Лейтенант Финн

Последний ком земли был брошен на могилу, и сухой, сдавленный всхлип послышался со стороны старой ели. Лейтенант Финн ошеломленно поднял глаза, все еще раздавленный потерей, и увидел, как старый чернокожий Нед отворачивается, не смея близко подойти к могиле капитана, окруженной солдатами и офицерами. Господи Боже, как мало осталось тех, с кем лейтенант начинал свой путь, после проклятой Рэд-Ривер! Многие остались на поле боя, и многие умерли в мучениях на дорогах отступления. Финн знал: чудо спасло его не раз и не два от безвестной могилы на поле боя, но от этого было ничуть не легче. Жить дальше порой трудней. Камнем падали слова Писания о тщете славы и счастливой жизни в лоне Его, пока, наконец, читавший не закрыл книгу. Все молчали: уставшие, голодные, оборванные, павшие духом на пустынной земле. Никто не говорил ни слова, но про себя каждый думал о тех днях, когда капитан вдохновлял их на подвиг. Кто теперь займет его место? Лейтенант отошел от могилы, потирая лоб. Надо было позаботиться о людях, распорядиться о ночлеге, послать гонца в штаб к Грину, но на сердце было так тускло, а во рту так горько, что все приказы получались сухими и краткими. Никто не подходил к нему, и сам Финн чувствовал себя чужаком среди этих людей. Сыновья плантаторов чурались его, потому что он до сих пор говорил неверно, коверкая язык. Белая шваль тоже не принимала его к себе: чересчур заумен. Иногда он сам удивлялся: как оказался здесь, на этом посту. Сын пьяницы из пьяниц. Свободолюбец из свободолюбцев. Бродяга и освободитель беглых негров. Но все это было больше пятнадцати лет назад, и много воды утекло, а вместе с ней появились и морщины; вместе с ней пришли и воспоминания о самом ценном, что было в жизни. Разве мог он позволить, чтобы его родной городок был сожжен, а судью Тэтчера выгнали бы из дома, волоком протащив по дороге за лошадьми? Разве мог он позволить, чтобы дети и женщины голодали? Разве мог он позволить, чтобы почтенные семейства, которые когда-то помогали ему, несмотря на отца, оказались разорены? Чужаки на родных глинистых берегах Миссисипи, чужаки с Севера, чужаки-грабители, кто звал вас? Осквернены родные места, и вытоптаны поляны для игр, и не осталось никого из товарищей детства. Лейтенант сам не заметил, как за размышлениями отдалился от лагеря, и пришел в себя только от звуков плача. — Кто здесь? — негромко окликнул он. Плач смолк, и кусты зашевелились. — Звиняйте, масса Финн, — голова Неда показалась из зарослей. Старый негр старательно прятал глаза. — Никак я не могу костер разводить и снедь раскладывать. Как ведьмы сглазили, ей-ей. Как подумаю про хозяина, как ему там в сырой земле, так сразу слезы наворачиваются сами и текут, проклятые. — Странный ты, Нед, — задумчиво ответил лейтенант. — Тебе б лучше радоваться. Хозяин тебе после смерти вольную отписал. — Не-ет, масса Финн, — и Нед тряхнул головой. — Что мне эта вольная... Он всегда обо мне заботился, на мои советы полагался: чем завтракать, какой костюм выбрать. А сейчас я что? Пичуга бессмысленная. — Пичуга, — повторил лейтенант, словно пытался распробовать это слово на вкус. — Пичуга и есть. Говорю, дышу, живу... Но теперь-то, когда нет ни старухи моей, ни хозяина — на кой это нужно кому-то на этом свете, а, масса Финн? — Жить нужно дальше, Нед. — Э-э-э, — махнул тот рукой. — Нужно-то нужно, но какая жизнь с этой войной. По мне бы шло все, как прежде. — Не скажи. У тебя — хороший хозяин был, у других — плохой. Разве не стоит о других подумать? — В нашем городе на Юг не продавали никого, масса Финн, — горячо возразил Нед и вытер пальцами глаза. — Людей дурных мало, уж поверьте, я всякого повидал. А чтой-то вы меня уговариваете, будто янки какой? — Да не уговариваю я тебя. Сам себя понять пытаюсь. — А, — с облегчением выдохнул тот. — Это, масса Финн, дело пустое. Все одно: ты меняешься, время меняется, вот и не заметишь, как был один, а стал другой. Лейтенант кивнул. — Я пойду, масса Финн? — Иди. Покормить всех надо. Джим, наверняка, зашивается. — Ага. Ну вы это... — он замялся, и лейтенант подумал, что с языка у того сейчас сорвется нелепое пожелание сочувствия, но негр промолчал, как и должно, и исчез среди деревьев. Рабы не хотят менять своих цепей, а сам он променял свободу на армейскую дисциплину, думал лейтенант, глядя в переплетение ветвей. Все, что у него осталось от прошлой свободы, — это серебряный медальон с выгравированными инициалами «Р.Т.», локон милых волос и воспоминания. Он погладил медальон, спрятанный на груди. Как ему хотелось сейчас, чтобы война закончилась! Как ему хотелось, чтобы она не начиналась. — Пичуга бессмысленная, — проговорил лейтенант слова Неда. — Это не о тебе, Нед. Это про войну. Но если пошел, то надо идти до конца. Никуда не убежит свобода, потому что главное то, что у тебя в душе. Эти мысли почему-то успокоили его, и лейтенант решительно расправил плечи и зашагал назад, в лагерь.