Свитера, карандаш и капучино

Они спали вместе. Нет, не в том пошлом, грубоватом смысле, вовсе нет. Они проводили вместе ночи, растворяясь в друг друге полностью, иногда даже не касаясь пальцами кожи. Они не были теми, кто может разговаривать днями напролет, не замолкая. Нет. Они просто молчали, смотря друг другу в глаза, надеясь найти что-то, понять что-то. Надеясь... На что-то. Возможно, на то, чего нет и никогда не будет. Они укрывались большим одеялом, но ночью кто-то обязательно скидывал его на пол, предпочитая теплое тело как способ согреться. Обнять, близко-близко пододвинуть к себе. Согреть не только кожу. Согреть что-то, находящееся глубоко под ребрами, то, что многие привыкли называть "душой". Они просыпались вместе. Лишь изредка дарили друг другу легкие поцелуи; пили обжигающий горький кофе, прячась в рукавах его огромного теплого свитера. Им не нужны были никакие доказательства чувств, улыбки и родного взгляда всегда было вполне достаточно. Читали одни и те же книги. Он часто оставлял одну на круглом стеклянном столе, заложив маленькой закладкой в виде оторванного клочка исписанной бумаги. Они гуляли вместе. Грелись в кофейнях и пробовали сладкие булочки с шоколадом, покрытые сахарной пудрой. Иногда останавливались на мосту, близко прижимаясь к друг другу, стараясь найти защиту от лютого мороза, что неприятно скользил по открытым участкам кожи. Они постоянно разговаривали. Без слов. Смотрели вместе кино. Обязательно фильм ужасов, потому что она их просто ненавидела. Она их обожала. С недавнего времени. Каждый раз при просмотре "Звонка", "Техасской резни бензопилой", "Пункта назначения" она утыкалась носом куда-то в район его шеи и обхватывала талию парня руками, учащенно дыша. Он невозможно близко прижимал ее к своей груди и улыбался уголком губ, шепча о том, что все в порядке. Вечность начиналась каждый раз, когда они оставались наедине. Они возвращались домой вместе. Ключом открывали скрипучую дверь маленькой, но такой уютной квартиры; практически бесшумно прошмыгивали на кухню, ставили чайник и вновь погружались в вечность. Пальцами чертили незамысловатые круги на ключицах друг друга, едва слышно что-то говорили, будто боясь быть услышанными. Они понимали друг друга. Возвращаясь в очередной раз из дома родителей в слезах и надеясь на поддержку. Ощущая поцелуи на скулах, лбу, подбородке, губах. Вновь утыкаясь носом в острые ключицы, вдыхая привычный аромат геля для душа. И пальцами поглаживая волосы, утирая влажные дорожки на щеках. Продолжали подрагивать от прикосновений даже спустя несколько месяцев своих... отношений?.. В очередной раз мысленно моля о том, чтобы он, наконец-таки, прекратил курить. Это было невозможно. Наблюдать за тем, как он самостоятельно себя разрушает, запуская едва заметной волной белый дым в измученные легкие. Невозможно. Они являлись чем-то большим. Они были творческими. Сложными, совершенно непонятными для общества. Делали записи в блокнотах; кусали простые карандаши, оставляя отметины от зубов. Могли просыпаться посреди ночи и, сонно друг другу улыбнувшись, начать куда-то собираться. Помогать друг другу натягивать теплые свитера и куртки. Кататься по городу, наблюдая за ночными пейзажами. Слушать инди-рок и заезжать в ближайший McDonalds, чтобы купить этот надоедливый любимый капучино. Они не принадлежали друг другу. Возвращались домой лишь тогда, когда считали нужным это делать. Не хранили номера телефонов в записной книжке. Не отправляли друг другу смс. Они не были теми, о ком пишут в романах и на кого стараются быть похожими. Не испытывали страха перед возможностью быть осужденными. Им было достаточно сложно начать доверять кому-либо. Они в этом даже не нуждались. Им было легко разочароваться в людях. Они старались не открываться. Боялись привязанности в любых ее проявлениях. Боялись чувств и старательно убеждали себя в том, что все происходящее является игрой. Но всё это совершенно не значит, что они не были счастливы. Лишь свитера, карандаш и капучино.