mismatch

Томный, щекочущий жар заполняет его изнутри. Удушает и настигает липким потом. Он чувствует, как горят в лихорадке скулы, и стискивает острыми зубами пухлые, с проявившимся привкусом крови губы. Плотнее зарываясь лицом в подушку и сжимая колени, подтягивая их к груди, Сехун изо всех сил старается не застонать. Прикусывает кончик взмокшей подушки и хочет оказаться за миллионы километров отсюда. От этого неизвестного, но одурманивающего запаха, который пропитал стены его дома. Он не знает, плод ли это его воображения или очередная неудавшаяся шутка брата, которому стукнуло в голову разбрызгать в его комнате афродизиак, но то, что с ним не все в порядке, он понимает. Нервно запинывая ногами слишком тяжелое горячее одеяло в основание кровати, Сехун резко переворачивается на спину и, шумно дыша через приоткрытый влажный рот, невидящим взглядом ловит цветные мушки на темном потолке. Ему шестнадцать. И у него по непонятным причинам стоит так крепко, что даже жесткая дрочка под ледяным душем не спасает от этого дикого напряжения. Сехун не помнит, что могло послужить причиной такого возбуждения. Ведь всю неделю он находился с отцом-альфой на традиционной охоте за городом, которую они с недавних пор начали устраивать раз в четыре месяца, и вернулся лишь сегодня утром. Единственное, что изменилось за четкий распорядок, это то, что дома оказались они на несколько часов раньше – дороги были на удивление свободными. Ничего не предвещало внезапных катаклизмов в его организме… Сехун широко распахивает глаза с проблеском озарения в их ореховой глубине. …Разве что в квартире витал сладкий, опьяняющий аромат чего-то неопределенного, нежного. Такой невесомый и едва ощутимый. Аромат молодой омеги. Но он быстро вымывался из помещения вместе с теплым весенним ветром, лижущим их отчего-то открытые оконные рамы. А посреди коридора стоял скованно улыбающийся папа-омега… без Лухана. Впервые за целый день Сехун осознает, что не видел старшего брата. Обычно ластящуюся и крикливую бету, который со счастливым смехом сносил его с ног, стоило появиться на пороге после долгого отсутствия. Сехун же не заострил на этом внимания, так как слишком вымотался, выслеживая дикого кабана, и сразу же отправился в ванну, где провел добрую половину дня. Поужинал, узнал домашнее задание, выполнил, лег спать. За все это время Лухан не выходил из комнаты. Он был на два года старше Сехуна, но ничем особенно не выделялся. Мягкий характер, болезненная бледность кожи, пушистые светлые волосы и тонкие запястья. Сехун всегда тайно сочувствовал Лухану - из брата вышла бы прекрасная омега, но судьба решила за него и лишила запаха. Но это не мешало Сехуну, будучи альфой, трепетно оберегать Лухана. Играясь с ним, Сехун временами даже опасался ненароком переломить что-нибудь хрупкое в его невесомой фигуре. Ведь старший брат, в отличие от выносливого и упрямого него, так легко заболевал и тяжело переносил самые простые ушибы. И сегодня целый день не попадался ему на глаза. Родители молчали. Это было, по меньшей мере, странно… Сехун сглатывает приторную слюну и зажмуривается. Он обязательно узнает завтра, что произошло. А сейчас густое, мучащее томление заволакивает его разум. Не дает мыслить здраво. И желание только о требующей немедленной разрядки эрекции. Сехун внезапно даже теряет нить того, о чем размышлял мгновение назад, и чуть нервно усмехается от абсурдного ощущения чужих мягких рук на своих тазовых косточках. Кажется, он все же сошел с ума от возбуждения… Как глупо. - Сехун-а… И Сехун, позабыв о неподъемности собственных конечностей, вскакивает на согнутых локтях, стараясь остановить расфокусированный взгляд на лице Лухана. Именно Лухана, в его кровати. Раскрасневшегося, с лихорадочным блеском в глазах, с влажными губами и с такими - матьтвоюблять – потрясающе узкими и обнаженными бедрами цвета слоновой кости в лучах полной луны, пробивающейся через незашторенное окно. Внизу живота щекотно, тяжело и настойчиво тянет. Запах усиливается. Лухан сглатывает, облизываясь быстро, опасливо, и поднимает на Сехуна свои влажные глаза, трепеща золотыми паутинками ресниц. На нем огромная растянутая футболка и белеющие из-под широкого ворота тонкие плечи. Сехун как завороженный приподнимается, тихо хрустя прогибающимися пружинами постели. Лухан прикусывает нижнюю губу и слегка сжимается. Но Сехун замечает, как в неосознанном предвкушении он подается ему навстречу, вновь облизываясь. Больше не в состоянии удерживать собственное вожделение, Сехун ловит себя на отвратительном желании ощутить эти коралловые, потрясающе красивые в своей трогательной девичьей форме губы на своем члене. Губы своего старшего брата, от которого внезапно сильно пахнет миндалем и ванилью. Это навевает на него ностальгию… Почти переплетая свое учащенное дыхание с дыханием брата, Сехун не может отвести взгляд от вкраплений испарины во впадинке его словно начерченных карандашом ключиц и тянется раскрытыми ладонями к маленьким белым коленкам. Его брат всегда был слишком изящным для беты. Слишком, неправдоподобно изящным для того, чтобы не иметь собственного возбуждающего аромата и не быть омегой… Сладкой, невинной, сводящей с ума омегой. Сехун все же обхватывает широкими ладонями его колени и медленно, с извращенным благоговением ведет ими вверх, ощущая чужую возбужденную дрожь. Заводясь сильнее. Омегой… Он подцепляет кончиками дрожащих пальцев низ ночной футболки Лухана и, шумно втягивая сквозь зубы тяжелый, спертый воздух, оглаживает неожиданно оказавшиеся обнаженными ягодицы. Его стояк грозится порвать нижнее белье. Лухан крупно вздрагивает, опуская голову еще ниже, позволяя разглядеть чувственно проступающие позвонки на выбеленной шее, и утыкается мокрой челкой в изгиб напряженного плеча, комкая тонкими пальцами махровую ткань пижамных штанов Сехуна. Та натягивается под давлением его движений и сильнее сдавливает эрекцию, заставляя младшего брата глухо прорычать. Всхлипывая, Лухан теснее прижимается к его груди, и Сехун ощущает ударивший в голову аромат. Тот самый. Воздушный и сладкий. Он разрывает последний оставшийся в комнате кислород, заполоняя собой все пространство и не позволяя Сехуну мыслить здраво. Не позволяя сейчас глубоко вдохнуть полной грудью и залепить себе же пощечину, потому что на его коленях сидит его старший брат… Потрясающе красивый, тонкий и обнаженный под легкой футболкой возбужденный старший брат. Его взъерошенные волосы щекочут Сехуну шею, сбитое дыхание оседает капельками пота на ключицах, а маленькие, почти девичьи руки неуверенно тянут пояс пижамных штанов вниз… - Сехун-а… И от этого тихого и протяжного голоса у Сехуна окончательно срывает крышу. Алые вспышки перед глазами стирают весь возможный и невозможный контроль. Сильными пальцами сжимая одну ягодицу, а другой рукой впиваясь в золотистый затылок, Сехун губами ловит судорожный стон и глубоко проскальзывает языком в просяще открытый рот брата. Лухан содрогается в объятьях и пробирается ладонью под его штаны, спешно оглаживая взмокшими пальцами стоящий сочащийся член. Сжимая зубы на мягких губах Лухана, Сехун низко стонет и, очерчивая ногтями упругие мышцы, забирается рукой в ложбинку ягодиц. Колечко сжатых мышц мокрое и скользкое. Но Сехун слишком опьянен сильнейшим в своей жизни возбуждением и пробудившимся животным инстинктом, чтобы зацикливаться на таких поражающих вещах, как внезапный сильный запах и выделяющаяся смазка у брата-беты. Сехун слишком хочет трахнуть Лухана, чтобы задумываться – почему? - Т-ты… - неуверенно шепчет Лухан, обжигая дыханием. Сехун невольно замирает. – Ты только папе не говори… И Сехун улыбается широко, щуря глаза-полумесяцы, и подается вперед. Он целует, ласкающим движением юркого языка затрагивая влажные щеки, посасывая раскрасневшиеся и почти кровоточащие от несдержанных укусов губы, облизывает маленький подбородок и вбирает в рот нежную мочку алеющего уха. Лухан тихо стонет, стоит Сехуну раздвинуть длинными пальцами напряженные мышцы и проникнуть в его жаркую, истекающую обжигающей смазкой глубину. Сехун разрывается на части, когда Лухан прижимается к его торсу животом и позволяет ощутить членом, горящим в жажде разрядки, свой небольшой аккуратный стояк. Сжимая взмокшие волосы в кулак и оттягивая от себя, Сехун кусает брата за губы и встречается с ним взглядом. Тот опьянен наслаждением и вряд ли что-то понимает. Только хлопает глазами томной лани и отстраненно перебирает тонкими пальцами чужой каштановый затылок. Сехун довольно улыбается, дурея от такого податливого, мягкого, как пластилин, и готового на все брата. Он тихо посмеивается, взглядом скользя по кукольному, как нарисованному лицу, хрупкой шее, маленьким плечам и выразительным ключицам. Поглаживает ладонью обнаженное бедро и вновь, как ничего не весящего щенка, притягивает к себе, прихватывая острыми зубами молоко кожи на изгибе худого плеча. Лухан тихо скулит и неосязаемо пересчитывает венки на его члене длинными пальцами. Собирает вязкую смазку с влажной головки, цепляется ногтями за крайнюю плоть, срывая с губ Сехуна раздраженное шипение, проходит мокрой ладонью по стволу и, чуть прихватывая основание, подушечкой большого пальца прижимает мошонку. Оставляя всполохи засосов под алебастровой линией челюсти, Сехун в наркотическом тумане с нажимом давит на русую макушку, буквально через мгновение ощущая теплый мягкий рот старшего брата на своей эрекции. Свистяще вздыхая, едва закидывая голову от накрывших его облегчающих, но в то же время острых и снедающих чувств, Сехун прикусывает кончик языка и заставляет себя опустить внимательный взгляд вниз. Лухан, привставая на колени, прогибается достаточно, чтобы футболка задралась и открыла соблазнительный вид на красивую задницу. Сехун не упускает момента сгрести ткань пальцами и задрать до самых лопаток брата, затем вновь проникая уже тремя пальцами в раскрывшееся колечко, чувствуя, как обволакивают фаланги эластичные, жадные до ласки стенки, и как тепло и скользко пачкает их смазка. Неумело заглатывая огромный член почти до середины, помогая себе сжатой ладонью, Лухан тихо стонет и облизывает гладкую головку, пропуская ее за щеку, а затем старается насадиться ртом на ствол брата еще глубже. Он не понимает, что происходит. Он чувствует только сводящую с ума, доводящую до какого-то неизведанного ранее предела наполненность внутри. Он чувствует только непознанное наслаждение от таких вещей, о которых мог мечтать только в самых смелых фантазиях… А сейчас младший брат трахает его в рот, до боли сжимая волосы в кулак, и растягивает изнутри крепкими пальцами. Лухану хочется стонать в голос и прогибаться навстречу приятным, но таким недостаточным ласкам, однако он только постанывает, сося и лаская толстый рельефный член Сехуна, и коротко подается проникающим в него фалангам. Смазка толчками выделяется из сфинктера, и он ощущает, как она горячо скользит по напряженным от возбуждения бедрам, как пачкает поджавшиеся яички, слышит, как она тихо хлюпает от совершаемых фрикций внутри него. Ему никогда еще не было так хорошо… Лухан никогда себя так не чувствовал… он понимает, что с ним что-то не так, но предпочитает спустить с тормозов собственные желания. Поэтому с влажным звуком выпускает изо рта возбуждение Сехуна и обхватывает раскрасневшимися губами темные яички, обласкивая мошонку и надрачивая крепкий ствол мокрой ладонью. Шипя сквозь плотно сжатые зубы, Сехун закатывает глаза и облизывается, наверняка болезненно раздвигая пальцы в теле Лухана, грубо проникая ими в мокрую, теплую глубину. Он с распирающим его грязным возбуждением чувствует неуверенный, но такой горячий и жадный рот брата, что в момент, когда он в последний раз приминает языком складочки уретры, проникая между ними и вылизывая проступающие капли выделений, а потом вбирает в себя его яйца, просто не выдерживает. Сехун жестко вздергивает Лухана за волосы, за мгновение переворачивая на живот и вдавливая его голову в охладевшую подушку. Красивые округлые ягодицы вскидываются вверх, открывая Сехуну сногсшибательный вид на растянутую, сочащуюся смазкой дырку, маленькие яички и подтянутые бедра. Сехун облизывает губы, прикусывая нижнюю, и глубоко втягивает носом переполненный сладостью кислород. Темные, почти черные глаза из-под ресниц бросают взгляд на профиль Лухана. Широкая ладонь Сехуна вплелась пальцами в русые взъерошенные пряди, выразительные скулы подернуты почти алым румянцем, некогда по-детски искренние глаза смотрят на него с таким вожделением и покорностью, что у него яйца стягивает от потребности вставить колом стоящий член между разведенных ягодиц. Лухан - омега. Та самая - потрясающе пахнущая, сладкая, блядская омега. И сейчас, вылизывая дрожащее кольцо мышц и вслушиваясь в короткие мягкие стоны, Сехун понимает, почему родители предпочли скрывать от него этот факт. Потому что при первой же течке Сехун, только уловив запах старшего брата, выдолбил бы его, не задумываясь о последствиях… Как сейчас. Он с одного мощного толчка проникает в просящую дырку, с восхищением в глазах наблюдая, как прогибается в пояснице и громко стонет его имя Лухан. Его острые лопатки сходятся на линии позвоночника, грозясь вспороть кожу, а тонкие пальчики добела сжимают подушку. Сехун давится переполнившим его до глотки чувством экстаза и только крепче сжимает волосы брата, дергая его голову на себя, выходя и вновь втрахиваясь по самое основание. Лухан скулит от боли и кайфа, урчаще постанывает, принимая в себя большой, раздирающий его изнутри член младшего брата. Его глаза увлажняются от проступающих слез, ведь эйфория, как туманом окутывающая его терпким запахом кофе, устраивает маленький ураган в мироощущении. Он не может держать себя в руках. Ему хочется разрыдаться от счастья. Ведь это его первый раз за два года после первой течки, когда он решается пойти против всех запретов родителей и показаться Сехуну. Отдать ему себя без остатка. Позволить обращаться с собой так, как он захочет. Разрешить ему иметь себя так, как братик пожелает… Поэтому он только подмахивает на грубые, несдержанные толчки внутрь себя, и горит изнутри от нарастающего возбуждения. Сехун, кажется, теряет связь со своей человечностью и только сильнее вдавливает старшего брата в кровать, быстро и точно проникая в узкую текущую задницу. Под горящим извращенным удовольствием взглядом его собственные пальцы сжимают и явно вырывают мягкие красивые волосы Лухана, бисерины пота скатываются с изящной запрокинутой шеи, скапливаясь между сведенных от позы и силы толчков лопаток, и сам Лухан гнется так, как пожелает Сехун. Его тонкий, не умеющий тихо смеяться, ласковый, любящий глупые мелодрамы, добрый, ранимый, обожающий толстопузых щенков и малиновое мороженое старший брат позволяет ему иметь себя в девственное кольцо глубоко и сильно. Как настоящая, похотливая до чужого члена омега… Сехун улыбается, склоняясь и ожесточенно прихватывая белыми острыми зубами светлый затылок. Лухан вскрикивает, распахивая мокрые от слез глаза, Сехун выпутывает пальцы из его волос и опускает обе руки на узкую талию. Теперь он трахает его как сучку. Сжимая и оттягивая зубами загривок, принося острые болезненные ощущения и совершая короткие, но точные в своем попадании по простате толчки. Выстанывая его имя на самых высоких нотах, Лухан сбивается с ритма, обессиленный, и лишь хрипло дышит, не в состоянии подаваться брату в ответ. Полностью расслабляясь и получая только трещащее электричеством удовольствие от жесткого секса. Лухан почему-то никогда не сомневался, что сдержанный и слегка заносчивый Сехун именно такой в постели. Грубый, властный, не терпящий неповиновения. Во время течек, когда папа-омега запирал Лухана в доме, а Сехуна с отцом-альфой провожал на охоту, он сходил с ума от жара и боли, растягивая себя пальцами и глухо скуля в простыни, представляя, как младший брат будет скручивать ему руки и входить в него на всю длину… И эти желания пугали его не меньше, чем заводили. И когда Сехун возвращался с охоты, Лухан старался успокоить свое бешено стучащее сердце, в то время как член в душном пространстве джинсов наливался кровью. Потому что спокойно улыбаться и болтать с братом, запах которого свинцовой тяжестью оседал внизу живота, Лухан не мог. Его самого родители пичкали всевозможными блокаторами, покупали специализированные гели и крема, лишь бы младший альфа не учуял его запаха… Как эгоистично. О самом Лухане они совсем не думали, пока тот возбуждался и вздрагивал от любого прикосновения младшего. Родители заприметили неладное, еще когда маленький шестилетний Сехун ненавязчиво терся о ничего не подозревающего Лухана и с горящими восхищением глазами целовал старшего брата в маленькие ладошки. Сехун зажимал уже изрядно уступавшего ему в размерах Лухана в коридорах, игриво щипая за пухлые щечки, и обожал обнимать со спины, зарываясь маленькими пальчиками в волосы смущенного брата. Ночью прокрадывался к Лухану под горячее одеяло и прижимался ненормально близко. С возрастом Сехун начинал ненавязчиво, возможно, даже неосознанно заходить дальше прилипчивых объятий и долгих чмоков в тонкую шею. Сехун позволял себе кусать брата за губы, когда был чем-то недоволен, а потом объяснял рассерженным родителям, что не видит в этом ничего плохого. Привычно проводя ночь в постели старшего, он забирался ручками под его пижаму. Предусмотрительно прижимал проснувшегося перепуганного брата плотнее к матрацу, чтобы молчал, и невесомо ласкал стройные ножки, маленький член и впалый животик, жадно следя за Луханом, который краснел, плакал и прижимал ладошки к дрожащим губам. Сехун не видел в этом ничего зазорного, воспринимая свою тягу к старшему брату как нечто само собой разумеющееся. Ведь он же его брат. Сехун же должен любить его, правильно?.. Так почему же папа-омега плачет и прижимает к груди непонимающего и старающегося его успокоить подросшего десятилетнего Лухана, а папа-альфа кричит на Сехуна и шлепает его по попе, говоря, что трогать братика «там» ему совсем-совсем нельзя… - Но мне нравится, как пахнет Ханни!.. И это капризное возмущение становится отправной точкой для того, чтобы родители решили лишить Лухана статуса омеги. Хотя бы на время. Пока он не выучится и не уедет поступать. Куда-нибудь подальше от Сехуна. И только сейчас братья, сплетаясь друг с другом в единое целое, позволяя себе больше, понимают, чем бы все закончилось, если бы родители не решили запечатать запах Лухана с помощью медикаментов и маскирующих ароматизаторов. Все закончилось бы этим самым сексом с прижатым к кровати Луханом и озверевшим Сехуном. Лишь с обезоруживающей разницей в два года. Разжимая зубы на русом загривке, Сехун целует взмокшую шею брата и довольно ухмыляется, вспоминая, каким славным был Лухан в свои шестнадцать и каким быстро созревшим в четырнадцать - Сехун. Как он мог позволить себя обмануть, когда под боком жил такой очаровательный доступный брат. Ведь никого роднее Лухана у него нет… Сехун сумел бы хорошо позаботиться о нем, а родители его у него забрали. Это нечестно. Но Сехун наверстает упущенное время… Прихватывая ладонью за горло и заставляя Лухана вскинуть голову, Сехун припадает к его губам, проводя языком от одного уголка к другому и проскальзывая внутрь, выходя из жаркого тела и вновь проникая до основания. Лухан стонет в его открытый рот и сухо кончает, сдавливая член Сехуна внутри и заставляя его излиться в себя мощным всплеском обжигающей спермы. Сехун рычит имя старшего брата как раз в тот момент, когда дверь его комнаты распахивается с оглушительным треском, с хрустом врезаясь ручкой в стену. Он не успевает даже среагировать, как сильные руки до боли сжимают его плечи и одним рывком сдергивают с кровати. Член выскальзывает из обессилено опавшего на постель Лухана, а сам Сехун с испуганно забившимся в груди сердцем летит на пол под аккомпанемент злых, громких ругательств. Обнаженное, разгоряченное после секса тело облизывает сквозняк, проникающий из открытого коридора, и Сехун краем взгляда замечает, как в проем вбегает переполошенный старший омега, бросаясь к кровати. Лухан переворачивается и прижимается спиной к стене, со слезами принимая обжигающую пощечину от раскрасневшегося потерянного папы. - Что вы… - выдыхает не до конца осознавший происходящее Сехун. Это слишком ужасно, чтобы быть правдой… Тяжелый, каменный удар приходится ему под ребра, выбивая кислород из легких и заставляя вновь упасть на колени, сгибаясь пополам. Звон в ушах заглушает маты и возмущения, слетающие с языка отца-альфы. Он мечется рядом с голым, задыхающимся Сехуном, опуская на его спину болезненные беспорядочные удары, а младший только широко распахнутыми глазами наблюдает, как кричащего Лухана за волосы стаскивает с грязной постели папа-омега, который, плача и краснея, старается скрыть перепачканное спермой тело сына в измятое одеяло. Лухан вырывается, путаясь в простынях, и падает обратно на кровать, отбиваясь от его настойчивых рук. Отец-альфа внезапно прекращает осыпать младшего сына ударами и ругательствами, заставляя его настороженно сжаться и вскинуть на него полные страха глаза. Мужчина отталкивает папу-омегу от Лухана и, дергая за тонкую щиколотку на себя, молча, сверху вниз, обрушивает безжалостный кулак на перепуганное заплаканное лицо… Сехун не слышит ничего, кроме безумного сердцебиения перебитого болью, страхом, виной и ненавистью сердца и пронзительного, раздирающего его внутренности вскрика Лухана. Папа-омега, рыдая и цепляясь пальцами за штанину альфы, умоляет его не трогать старшего. Поднимается на подкашивающие ноги и старается защитить хрупкого сына от ярости отца, да только мужчина с ненавистью бросает в него что-то унижающее и с локтя отталкивает в сторону. Лухан сжимается на постели маленьким клубком, скуля и плача. Беспорядочно хрипит слова прощения, но отец лишь пренебрежительно сплевывает в его сторону… - Мелкая неблагодарная тварь. Лухан только зажмуривается, заходясь в сдавленных рыданиях, и прикрывает разбитое лицо слишком сильно дрожащими ладонями. Сехун понимает, что не может даже сморгнуть, полностью поглощенный происходящим на его глазах абсурдом… или же абсурд был до этого?.. Он не понимает… только чувствует, как внутри все выедается бесконечной болью и виной, по щекам катятся слезы, а образ беззащитного и почти крохотного Лухана под ногами отца навсегда выжигается на коре его головного мозга… Сегодня он видит Лухана в последний раз.