Forever Yours.

There are times I can live my heart wide open, Иногда я могу оставить свое сердце нараспашку, There are days I believe I can heal wounds on me Иногда я верю, что смогу исцелиться, There times I can come to you and hurt you, Иногда я могу прийти и ранить тебя, I can easily bring your tears, С легкостью довести тебя до слез, I can send you to hell, I know you. Послать тебя к черту, я ведь знаю тебя. © Sunrise Avenue – Forever Yours Химчан просыпается от того, что солнце ярко светит в лицо сквозь неплотно занавешенные шторы. Негромко чертыхаясь, он слегка приоткрывает воспаленные и слезящиеся глаза и хрипит, пытаясь дотянуться рукой до лежащего на другой половине кровати человека. - Твою мать, Енгук, сколько раз я тебе говорил – выходишь на балкон курить, занавешивай за собой шторы! Я скоро возьму и вытатуирую это изречение на твоем упрямом лбу! Но рука нащупывает прохладную наволочку вместо мягких, торчащих в разные стороны коротко остриженных волос. Осознание наступает так же внезапно и мучительно, как и пробуждение пару мгновений назад. Химчан резко садится и смотрит на аккуратно заправленную половину кровати Енгука. Подушка лежит на безукоризненно ровной поверхности одеяла, и такой армейский порядок злит Химчана до крайности. Он резко хватает подушку и скидывает ее на пол, затем елозит руками по покрывалу, стремясь лишить его показного лоска. То, что кровать убрана так рано, означает лишь одно: Енгук сегодня не ночевал дома. Сердце болезненно сжимается, и Химчан падает на подушку, в бессилии запустив руку в выкрашенные в каштановый цвет волосы. Вчера они с Енгуком крупно поссорились. Не так, как раньше, с дружескими перепалками и примирительным сексом после, а по-настоящему. Химчан швырял на пол подаренные Ендже тарелки, громко орал на Бана семиэтажным матом, обвиняя его во всех смертных грехах. Енгук в ответ кричал, что Химчан просто ничего не понимает, что все намного сложнее, чем может показаться на первый взгляд и что скоро он обо всем расскажет, честно. Но Ким будто не слышал, выплескивая всю ту боль и горечь, что скопились в нем за долгие недели подозрений и отчаянной тревоги за близкого человека. А потом Енгук резко побледнел и, облокотившись на стену рукой, стал хватать ртом воздух. Затем молча развернулся и, слегка пошатываясь, вышел из комнаты, прикрыв за собой скрипучую дверь. Химчан хотел побежать за ним, потому что в душе проснулась липкая тревога. Она царапала нутро острыми когтями, взывая к нему, умоляя засунуть гордость куда подальше и просто побежать за Баном, который выглядел подозрительно бледным. Но силы внезапно оставили его, и Ким рухнул прямо в одежде на незаправленную кровать и забылся тяжелым сном. Во рту чувствуется неприятный привкус. Химчан слегка поднимается на локтях и медленно скользит глазами по комнате: большой телевизор на стене, старое кресло бабушки Енгука, к которому Бан относился с особенным трепетом, небольшой торшер, купленный в одном известном шведском мебельном гипермаркете, его тумбочка… Химчан вздрагивает. Возле пачки сигарет и небольшой рамки с фотографией родителей и сестры лежит простой белый конверт, на котором что-то написано до боли знакомым, слегка корявым почерком. Химчан медленно берет конверт в руки и скользит взглядом по выведенным черной гелевой ручкой буквам: Это первое письмо. Второе найдешь на подоконнике на кухне. Почему-то становится тяжело дышать. Химчан не знает, что скрывает в себе дешевый белый конверт: сухое письмо со словами расставания, простую записку или признание в любви. Но липкая тревога, проснувшаяся в душе после ухода Енгука, хватает его ледяными пальцами, заставляя сердце забиться чаще. Он громко выдыхает и осторожно вынимает из конверта сложеный вдвое тетрадный листок. Слегка подрагивающие пальцы расправляют помятую бумагу, а текст начинает обращаться в слова: Привет, Химчан! Знаешь, я начал писать тебе письма с того самого дня, как мы переехали на эту квартиру. Решение жить вместе далось нам не так-то просто, потому что ни я, ни ты не были уверены, что мы сможем ужиться в таком маленьком пространстве. С нашими-то «славными» характерами! Но я очень надеюсь, что все будет хорошо. Я не знаю, что ждет нас в будущем, Химчан. Я сижу сейчас на нераскрытой коробке и быстро-быстро пишу тебе весь этот бессвязный бред, а ты гремишь кастрюлями на кухне и кричишь мне, чтобы я «перестал страдать ерундой и тащил сюда свою тощую задницу». Мне очень нравится, когда ты так нежно со мной разговариваешь, любимый… О чем я хочу написать в своем первом письме? Помнишь нашу первую встречу? Это сложно было назвать идеальным знакомством, тем более, что обстановка наркологической клиники не располагает к романтике и флирту. Но знаешь, когда я впервые тебя увидел… Что-то будто щелкнуло в голове, а сердце забилось намного чаще. Я не назвал бы это любовью с первого взгляда, но в тот момент я отчетливо понял, что ты – Особенный. Ты тот, кто действительно сможет вытащить меня из этого дерьма и научить жить заново. Волонтер молодежной организации, помогающий пройти реабилитацию клиентам рехаба, и завязавший наркоман со стажем – нас вряд ли можно было бы назвать парой, созданной на небесах. Мне много раз говорили врачи, чтобы я бросал. Друзья просили меня соскочить, а мама плакала, сидя рядом со мной, после того, как меня откачивали от очередного передоза. Мне угрожали, меня умоляли, меня насильно пичкали лекарствами, водили к экстрасенсам, гипнотизерам и всяким другим ебаным шарлатанам, после визита к которым мне хотелось догнаться еще больше. Но одной лишь твоей фразы… «Бросай наркотики, Енгук, бросай их, блядь, ради меня и нас с тобой!» Одной гребаной фразы хватило для того, чтобы я действительно сам захотел завязать… А потом я понял, что это любовь. Все происходило как-то естественно и очень просто. Меня не волновало, что ты мужик и что педик-героинщик – это уже диагноз. Я просто взял и влюбился. Так сильно, что наркотики стали не нужны. Зачем мне они, если ты уносишь меня намного сильнее? И то, что ты ответил на мои чувства… Знаешь, Химчан, наверно, это и стало тем, что заставило меня вновь захотеть жить. Не влачить жалкое существование от дозы до дозы, а вновь стать Человеком. Последний раз я принимал наркотики пять месяцев назад. Я стал больше курить, больше есть и медленно, но верно оживать. Я восстановился в институте и работаю программистом в небольшой компании, принадлежащей другу отца. А еще мне каждый вечер попадает от тебя, потому что я регулярно опаздываю на наши с тобой встречи. Эх, мне пора бежать, а то я слышу твои шаги. Наверняка ты сейчас побьешь меня половником за то, что я сижу на нераспакованных вещах и ничего не делаю. Это мое первое письмо о тебе, обо мне и о нас. Forever yours, Енгук. Химчан прижимает письмо к себе с легким трепетом. Ему кажется, будто оно наполнено Енгуком, его теплом, его яркой и солнечной улыбкой. Их встречу действительно сложно было назвать сценой из дешевого любовного романа. Никаких проливных дождей, красивых беседок и закатного солнца. Химчан работал волонтером в организации, занимающейся реабилитацией вылечившихся наркоманов и алкоголиков. И однажды к нему приставили нового пациента. Бан Енгука, практически его ровесника. Совсем молодого, приятного на вид парня, который светло улыбался ему с помятой фотокарточки личного дела. Плотно подсевшего на героин после того, как на его глазах грабитель перерезал горло его брату-близнецу. Между близнецами всегда существует сильная ментальная связь. Химчан понимал, что от Енгука будто бы оторвали часть тела, оставив на ее месте зияющую кровоточащую рану. Что душа будто раскололась надвое, оставив на месте трещины холодную пустоту. И потому Химчан твердо решил, что поможет ему. Поможет Бану наполнить свою жизнь теплом и чувствами заново. А потом был уже знакомый пахнущий хлоркой коридор. Была обшарпанная, выкрашенная в зеленый цвет дверь в палату. Почему-то считалось, что зеленый цвет действует успокаивающе на пациентов и мотивируют их к излечению. Он зашел в маленькую комнату, где на смятых простынях сидел человек. Худой, осунувшийся и похожий на бледную тень Бан Енгук. А потом он поднял глаза и встретился с Химчаном взглядом. В то самое мгновение Химчан понял, что ни за что не даст ему умереть. Они влюблялись долго и мучительно. Химчан боялся прошлого Бана, Енгук боялся боли и расцветающих заново чувств. Но день за днем пропасть сокращалась, и приходило понимание того, что все это неважно. Важно лишь то, что ради Химчана Енгук бросил героин и начал жизнь с чистого листа. Бережно прижимая к себе письмо, Химчан встает с кровати и, будто в забытье, направляется на кухню. Енгука нет рядом, но Киму чудится, что он неслышно идет рядом с ним, глядя улыбающимися глазами на слегка помятый листок бумаги в его руках. Он доходит до кухни и тянет на себя дверь. Та со скрипом поддается, и Химчан заходит в помещение. Взгляд моментально устремляется в сторону подоконника. Сердце пропускает удар: возле небольшого горшка с геранью лежит еще один конверт. Химчан будто чувствует легкое касание к своей руке. Он с надеждой оборачивается и шепчет: - Енгук… Но позади него лишь пустой дверной проем. - Енгук… - повторяет Химчан в пустоту. Он медленно подходит к окну и бережно берет с подоконника второе письмо. Пальцы нетерпеливо раскрывают конверт, но рукой Химчан продолжает осторожно прижимать к себе первое послание Енгука. Бумага с тихим шелестом разворачивается, и реальность перестает существовать… Привет, Чан-Чан! Знаешь, я просто ненавижу писать письма! Все мои мысли в виде символов становятся гротескно-уродливыми. Мне кажется, будто они теряют свое тепло, то, что делает их живыми и настоящими. Прошло три месяца с того дня, как я написал тебе первое письмо. Три месяца с того дня, как мы въехали в небольшую квартирку в тихом районе Сеула и стали на шаг ближе к тому, чтобы наше «Мы» стало идеальным. Как я и думал, привыкание дается с трудом. Нас заедает быт, мы устаем на работе и приходим домой уставшими и не способными на то, чтобы просто друг другу улыбнуться. Поначалу это бесило. Позже – доводило до отчаяния. А потом я понял, что все это неважно. Главное то, что мы вместе. Я чувствую тебя своей кожей, мои легкие наполняются выдохнутым тобою воздухом, и каждое мгновение, проведенное рядом с тобой, пусть даже в молчании, делает меня живым. Ты задержался на волонтерской работе, помогая парнишке, которого втянули в плохую компанию и подсадили на наркоту. Ты говоришь, что тебе удалось найти к нему подход, и он уже пошел на поправку. Кажется, его зовут Чунхон, но ты называешь его странной кличкой Джело. Ты сказал, что скоро он должен прийти к нам на ужин и попросил позвать своих друзей для его скорейшей реабилитации. Общение помогает адаптации, говоришь мне ты. Я не знаю, подружатся ли твой коллега Ендже и мои друзья Дэхён и Чоноп с этим пареньком, но друг с другом они уже ладят довольно неплохо. Я немного ревную тебя к Джело, но понимаю, что так нужно. Ты должен подарить ему надежду, как когда-то подарил ее мне. Главное, не отпускай меня из своего сердца… А ты помнишь наш первый поцелуй? Он произошел в парке возле больницы, где я проходил завершающую стадию реабилитации. От лекарств было очень и очень херово. Все еще было тяжело без дозы, голова кружилось, и меня тошнило так, будто я случайно залетевшая сопливая малолетка. Мы сидели на скамейке и разговаривали. О чем, хоть убей, я не вспомню, просто обо всем на свете. Но это и не было важно. Важно было то, что держал мою руку в своей. Твое тепло струилось по моим венам, я слышал твой голос, и моя тошнота и боль отступали. Мне очень долго снился брат. Окровавленное горло и полные ужаса, такие родные глаза, из которых медленно, но верно уходит жизнь. В мои кошмарах он протягивал ко мне руки и хриплым голосом шептал, что это я… Я должен был умереть вместо него, что я всего лишь пародия на настоящего человека, фальшивка. Я просыпался в холодном поту и шел за новой дозой, которая заставляла на время забыть об этом кошмаре. Но с тех пор, как ты появился в моей жизни, сны исчезли. На смену им пришли другие, порой не самые хорошие, но без предсмертных криков Еннама. А потом он снова мне приснился. Он улыбался так же светло и радостно, как улыбался мне, будучи живым, и говорил о том, что все хорошо. Что он счастлив, и чтобы я перестал гнаться за кошмарами прошлого. И что он рад наконец-то видеть меня настоящего. В тот день я впервые проснулся с улыбкой на лице. В тот день я стал резко идти на поправку. В тот день я понял, что настал момент и поцеловал тебя на той самой скамейке. Я помню это мгновение так, будто это было вчера. Запах цветущих азалий, твое неровное теплое дыхание и горячие губы, желанные как никогда. Потом у нас с тобой было немало поцелуев. Нежных и невинных, страстных и чувственных, легких и мимолетных. И каждый для меня – особенный. Когда ты придешь усталый, но с очередной хорошей новостью о состоянии Джело, я подойду и поцелую тебя. И вложу в касание губ все то, что сейчас пытаюсь выразить на бумаге. Дождись меня там, в будущем! Forever yours, Енгук. Бег времени замедляется. Химчан касается собственных губ и будто чувствует на них прерывистое дыхание Енгука. Джело действительно резко пошел на поправку. Он, Чоноп, Ендже и Дэхён стали их самыми лучшими друзьями, которые часто приходили в их дом, чтобы хорошо провести время. Их нисколько не смущал тот факт, что Химчан и Енгук живут вместе как пара. Как философски выражался Джело: «И на хёна бывает проруха». Химчан легко улыбается и переворачивает конверт. На нем написано торопливым почерком: Иди в гостиную и возьми письмо на диване. Химчан прижимает к себе листы и быстро шагает в гостиную, споткнувшись на пороге. Торопиться некуда, но легкое чувство подгоняет его, шепча, что следующее послание Енгука надо прочесть как можно скорее. Он заходит в комнату и проходит мимо модного, но жутко несуразного журнального столика, подаренного им Чонопом на Рождество. Подходит к мягкому велюровому дивану, на подушке которого призывно белеет конверт. Пальцы нетерпеливо расправляют хрусткую бумагу, а взгляд начинает скользить по строчкам: Привет, Чанни! В доме пахнет хвоей и жареной индейкой, а еще я слышу из спальни твой недовольный голос. Ты кричишь, что парни вот-вот придут, а я до сих пор не зажег гирлянду. А может, я просто не хочу этого делать? Я помню, как на твой День Рождения Чоноп умудрился перевернуть чашу с пуншем на мой новенький проигрыватель. Кто знает, может, ему на этот раз придет славная идея обмотаться гирляндой, и он ударится током или задушит себя? Я пишу это письмо с дивана в гостиной. Да-да, с того самого дивана в гостиной. Того, где произошел наш первый раз. Обычно пары делают это в первый раз на широкой постели, застеленной алым шелковым бельем и усыпанной лепестками роз. Кажется, я пересмотрел дорам по KBS… Это было неловко и немного спонтанно. Мы сидели и смотрели какой-то романтический фильм, который ты взял посмотреть у ДжиЫн. Шаблонная мелодрама с известными голливудскими звездами. Во время любовной сцены я потянулся и обнял тебя за плечи. Ты повернулся ко мне лицом, мы встретились взглядами, и… Сердцем к сердцу, так близко, что запредельно. Мои руки и губы блуждали по твоему телу, лаская, истязая, изучая. Ты цеплялся за меня руками, будто бы боясь отпустить, и шептал мое имя в ухо, обдавая кожу жарким дыханием. И было неважно, кто ведет, а кто поддается. Я просто растворялся в тебе, задыхался от бесконечного сжигающего чувства. Рука скользила по твоему возбужденному члену, пальцы ласкали твой вход, а твои любимые джинсы валялись смятые прямо на разбросанном по полу попкорну. Ты открылся мне целиком и полностью. В тот момент, когда я вошел в твое тело, мы стали так близки… Я чувствовал каждый твой вздох своим существом, я разделял с тобой одно бесконечное удовольствие, а когда стало тяжело дышать, и мышцы свело судорогой, я громко выкрикнул твое имя. И сквозь пелену удовольствия я слышал, как ты тихо стонешь мое. Мы не боялись заниматься сексом. Я проверился на СПИД и с облегчением узнал, что чист. Просто… Просто в тот момент мы оба почувствовали, что пора. И, черт возьми, так хорошо, мне не было никогда в жизни! Ох, я слышу звонок в дверь! Это пришли ребята, а я до сих пор не повесил гирлянды. Надеюсь, я выживу после того, как ты пройдешься по мне веником. Forever yours, Енгук. Енгук выжил. Хоть и досталось его бокам немало. Перед глазами плывут картинки из прошлого. Химчан закрывает глаза и видит все так, будто это происходит прямо сейчас: себя, сжимающего плечи Енгука, Бана, который целует его в шею и толкается в него рваными, торопливыми движениями. Их первый неуклюжий и очень несуразный секс. Больше, чем просто банальное удовлетворение физиологических потребностей. Мгновения, когда Химчан чувствует Енгука каждой клеточкой горящего тела… На конверте размашисто написано: Ищи послание на стойке в прихожей. Химчан медленно идет босиком по ковру и вспоминает ночи, проведенные с Енгуком. Вопреки всему, по телу разливается не возбуждение, а отчаянная щемящая нежность. Потому что каждый раз это так хорошо и так близко… На стойке сиротливо покоится конверт. Химчан замечает, что рядом нет ключей Бана с забавным брелоком в виде мишки, и его сердце болезненно сжимается. Ким отгоняет от себя тревогу и разворачивает письмо: Ким Химчан-Чан-Чан! Вот уже год, как мы живем вместе. Вчера мы крепко с тобой поругались, и я пишу это письмо с кухни, потому что боюсь заходить в комнату. В гневе ты не только необычайно красив, но и очень опасен. Я не знаю, что еще написать в этом письме. В нашей жизни каждое мгновение для меня – это драгоценное воспоминание, которое я храню бережно и трепетно. Поэтому я просто напишу, что: Я люблю, когда ты напеваешь, готовя завтрак на кухне. Я люблю, когда ты сердишься, если я засиживаюсь за компьютером по ночам. Я люблю, когда ты печешь печенье и весь перемазываешься в муке, становясь похожим на снеговика. Я люблю, когда ты мягко целуешь меня перед сном. Я люблю, когда ты ругаешь меня за то, что я неплотно прикрыл шторы, выходя на балкон покурить. Я люблю, когда ты царапаешь мои плечи, подходя к оргазму. Я люблю, когда твои глаза наполняются заботой, рядом с твоими подопечными. Я люблю, когда ты смеешься над дурацкими комедиями и немного грустишь, смотря слезливые дорамы по кабельному каналу. Я люблю, когда ты кладешь мне голову на плечо и слегка прикрываешь глаза. Я люблю, когда ты редко говоришь мне о том, что любишь меня. Потому что эти слова - самое настоящее сокровище. Я люблю тебя любого. Поэтому, пожалуйста, приходи ко мне мириться на кухню поскорее. А если ты не придешь и будешь дуться, знай, я тоже это люблю. И поэтому я приду мириться первым. Forever yours, Енгук. Сердце колотится в бешеном ритме. Химчан прикрывает глаза, силясь справиться с участившимся дыханием. Липкое чувство в груди становится невозможным. Химчан почему-то боится. Боится посмотреть на конверт, чтобы узнать, где спрятаны остальные письма. Он крепко сжимает повлажневшими руками листы, исписанные родным торопливым почерком, и отчаянно молится, чтобы следующее письмо было лишь следующим. Не последним. Ким делает глубокий вздох и открывает глаза: На пороге, за входной дверью. Он переводит взгляд на входную дверь. Медленно подходит к порогу и дергает на себя латунную ручку. На лестничной клетке никого нет. Ранним воскресным утром соседи предпочитают спать в теплых кроватях, вместо того, чтобы куда-то идти или что-то делать. На пороге лежит белый конверт. Девственно-чистый. Без единого символа. Ноги перестают слушаться. Химчан медленно оседает на колени, совершенно не заботясь о том, что светлые джинсы испачкаются в грязи. Некоторое время он молча смотрит на конверт, будто надеясь, что тот исчезнет, и улыбающийся Енгук выйдет из-за угла и скажет: «Привет. Давай ты меня простишь, а я прощу тебя?» Точь-в-точь, как он делает всегда. Но этого не происходит, и Химчан молча берет в руки конверт, ненавидя его чистоту и выуживая густо исписанный лист. Исписанный аккуратными, четкими буквами. Такими, какие пишут не торопясь и для особых случаев. Эй, Ким Химчан… Сейчас ты крепко спишь за соседней стенкой. Я знаю, что наш дурацкий скандал совершенно тебя вымотал, и, видит Бог, я ни за что этого не хотел. Последнее письмо писать всегда тяжело. Каждый символ дается мне с таким трудом, будто я пишу его собственной кровью. Как в «Гарри Поттере», помнишь? В последнее время мы стали чаще ругаться. Ты стал замечать, что я подолгу пропадаю в ванной. Что я похудел и осунулся, а под глазами прочно залегли черные круги. Что я постоянно кашляю, и порой перед глазами все начинает плыть, и тогда приходится срочно хвататься за что-то, чтобы не упасть… Ты думал, что я снова подсел на наркотики. Что я взялся за старое, и так плохо мне от того, что организм уже успел отвыкнуть от героина. Ты боялся спросить меня об этом, но, когда меня вырвало прямо на ковер в гостиной, ты не сдержался. Химчан, я меньше всего на свете хотел сделать тебе больно. Я ненавижу себя за то, что так долго был трусом и просто слепо наслаждался своим счастьем, не заботясь о твоих чувствах… Я никогда не стал бы тебе врать. Я никогда не нарушил бы данное тебе обещание. Да и зачем мне нужен героин, если у меня есть Ким Химчан, мой самый сильный наркотик с хриплым голосом и черными глазами? Главная проблема всех соскочивших героинщиков – это посаженное здоровье. Почки, печень, легкие – все превращено в труху, будто у старика. В моем случае это стало сердце. Врачи дали мне год. Я прожил целых три. В тот день, когда мне поставили диагноз, я написал тебе свое первое письмо. Чувства переполняли меня с головой, и мне просто захотелось записать для тебя нашу историю любви. Короткую, но такую прекрасную, согласись? Все то чудесное время, что мы провели вместе, - такое мимолетное и такое бесконечное, что его невозможно уместить и в тысяче писем. Но это будут маленькие подсказки, чтобы твоя память смогла сохранить его до конца. Я дал себе обещание, что не позволю тебе увидеть, как я умираю. Я не хочу, чтобы последнее, что бы ты увидел, когда я уйду, была моя смерть. Я хочу, чтобы ты запомнил меня живым. Любящим и бесконечно счастливым. Грешником, заслужившим маленькую сказку на прощание. Когда я допишу это письмо, я достану остальные из тайника. Это так забавно, что ты до сих пор не нашел их в коробке с елочными игрушками. Хотя до Рождества еще очень далеко. Как жаль, что я не проведу его с тобой!.. Я разложу их по Нашей квартире, чтобы ты смог их прочитать. А последнее, которое я пишу, оставлю на пороге, уходя и плотно затворяя за собой дверь. И уеду. Умирать. Куда, не скажу, но это очень далеко. Когда я прибуду туда, мне останется ничтожное количество времени. Говорят, там работают очень хорошие люди. Команда молодых и добрых ребят, отдающих безнадежным больным всех себя без остатка. Но ни один из них не сравнится с волонтером Ким Химчаном, зашедшим в мою палату четыре года назад. Иногда я представлял, как ты будешь жить, когда я исчезну. Я был бы так рад узнать, что ты счастлив. Что тебя повысили на работе, что твои пациенты обретают новые жизни, и что ты не грустишь. И если и вспоминаешь меня, то с любовью и улыбкой. Я не религиозный человек. Я не верю в Ад или Рай, тем более что ты сам говорил, что после смерти человека его тело становится лишь на двести грамм легче. Ну не может душа так мало весить! Но почему-то мне не хочется думать, что она пропадет навсегда. Древние люди верили в то, что душа может перемещаться куда угодно. Я обращаю ее в буквы и пишу ею историю нашей жизни. И от того, что я останусь с тобой в нескольких листах бумаги, мне становится как-то легче. Ты же сохранишь ее? Ты же оставишь ее рядом с собой, чтобы помнить обо мне? Я доверяю ее тебе, Химчан. Черт, я пишу эти строки и почему-то плачу. До утра осталось совсем немного, а значит, мне пора заканчивать. А я так много хотел бы еще написать... Спасибо тебе за то, что мне было о чем рассказать на бумаге. Спасибо тебе за то, что я смог жить, чтобы потом уйти счастливым. Спасибо тебе за то, что любил. И я очень надеюсь, что будешь любить всегда. Я буду любить тебя и на том свете, и на этом. Даже обратившись в черные символы на белой бумаге. Я люблю тебя. Forever yours. Навеки твой, Енгук. Химчан молча прижимает к себе стопку писем. Слезы текут по щекам, но он не обращает на них никакого внимания. Некоторое время он сидит на пороге, тихо постанывая и давясь слезами. Он думает о том, что больше всего на свете хочет найти Енгука и не отпускать его до самого конца. Что он будет любить его даже тогда, когда бумага истлеет и пожелтеет от времени. Что без Бана его жизнь превращается в один сплошной чистый лист, на котором Химчан больше не напишет ни строчки. Потому что без Енгука время остановилось, а чернила потеряли свой цвет. Взгляд падает на исписанный знакомым почерком лист. Химчан медленно подносит его к своим губам и бережно целует, боясь испортить хоть одну букву. Затем закрывает глаза и шепчет, обращаясь к Енгуку сквозь расстояние, время и бесконечность: - Навеки твой… Навеки твой… The End.