Без окон

Оказывается, приходить в сознание – совсем не так, как показывают в фильмах или описывается в книгах. Белый шум, расплывчатые лица, зовущие тебя снова и снова, постепенно приобретающие более отчетливую форму... Ничего такого. Если уж сравнивать, то это больше всего походит на то, как ты в первый раз запускаешь компьютер. Настраиваешь коды, устанавливаешь драйвера, и все начинает выстраиваться в целостную картину. По частицам возвращается осязание, обоняние, ты начинаешь чувствовать. Первый глоток воздуха. Я понял, что пришел в себя, как только заметил мигающую красным аварийную лампу, зажатую в проеме между кресел на полу. Я сначала даже не понял, где оказался. Голова не слушалась, потому что мой затылок прилип к чему-то вязкому. Я решил проверить, насколько вернулось мое зрение, попытался дернуть головой, но в результате перед глазами запрыгали искры, а в ушах задребезжало так, что стало страшно за барабанные перепонки. Зато, теперь можно было пошевелить головой в обе стороны, чтобы оценить происходящее. Рядом с собой я заметил темную лужу, которая начала впитываться в ворс ковра. Сразу понял, что это кровь. Меня не пугают замкнутые пространства, и в данной ситуации это даже неплохо. Почти каждое утро я прятался под своим рабочим столом, чтобы избежать этих, ни к чему не обязывающих, но обязательных бесед с коллегами, начальством, долгом которых, казалось, было поинтересоваться моим самочувствием, рассказать о последних новостях в мире, а так же посетовать на погоду за окном. Как будто я не смотрю телевизор и газет не читаю, Боже мой. Я попытался поднять руку, но безуспешно. Такое странное чувство, на самом деле. Я ведь раньше никогда не задумывался, на какие рычаги нужно жать, чтобы тело начало двигаться и функционировать. И пока я старался заставить свою левую руку работать, меня вдруг посетила мысль, что я никогда и не вникал особо, как устроен этот механизм, впервые мне стало любопытно, что заставляет его работать. Оказавшись в таком беспомощном положении, я начал вспоминать моменты из жизни. Вот я сижу в пробке, в удушливом салоне своей побитой хонды, докуриваю сигарету. Опаздываю на работу, как всегда. А приборная панель выедает слух раздражающим щелканьем: подождать, или включить зажигание ровно через десять минут. Так всегда: уверовал в правила, самим собой придуманные и свято им следую. А ведь сейчас происходит то же самое. Но вот, я начинаю различать очертания предметов, снова начинаю ощущать свою левую руку. Оказывается, её придавило чьим-то багажом, с трудом удается сбросить с себя тяжеленные сумки. Чувствую запах дыма и гари, но не понимаю, откуда он исходит. Уши заложило, поэтому трудно сказать, насколько далеко от меня огонь. Обзор загораживает кресло, поэтому пытаюсь его отодвинуть, но одной рукой это совсем не выходит. Зато, получается немного приподнять колени и я вздыхаю с облегчением: они всего-навсего затекли, вроде как решили ненадолго вздремнуть. Тут же вспомнилась та ужасная история, когда маленький мальчик ударился головой об угол кровати, заснул и уже больше никогда не проснулся. С этими мыслями я даже не заметил, как стал слышать четче, как будто кто-то прибавил громкость. Только тогда я смог понять, что все вокруг меня объято пламенем. Все чувства притупились, на теле выступил пот, а я на животе пытаюсь проложить себе дорогу к спасению, корячусь, как какая-нибудь сороконожка, пытаюсь привести в движение остальные конечности. Что, разве так должен выглядеть выживший в авиакатастрофе? Есть ли в этом хоть капля человечности, справедливости? Когда боинг и две сотни людей вместе с ним пропустило через божью мясорубку, а ты, непонятно каким образом, остался на этом свете, задыхаясь от собственной беспомощности, это ли считать спасением? С трудом удалось пробраться к пассажирскому креслу, в надежде найти там аптечку или еще что. Заветного спасательного набора не оказалось, хотя, к слову, он там быть должен. Так в инструкции по безопасности написано, я читал. Почему-то, садясь на борт, я почувствовал себя прорицателем, и решил, что информация в этой тонюсенькой брошюре придется очень кстати. Знаете, я бы меньше жаловался, если бы волею судеб милая блондиночка, что сидела рядом, чудом уцелела, и нам бы предстояло вместе возродить человеческую популяцию. Или, если бы в инструкции хотя бы словом обмолвились о том, что делать, если ты со всех сторон окружен горящими обломками, а сверху падают куски фюзеляжа, и нет ни одного окна, в котором можно "выдернуть шнур - выдавить стекло". Если бы знал, что все так получится, наверное, совсем бы спятил: носился по улицам, как ошалелый Нострадамус, сбивая машины, деревья и случайных прохожих, вопил бы, что грядет Страшный Суд, Апокалипсис или как там еще назвать это безумие... Когда смог, наконец, привести дыхание в норму, попытался встать. Но, в то мгновение, как я это сделал, правая нога отозвалась чудовищной болью. Чтож, хотя бы знаю, что она все еще при мне. Сквозь тяжелый занавес дыма и запах горелой плоти и волос, я пробираюсь вперед. А впереди ничего: ни звуков сирен, ни голосов, некуда ползти дальше. Вполне может быть, что единственный выход похоронен позади меня, под этими обугленными телами и сиденьями. Кислорода становится меньше с каждым вздохом, а в моих легких оседает все больше песка и пепла. Зачем я вообще согласился на эту чертову командировку, почему это должен быть именно я? Делаю последний вздох, пытаюсь сделать хоть что-нибудь, придумать любой план к спасению, но я так устал бороться с этой надвигающейся чернотой. Оставшиеся силы трачу на то, что бы поднять голову вверх и что это...? Часы? Да, часы. На них пять утра. Господи, спасибо, что подарил еще одну минуту этой жизни.