимающий взгляд, кивнул. Время пришло. — А давай поиграем!.. Давай поиграем в классики! Это совсем просто, как… раз!.. два!.. — Джек?.. Джек!.. Все вокруг залило ярчайшим светом Луны. Я поднял глаза на Темного Джека, понимая, что делаю это в последний раз — и впал в забытие.[6]
Я пришел в себя на асфальте в хорошо знакомом узком переулке. Вдалеке, на перекрестке, все так же виднелся сиротливый силуэт фонаря, только теперь потухшего. Неподалеку лежал мой посох — обыкновенная кривая палка, лишенная всяких узоров. Напротив возвышалась высокая черная фигура, и ее глаза горели яростью. — Что за чертовщина?! — оскалив зубы, мужчина вскинул в воздух руки, и из-за спины к нему, будто тени, начали сползаться десятки, нет, сотни вороных лошадей. — Что ты сделал с ним? — его голос надломился на последнем слове, срываясь в истерику, и я не смог сдержать улыбки. Голова немножко гудела, но на душе пели птицы. Я сгреб левой рукой посох, с наслаждением чувствуя, как древесина покрывается тончайшей вуалью инея, и, оперевшись о колено свободной рукой, поднялся на ноги. — Спасибо, Кромешник, — расхохотался я, не сдержавшись, когда его лицо смешно вытянулось от удивления, а брови устремились куда-то бесконечно далеко вверх. — Спасибо. Я бы не победил в нашей борьбе, если бы не ты. — Ты еще не победил, мальчишка, — огрызнулся он, и боковым зрением я заметил, как жеребцы-кошмары обступают нас со всех сторон. — О, разве? Заговорился что-то, прошу простить, — я согнул спину в реверансе и, дождавшись, когда градус бешенства Кромешника достигнет температуры кипения, загадочно подмигнул ему и перехватил посох поудобней. Веселье только начинается!