Вьюга.

Ветер выл не переставая, все занося и занося маленький Антхольц белым снегом. Метель била по лицу, путала дорогу, сбивала с ног. И казалось, что не было конца и края этой метели: так океан все катит и катит свои волны, разнося в пух бунтующую землю, поглощая, ломая, вертя, забирая жизнь и душу. Гонку должны были остановить еще десять минут назад, когда внезапная пурга накинулась на горный городишко сразу и свирепо, однако судьи медлили, и участники продолжали бежать, сбиваясь с проложенной трассы. Постепенно стало совсем темно, и потонули в вое и грохоте крики тренеров и болельщиков. Стадион, казалось, вымер. Кайса остановилась и с усилием вгляделась в проносящиеся мимо хлопья снега. Пелена была уже сплошной, мутной, белой, и конца не было ей. Впрочем, интуиция подсказывала, что финиш уже близко, осталось только рвануть, утопая в снегу, и пересечь заветную черту. Но это же чувство, вопившее об опасности, приказывало броситься назад, чтобы отыскать попавших в беду людей. Одного единственного человека, который шел за ней, Кайсой, всю трассу, и улыбался, когда понимал, что та на поворотах оборачивается и смотрит назад. Кайса действительно смотрела, но не так, как смотрит беглец на догоняющего его соперника, а ласково и ободрительно... И вдруг разом все кончилось. Еще минуту назад биатлонистка ощущала на своей спине взгляд сине-серых, до боли знакомых глаз, но теперь она стояла одна посреди трассы, задыхаясь и хватая ртом холодные снежинки. Впрочем, она могла и не заметить, как проехал кто-то мимо нее, а учитывая снег и тревогу - подавно. И Дашка, конечно, давно уже сидит где-нибудь в пресс-центре, ждет ее и держит замерзшими руками кружку с горячим чаем... На финише столпились спасатели, тренеры и некоторые журналисты, избежавшие первого, самого сильного шквала стихии. Тут же, одетые и закутанные с ног до головы, стояли и те, кто уже выбрался из снежной бури - их забрали прямо со стрельбища, почти всю группу, боровшуюся за вторую пятерку сильнейших. Из тех же, кто успел уйти на дистанцию, Кайса была первой. Она видела себя как будто стороны: вот прямая, черта, еле видные вспышки камер. Ее пытаются увести, но она выкрикивает в ветер имя и сама не слышит своих слов. Только в палатке ей говорят, что она пришла первой из тех, которые отправились еще до бурана. Дальше был как будто провал в памяти: она помнила только смутные резкие движения, чьи-то руки у себя на плече, помнила попытки удержать ее - и яростные стремления вырваться. И все. Туман. И посреди тумана - такое любимое, такое дорогое лицо. И немой вопрос в глазах: "Что же ты не идешь? Я ведь жду тебя". Пришла в себя она уже на трассе. Этот участок был самым разбитым из всех - и Кайса с ужасом поняла, что стоит рядом с одним из самых страшных поворотов. Это был тот самый спуск, который подвел ее в прошлой гонке. Тогда падали все, но только ей не повезло сломать палку и еще некоторое время ехать до места, где обычно находятся тренеры с запасной амуницией. Здесь, на этом повороте, людей никогда не стояло, а камеры, должно быть, залепило снегом. Прямо у обрыва трепыхалась заградительная сетка, но теперь, смятая и порванная тяжелым снегом, она уже не могла остановить падение. Чуть левее, там, где склон был круче всего, что-то мелькнуло. Кайса присела и, не чувствуя холода, начала разгребать снег, только потом поняв, что она забыла свои перчатки. Но остановиться теперь значило потерять последнюю надежду, и девушка приказала себе забыть о страхе и морозе. Наконец из-под снега показался краешек серо-зеленого платка, а вскоре Кайса уже держала его в дрожащих руках, с каким-то суеверным страхом глядя на вышитые инициалы. Ретроспектива - Ты берешь его с собой на гонку? Они стояли чуть поодаль от основной массы бегущих и всеми силами старались не показать, что их беседа - более чем просто дружеская. - Конечно. Я всегда ношу его на соревнования. Она знакомым жестом затянула в тугой хвост русые волосы, а Кайса стояла и мечтала, как вечером, после финиша, она сама расчешет их и заплетет в красивую косу. - И ты не боишься его потерять? - Больше всего на свете я боюсь потерять тебя, а остальное не так уж и важно... Кайса нехотя отвернулась, чтобы скрыть смущение, и принялась нарочито пристально проверять винтовку. И даже на старте вглядывалась в серую полосочку, шелковой змейкой обвившую тонкую шею. Конец ретроспективы. Дарья. Она кричала до хрипоты, а эхо насмешливо вторило заветное имя. Даша. Она не видела, не слышала, не чувствовала, все эмоции ушли куда-то, и остался только страх. Страх, что больше не будет ничего: ни светлых кос, ни посиделок у камина, ни торопливых встреч между тренировками. Любимая. Она так и не сказала ей самого главного. Так и не успела. Оставалось только одно - туда, вниз, затаив дыхание, по правому склону, где глубокий снег и совсем нет острых камней. И все-таки подмерзший наст сыграл злую шутку - ноги заскользили, и Кайса практически кубарем скатилась по склону, черпая воротником куртки снег и царапая руки о ледяные сколы. Буран все продолжался, и на расстоянии вытянутой руки все уже сливалось в одно темное марево. И билось о камни, и взлетало, и снова рушилось в бездну, и пело на обломках всего. Дарья, Дарья, Дарья... Она лежала, неестественно выгнувшись и запрокинув ввысь белое лицо. Светло-русые волосы, растрепанные ветром, казались седыми от налипшего на них снега. Ни звука, ни шороха. И только дергался и снова гас слабенький пульс. Кайса боялась, что сойдет с ума, пока непослушными руками стаскивала поломанные лыжи и раздробленную винтовку с неподвижного тела. Страшнее всего было смотреть в широко раскрытые, застывшие глаза и дотрагиваться до ледяной щеки девушки. Однако она справилась и, приобняв Дашу, осторожно укрыла спортсменку курткой. Выл ветер. Смеялась злая непогода. А Кайса, забыв обо всем, крепко держала тонкое запястье, молясь всем богам, чтобы ниточка жизни не оборвалась... *** Их нашли, как только метель стала стихать. Позже Кайсе сказали, что времени прошло всего немного, тогда как она прожила сотни лет, отмеренные ударами собственного сердца. Но все когда-то кончается. Прошло и это. И оставалось только ждать. И верить. И надеяться. Но это не так уж сложно. Особенно, если ты пережил вечность.