Побочные эффекты

За одну неделю им обоим поставили диагноз. Какое-то время они смеялись над этим. Хихикали пару недель. Это страшно, но все будет нормально — люди, больные раком, часто выживали, верно? И по сравнению с этим СДВГ казался мелочью. Так что они не беспокоились, ведь все будет хорошо. Но потом его маме пришлось сбрить волосы, потому что они бы начали выпадать. А потом у него случилась первая паническая атака. Побочные эффекты начали проявляться еще до того, как они об этом узнали. Стайлз подумал, что теперь это не смешно. * Они никогда не хотели есть. Отец раздражался и боролся с этим, пытался заставить их поесть что-нибудь. Но это было просто пустой тратой времени, если учитывать отсутствие аппетита у Стайлза и практически постоянную тошноту у его мамы. Даже их любимая еда не помогала — маму тошнило, а все, что ел Стайлз, на вкус было, как картон и хлопок. — Ешьте что-нибудь, что угодно, ну пожалуйста. Но просьбы не помогают, когда один вид еды заставляет тебя блевать. Поэтому ужин проходил в полной тишине — на столе стояло три звенящих стакана с водой, а папа постоянно приносил все больше и больше еды. Они пытались убедить его в том, что не имеет смысла есть перед ними, — это не поможет, но все впустую. По ночам они неловко молчали, а днем ходили на химиотерапию и принимали прописанные лекарства. Вся семья быстро теряла вес. — Такими темпами я скоро смогу влезть в свои старые джинсы, — как-то пошутила мама, и папа разбил тарелку об пол. Ужин превратился в обязательный ад, хотя никто этого не хотел. * Стайлз все еще не ел. В его кожу въелось постоянное чувство паники, а в животе все время было чувство пустоты из-за лекарств, которые он принимал, и лишь одна мысль о еде заставляла желудок сжиматься от отвращения. К тому же, Скотт ел... ну, как оборотень-подросток. Поэтому Стайлз спокойно отдавал ему свой ланч, ужин и любую еду. Все в порядке, ведь нельзя выкидывать еду, так? Да ладно, семь дней в неделю Скотт борется с какими-то сверхъестественными злодеями, ему не помешает немного дополнительных углеводов. Все равно Стайлз не голоден. Папа ведь улыбается, когда видит пустую коробку из-под ланча, так что ему стоит соврать еще раз? * Сначала даже не было заметно, что он худеет. Его лицо чуть вытянулось, а футболки перестали так плотно прилегать к коже. У него были проблемы и похуже. Например, то, что его мама потеряла двадцать фунтов меньше чем за месяц. Врачи сказали, что это нормально — такова реакция гипофиза на химиотерапию, они ничего не могут сделать. Все, что ей нужно — есть более здоровую пищу и делать гимнастику чаще. Тогда с ней все будет в порядке. Но она едва могла подняться с кровати и дойти до ванной. Она не могла бегать по лесу, не могла лежать на полу и делать свои глупые упражнения по йоге. Она сидела в кресле в гостиной и заворачивалась в одеяла. Поэтому никто не заметил изменений в фигуре Стайлза, пока он не попросил у отца ремень: с него начали спадать джинсы. Последовавший звонок его педиатру был ужасен: отец нервно расхаживал по кухне, сильно сжимая в руках телефонную трубку, а Стайлз остался в гостиной вместе с мамой, потому что ему запретили подслушивать. — Чудная парочка из нас, да? — прошептала его мама из кокона лоскутных одеял и вязаных свитеров. Стайлз подтянул штаны и постарался не плакать. * Он все еще не мог набрать вес. Стайлз старался есть, прошел через запихивание в самого себя картошки фри и молочных коктейлей, пытаясь за кратчайшее время сохранить в организме как можно больше углеводов, отчаянно желая нарастить мясо на костях — ему ведь нравится лакросс, а он не сможет ругаться с тренером и тренироваться с Джексоном, если не наберет вес. Но у него не получается — он не может нарастить мускулы, которые нужны, чтобы пробиться в первую линию. Он не может даже подняться со скамейки запасных. И, когда Стайлз запихивает в себя протеиновый коктейль, а потом его тошнит, он думает, что, возможно, это искупление грехов. * Чем-то общим для них стали головные боли. Они начались через две недели. Ее иммунная система была слишком слаба, и врачи сказали — будет лучше, если она ляжет на обследование. Всего на один день. День превратился в выходные, выходные превратились в неделю, неделя - в два месяца. Со школой стало только сложнее. Что ему нужно было делать, чтобы отгонять мысли, подобные "Был ли вчерашний день последним? Что, если я приду слишком поздно? Я точно сказал ей, что люблю ее?" Каждый чертов день, каждый выходной папа сидел в этом убогом больничном кресле. Мама иногда просыпалась и снова засыпала, но ей становилось все хуже и хуже, ее организм истощался. Стайлз пропустил день школы и провел его в больнице, даже не думая возвращаться. Их семья стала змеей, что поедала собственный хвост. И за слепящими больничными лампами и запахом антисептика Стайлз не заметил, как за глазами начало расти странное жужжание. Он не замечал, пока жужжание не превратилось в постоянную пульсацию. Это стало еще одной причиной для беспокойства отца, и Стайлз был в этом виноват. Плюсы пребывания рядом с мамой (кроме, ну, пребывания с мамой) заключались в том, что она понимала, что он чувствует. У нее так же болела голова, хотя ей, конечно, было хуже. Она так же ненавидела яркий свет, шум, громкие телевизоры и радио и болтовню в коридорах. Так что Стайлз лежал рядом с ней в убогой больничной койке. Он обнимал ее колени и засыпал, пока она гладила дрожащими руками его волосы. Он пытался вспомнить те времена, когда его голова не грозилась взорваться каждую секунду. И, если бы они услышали, как в коридоре плачет папа, они бы лишь проигнорировали это. * Жужжание никуда не исчезло. Оно продолжалось — как злобная глупая пчела, которая пытается привлечь внимание Стайлза каждый раз, когда он просыпается. Кофе помогал — он поддерживал силы и помогал двигаться. Если Стайлз мог концентрироваться на чем-то другом, отбивающие четкий ритм барабаны в его голове были не так заметны. Википедия — подарок Бога, и отвлеченный всей этой "оборотне-драмой" и балансом между жизнью и смертью Стайлз даже не вспоминал, что голова не должна болеть все время. Ибупрофен стал ежедневной привычкой. Врачи говорили, что наркотики никогда не вылечат его, они лишь помогают обуздать болезнь. Поэтому Стайлз продолжал их принимать. * Неусидчивость, как однажды сказала его мама, в их крови. Это сводило отца с ума. Они с мамой никогда не могли просто посидеть дома, им никогда не было достаточно времени, проведенного в лесу. Они могли бы вечно бегать по коридорам в носках или висеть на люстрах - ну, или неудовлетворенно сидеть на диване, пока дрожание их ног не стало бы слишком сильным, чтобы его игнорировать. — Мы акулы! — как-то сказала мама, схватив его за руки и кружа по комнате. Они никогда не останавливались - и не хотели. Снаружи был целый мир, который ждал, пока его узнают. Поэтому мама, которая лежала в кровати, казалась чужой. Эта мама не затевала шуточных драк и не смеялась. Стайлзу приходилось бороться с собственной оживленностью, чтобы сидеть рядом с мамой. Он старался остановить себя и не прыгать на стуле. Его мама была неподвижна, а он не мог не двигаться. Это и было самым страшным — он не мог не двигаться. Она же двигаться не могла. Это был четверг. Оживленный день. Стайлз вернулся домой из школы, в которую не ходил уже несколько недель, и отец запихнул его обратно в машину. Без вопросов, не сейчас, Стайлз, пожалуйста, Стайлз, черт тебя подери, забирайся обратно в машину. Она лежала в больничном кресле. Ее темные впалые глаза поблескивали из-под шали, которой она прикрывала голову. Мама улыбнулась ему - нежно, но так хрупко, и Cтайлз тут же все понял. Она держалась так долго, как могла. Она провела остаток дня с ним и его отцом. Они не говорили и ничего не делали. А потом она заснула. И все. Меньше, чем через шесть часов, Стайлз потерял свою маму. * Стайлз ненавидит четверг. * На другой стороне был небольшой абзац. Прямо перед способом применения и дозировкой, но после показаний к применению, были указаны побочные эффекты. Отсутствие аппетита, потеря веса, сухость во рту, боль в желудке, тошнота, головокружение и головная боль, диарея, жар, раздражительность, возможны проблемы со сном. Если возникнет или усугубится один из перечисленных эффектов, тут же обратитесь к вашему лечащему врачу. Забавно было то, что в этом и заключалась жизнь Стайлза. Уже пять лет мир был постоянным раздражителем, жужжанием в голове и непрекращающимся "не-хочу-есть-не-буду-есть". Его жизнь состояла из школы, сверхъестественного и напряженных отношений с отцом. "Обратитесь к врачу немедленно", - гласил листок-вкладыш. Разве не смешно? Потому что он настолько опоздал с этим "немедленно", что даже не стоит пытаться. "Эй, док, я забыл упомянуть, что я не ел, не спал и не жил нормально уже, ох, где-то пять лет. Со мной все нормально?" Не-а. Этого не произойдет. И, как и большинство вещей, Стайлз это скрывал: поместил в списке где-то между "мой лучший друг — оборотень" и "я убил свою маму". Стайлз принимал таблетки и не спал по ночам, выискивая способы помочь, исцелить, исправить. Его кровать никогда не расстилалась, потому что это не было необходимо. Он не мог спать, не хотел спать и не пытался. Он многое не мог делать спокойно, но это — разваливаться на кусочки — у него получалось превосходно. * Но самым большим его секретом (или худшей его частью) было то, что у него никогда не было проблем со сном. Он мог заснуть на стуле, парте, машине, даже на обуглившемся, холодном деревянном полу дома Дерека. Он мог спать - всегда мог, но теперь? Теперь он не может. И дело не в лекарствах. И даже не в оборотнях. Все началось после той вечеринки у Лидии. У него появились сны. Кошмары. — Ты убил собственную мать, — кричал его ненастоящий отец, — ты убил ее, а сейчас убиваешь меня! Он помнил это. Каждый раз, когда он закрывает глаза, размышляя о сне, в груди зарождается крохотное чувство страха. Оно душит его, поражает в самое сердце и вспыхивает перед глазами, пока мысль о том, чтобы лежать с закрытыми глазами, мысль о том, чтобы продолжать видеть это, не вышибает из него дух. Поэтому он все время устает и хочет спать. Стайлз хочет спать так сильно, что ему больно, но он не может. Просто не может. Это может быть эффект лекарства, но глубоко внутри Стайлз знает правду. Это побочный эффект его существования.