Игра и сладости

- Нет, - категорично произносит Мидорима и в знак неоспоримости этого отрицания поправляет очки. Такао вздыхает. Он уже привык к тому, что Мидорима заменяет половину слов жестами и говорит только тогда, когда иначе нельзя. Сейчас, например. Он не намерен ничего объяснять, потому что ответ очевиден. По мнению Мидоримы, конечно. Такао никогда не был таким толерантным по отношению к другим людям. Он уже давно запихал свои скорпионьи принципы куда подальше: изо всех сил прикусывает язык и усмиряет гордость. Всё ради Мидоримы. Зато окружающим достаётся вдвойне. Из-за этого он потерял почти половину старых друзей. Все считают, что он слишком возгордился после многочисленных побед команды. Им не объяснить истинную причину такого поведения. Приходится ссылаться на повышенные нагрузки. Нагрузки. Ага. Такао тяжело вздыхает и возвращается к теме разговора. - Так, значит, «нет»? – Мидорима смотрит на него так, будто в своей классификации разумности опустил его до уровня простейшего. Такао выдерживает этот взгляд, а потом, словно его и не было, пожимает плечами и произносит: - Хорошо, - а затем начинает раздеваться. Мидорима смотрит на него с минуту, а потом невозмутимо спрашивает: - Что ты делаешь? Такао мстительно возвращает его взгляд, отчего Мидорима нахохливается как обиженный попугай, а потом говорит непринуждённым тоном: - Раздеваюсь. Разве не видно? Можешь спросить: «Зачем?», - в последней фразе нет издёвки, скорее наоборот, прорезаются такие нотки, от которых Мидорима сглатывает и облизывает пересохшие губы. Такао рядом с ним чувствует себя прожжённой шлюхой, но не испытывает стыда. Теперь его не смутит даже самая вызывающая идея. Хочется попробовать как можно больше, чтобы посмотреть на чужую реакцию. Мидорима неосознанно провоцирует его на пошлости. Вот и сейчас он стягивает с себя одежду, чтобы, одев фартук на голое тело, готовить хон-мэй ко Дню Святого Валентина. А всё потому, что Мидорима как-то сказал ему, что "все эти игры в переодевание не возбуждают" и "мужчины в бабской одежде не сексуальны". А ещё он скептически относится к сладкому. - Ещё бы японский передник надел... - бросает Мидорима. Нервозность меняет тон голоса. Такао смотрит на него, облизывая палец. Он только что ломал шоколад, пачкая руки. - Если ты так хочешь... - он выглядит настолько смиренным, таким, что Мидорима закусывает губу. В его глазах проскальзывает нетерпение. «А это ведь только начало», - думает Такао, снова поворачиваясь к кастрюле. Вылить сливки, подождать, пока они нагреются, ополоснуть пучок мяты под краном и начать рвать его на части - план ближайших действий. По кухне плывёт сладковатый аромат свежести. Такао сглатывает слюну. Он старается делать всё как можно медленнее, позволяя видеть Мидориме, как напрягаются мышцы при каждом движений. Собственная откровенность смущает, но он никогда не признается в этом, как и в том, что у него уже стоит. Тонкая ткань призывно топорщится, игриво приподнимая кружева. Как назло он выбрал фартук «более романтичный», чтобы подразнить Мидориму. Кто кого ещё больше дразнит... Такао с остервенением рвёт последние стебли мяты. Выдыхает, чувствуя, как стекают капли пота по позвоночнику, щекоча кожу. Жарко не столько от плиты, сколько от внимательного взгляда, изучающего его спину. Он ощущает его физически. Сначала кажется, что ему упёрли лезвие ножа между лопаток, затем очертили её выступающий край. По телу прокатывается неконтролируемая дрожь. После этого опаляет поясницу, отчего ягодицы рефлекторно поджимаются. Обоняния Такао касается густой тёплый аромат сливок с прохладными травяными нотками. Он поспешно выключает огонь и отходит к раковине, стараясь не поворачиваться к Мидориме даже боком, чтобы не выдать себя. Но с ним этот фокус не пройдёт. У Мидоримы аналитический склад ума. Когда Такао пропускает сливки через сито, отделяя мяту, поверх его рук ложатся ладони. Лейкопластырь на чужих пальцах кажется ледяным в контрасте с горячей кожей. Спину жжёт от чужой близости. Показная невозмутимость становится невыносимым испытанием. - Сам же заводишься от процесса, - низкий глухой голос над самым ухом, отзывается во всём теле дрожью. Такао едва сдерживается, чтобы не податься назад спиной, дав себе почувствовать жёсткий рельеф мышц и наверняка уже вставший член. - Может, прервёшься? Предложение соблазнительно, но Такао упрям. Сначала он доведёт дело до конца, а потом доведёт Мидориму. Все будет только в такой последовательности. - Нет-нет-нет, Шин-чан, - Такао ловко выворачивается и возвращается к плите. – Смотри, но не трогай. Я ещё не закончил. Осталось немного: влить горячие сливки в шоколад и, мерно помешивая, ждать, когда тот растворится, а потом добавить масло, раскрашенный бисквит и сушёную вишню. После остудить и делать конфеты. Но кто бы мог подумать, что Мидориму знаменитая выдержка подведёт намного раньше, чем шоколадная масса успеет хотя бы застыть. Ложка со звоном ударяется о край миски. Такао упирается обеими руками в стол и сглатывает матерные слова. Это подло, а ещё неожиданно, развратно, возбуждающе... Но прежде всего - подло. Такао не думал, что Мидорима опустится на колени. Не ожидал, что разведёт ладонями ягодицы и с нажимом скользнёт языком. Он готов спорить на что угодно, что вид при этом у Мидоримы такой, будто он читает научный доклад – невозмутимый и сосредоточенный. В такие моменты его выдают только глаза – голодные, как у дикого хищника. От прикосновений горячего языка мысли свиваются в узел, а руки дрожат так, что даже ложку держать невозможно. Он закусывает губу, чтобы не застонать. Быстро остывающая слюна непривычно холодит промежность, отчего мышцы рефлекторно сжимаются. -Мидо-чан, ещё чуть-чуть... - слова даются Такао с трудом, – и конфеты ты будешь есть... с начинкой... из моей спермы. Мидорима мстительно прикусывает за ягодицу: медленно сжимает зубы и так же медленно опускает. Такао терпит, дыша сквозь сжатые зубы. - Шоколада достаточно, - говорит Мидорима, поднимаясь. - Что? – смысл слов ускользает от его восприятия. - Мне. Хватит. Шоколада. - Чётко произносит Мидорима, а после снимает очки и кладёт их на стол. Потом тянет руку за спину Такао, обмакивая кончики пальцев в шоколад и скользит ими по его приоткрытым губам. Сладкий привкус оседает на языке, призывая слизнуть, но Такао не хочет делать это сам. А Мидорима не сделает этого просто так. Ему нравится дразнить. Поэтому он сначала касается языком губы самым кончиком, пробуя, а потом скользит собирая вкус. Ждёт, пока Такао, не выдержав, потянется за более глубоким поцелуем, и только после этого жеста и жалобного взгляда целует по-настоящему. Такао мало. Ему хочется больше. От нетерпения по телу прокатывается дрожь. Хочется скулить и стонать в голос, умоляя взять себя прямо здесь и сейчас. Но гордость не позволяет ему этого, а с выдержкой Мидоримы прелюдия может затянуться надолго. Для них обоих это всегда противостояние, добавляющее остроту и пикантность. Мидорима неожиданно углубляет поцелуй и подаётся бёдрами вперёд. Такао стонет ему в рот, чувствуя болезненное трение ткани о чувствительную головку члена. - Тебе идёт, - констатирует Мидорима, отвлекаясь от поцелуя и отступая назад, чтобы посмотреть на Такао со стороны. - Иди ты... - сорвано дышит он, такой раскрасневшийся и растрепанный, в белом кокетливом фартуке со стоящим членом. Такао просто иллюстрация для порнографического издания. Он берёт его за руку и тянет к лицу, чтобы коснуться языком подушечек. Пальцы всё ещё сладковатые от шоколада. Встретившись с Мидоримой взглядом, Такао усмехается и начинает медленно разматывать лейкопластырь. Теперь очередь Мидоримы задержать дыхание в предвкушении, потому что руки у него – это всегда особая тема. Такао лижет пальцы, чувствуя, как они вздрагивают под чуткими прикосновениями языка. Медленно ведёт между ними, ловко оглаживая каждый, а потом берёт указательный в рот и начинает посасывать, прислушиваясь к тяжёлому дыханию Мидоримы. Он наверняка представляет нечто совсем иное на месте пальцев. Такао нарочно поднимает взгляд, чтобы проверить догадку. Мидорима смотрит с нескрываемой угрозой. Выпустив палец и усмехнувшись, Такао кладёт его руку на член под фартук. Ладонь жёстко обхватывает ствол и скользит по всей длине. Такао передёргивает. Он опускается до того что всхлипывает и чуть не падает, едва успев ухватиться за край стола. -В спальню, - коротко бросает Мидорима и, захватив миску с шоколадом, уходит туда первым. Такао следует за ним. Он на пределе. Если бы этот высокомерный засранец сейчас сказал ему ползти в комнату, то он бы, даже не задумываясь, встал на четвереньки. Такао почти единственный, кто может вывести Мидориму из равновесия, но и он тот, кто может довести до такого состояния самого Такао. Мидорима сидит на кровати, миска стоит рядом на расстоянии вытянутой руки. Такао не задаёт лишних вопросов - просто пересекает комнату, скидывая по дороге фартук, и садится к нему на колени, словно чувствуя, что он собирается делать. Ладонь, предварительно опущенная в шоколад, скользит по груди. Кажется, он даже что-то рисует. Прикосновения раззадоривают. Такао делает медленное движение, вжимаясь бёдрами в чужой стояк. Плавные движения ладони по груди сбиваются, нарушая первоначальный узор. Мидорима слизывает сладость с кожи, попутно прихватывая зубами соски и оставляя засосы. Такао между делом расстёгивает молнию на его брюках и приспускает бельё. В руку ложится влажный и горячий член. Тело всегда правдиво. Беспристрастность можно изобразить, но количество смазки красноречиво говорит о силе чужого желания. Поэтому Такао любит, когда Мидорима раздет полностью, так гораздо проще угадывать его мысли. Поэтому Такао резко расстёгивает пуговицы на его рубашке, как можно аккуратнее, но всё-таки рискуя половину из них выдрать с мясом. Мидорима отвлекается от его тела, помогая себя раздеть. Избавившись от мешающей одежды, Такао тянется через него к тумбочке, чтобы достать смазку. Мидорима пользуется ситуацией и, подцепив пальцем порцию шоколада, вводит его на пол-фаланги. Обзор у Мидоримы в таком положении отличный. Он видит, как сокращаются мышцы на животе, видит, как вздрагивает тело и меняется лицо. Чуть прогнувшись в спине, Такао стонет, но всё-таки трясущимися руками достаёт смазку и опускается обратно. У Мидоримы небольшая мышечная масса. Вся его сила в связках и сухожилиях. Он как сжатая пружина. Такао чувствует его силу, как будто под пальцами вибрируют натянутые канаты. Такао любит это тело, как и самого Мидориму в целом, но никогда не скажет этого вслух. Не даст ему лишний повод для гордости. - Нельзя так варварски поступать с шоколадом, Шин-чан, - Такао чуть тянет последнее слово, когда Мидорима вводит палец глубже и понемногу начинает добавлять второй. - Профилактика геморроя, - саркастично замечает Мидорима. Такао наклоняется к его губам и выдыхает. - Не возбуждает, - в этот же момент пальцы входят глубже, задевая простату. Такао выгибает, он стонет, впиваясь пальцами в спинку кровати. -Врёшь, - произносит Мидорима, глядя на него жадным взглядом. Такао раздражённо отстраняет руки Мидоримы, размазывает смазку по члену, потом приподнимается и пересаживается выше. Чуть отклоняется назад. Член ложится между ягодиц. Такао чуть потирается об него, снова кусая губы. После сегодняшнего дня придётся пользоваться гигиенической помадой, как девочке – он уже искусал их почти до крови. Мидорима не касается его, а изучающе смотрит на чужое нетерпение. Вопреки общественному мнению – Мидорима улыбается. Не часто. Но эмоции, которые заметны в таких улыбках, неповторимы. Например, сейчас. Такао кажется, что именно с таким выражением змеи смотрят на почти проглоченную добычу, и чувствует себя мышью или кроликом. Кем-то очень маленьким и беззащитным. Признавать своё поражение немного обидно, но, в конце концов, они оба остаются в выигрыше. А шансов отыграться впереди ещё очень много. Такао приподнимается и, придерживая член Мидоримы, принимает его в себя. Опускается резче, чем следовало. Скоротечная боль прокатывается по телу, заставляя мышцы сжаться и ещё плотнее обхватить член. - Твою же... - выдыхает Такао, тут же осекаясь, но поздно – его услышали. Мидорима не больно, но звонко шлёпает по ягодице. Такао дёргается и шипит от этого неосторожного движения. - Я тебя уже предупреждал на счёт грязных словечек, - недовольно говорит он. - Прости, - напряжённо произносит Такао, мысленно делая заметку на будущее. Нарушать запреты с ним будет неплохим развлечением. Такао делает первое пробное движение. Неприятные ощущения отходят на задний план. Пальцы Мидоримы сжимают его бёдра так, что завтра наверняка будут синяки. Команда и так уже смотрит на него как на извращенца. Синяки, засосы, ссадины – кто бы мог подумать, что иногда атакующий защитник Сютоку бывает очень агрессивным игроком в постели. Такао двигается коротко и плавно. Нервы натягиваются, грозя не выдержать. Щёки заливает предательский румянец. Он бы почувствовал, как по спине течёт пот, если бы всего ощущения не были сосредоточены внизу. Его обжигает изнутри, давление невероятно заводит, хочется двигаться быстрее, чтобы при каждом толчке пробивала нервная дрожь, стонать в голос и забыться в ощущениях, но он себя контролирует. Просто потому, что знает. - Да сколько можно, - их позиции меняются в секунду. Сжатая пружина распрямляется. Мидорима жёстко вжимает его в кровать и целует, толкаясь языком в рот и одновременно резко двигаясь в нём. И тут Такао накрывает. Он скулит, стонет, срывается на крик, царапает чужую спину. Чувствует как по лицу от переизбытка эмоций текут слёзы. Чувствует, как при каждом толчке внутри растекается жидкий огонь. Чувствует близость Мидоримы каждым нервным окончанием. Терпкий привкус слюны и пота на языке. Запах тела, с отдушкой одеколона и мыла, а сейчас ещё пропитанный сладковатым ароматом шоколада. Вес тренированного тела с жёстким рельефом мышц. Ощущения накрывают, связывают, перехватывают дыхание. Сжимаются в одну крошечную точку и вспыхивают десятикратно, заполняя реальность. Такао кажется, что тело онемело, лишившись чувствительности. Словно предохранители перегорели, и он больше никогда ничего не будет чувствовать. Но сначала подсыхающая сперма холодит живот, потом накатывает слабость. - Охренеть, - выдыхает Такао и тут же получает подзатыльник. Боль и обида возвращают в реальность окончательно. - Эй! – он раздражённо смотрит на лежащего рядом Мидориму. - Я тебя предупреждал, - пожимает он плечами и притягивает Такао ближе. Такао прячет лицо на чужой груди, проглатывая возмущение. Вдыхает, расслабляясь от этой близости, закрывает глаза. И всё-таки не может сдержаться от язвительного замечания: - А говорил, что мужчины в бабском тебя не возбуждают. - Фартук – это унисекс, - парирует Мидорима, и Такао впервые нечего ему возразить.