Я живу в пустоте

Осторожно и ласкающе длинные пальцы скользят по столбцам текста на странице книги, случайно обнаруженной и подобранной от скуки в куче мусора на полу заброшенного класса. С любопытством исследователя изучают каждую из выдавленных строк: «…Любовь... Она разорвет тебя пополам, высосет душу, погубит тело. Не верь, что любовь счастье, она дикий зверь питающийся падалью. Влюбленный почти мертвец, ибо отошел от Бога и отдался безудержной страсти разрушения». Указательный палец задумчиво сгибается и удивленно замирает, словно раздумывая. Чтец хмыкает, переворачивает книгу и «читает» заголовок, выдавленный на титульном листе: «Пророчества, гадания и тайные знания о природе вещей». Слепой равнодушно закрывает книгу и задумывается. Лишь сильные пальцы изумленно сжимаются, сдавливая обложку, будто горло пойманной добычи. Через секунду их хватка слабеет, и парень медленно, словно сопротивляясь любопытству, снова раскрывает книгу на случайной странице и, едва касаясь плотной бумаги, лихорадочно пробегает по ней пальцами: «Влюбленные изгои в этом мире. Их души и сердца навсегда завоеваны темными силами. Ни один из них не может сопротивляться темноте, тянущей их в ад». Левая рука вздрагивает и сжимается в кулак до побелевших костяшек. Правой Слепой судорожно пролистывает несколько листков и скользит по странице снова: «Горе тому, кто влюблен. Ведь своего возлюбленного он ставит выше Бога. Его бессмертная душа навеки проклята, а сердце – кровоточащая рана. Никогда не будет знать он покоя. Воющий одинокий зверь – вот его будущее». Слепой откидывает голову назад, ударяясь затылком о стену, опираясь о которую он сидит, и смеется. Прерывистые, кашляющие звуки, похожие на лай койота, вырываясь из горла, рассыпаются, не долетев до противоположной стены этого пустующего класса. В закрытое окно бьется настырный ветер, дребезжа пыльными стеклами. Тоскливо воя, кидает в них промокшие весенние звуки. Грозится выставить ветхие деревянные рамы, ворваться в старый, давно не используемый класс и навести свой порядок. На обшарпанной школьной доске белыми изломанными линиями нарисованы крохотные нелепые человечки, спешащие за горизонт, обозначенный толстой меловой чертой. Вместо глаз и рта у них точки. Точки, как и в книге, которую парень нащупал на замусоренном полу, когда опустился на корточки, прижавшись спиной к теплой стене комнаты. Почувствовав, как Дом обнял его, стал ждать. Здесь, в этом старом, успокаивающем своей пустотой классе, у него свидание. Та, которую ждут, не торопится, но его это не беспокоит. Слепой знает: пройдет какое-то время, и она будет здесь. Порывисто распахнет дверь этой давно умершей комнаты, не спрашивая разрешения, отворит форточку. Впустит любопытный ветер с улицы и обрушит на Слепого чужие звуки и запахи. Ветер начнет гулять по классу, складывая и перекладывая ворохи ненужных бумаг. Запутается в волосах, перемешает пласты застоявшегося воздуха, поднимет их вверх вместе со старыми тетрадями и чужими рисунками, а оттуда они упадут вниз, страницами книги, которую он сможет прочесть. Запахи, звуки, еле заметные колебания воздуха. Этого достаточно, чтобы не ощущать себя в темноте и пустоте. Слепой снова открывает книгу. Почти последняя страница. Выколотые буквы шрифта царапают подушечки пальцев. Откуда здесь эта книга? Зачем? Он аккуратно ведет пальцем по строчкам: «Если влюблен лишь один, то не должен страдать предмет его страсти. Позволь ему уйти, не губи его своей порочной привязанностью. Не тяни за собой в гиблое адово место. Будь человеколюбив, отпусти невинного. Если, любишь – отпусти». Парень пренебрежительно фыркает, швыряет книгу в угол и задумывается. «Что такое любовь, – размышляет он, – как никогда не стихающая боль? Боль, когда теряешь, когда разочаровываешься. Можно ли доверять любви, которая крутит словно водоворот, а затем выбрасывает на берег? Обессилевшего и с совершенно пустым сердцем. Зачем она нужна эта любовь? Зачем? – спрашивает он себя, вспоминая мертвое тело Лося с удивленно раскрытыми синими глазами, Ральфа, не верящего ни Дому, ни себе. Сфинкса, перечеркнувшего многолетнюю дружбу одним лишь словом «нет». Но секундами спустя приходят другие воспоминания: ласковая ладонь Лося легко касается его спутанных волос, ощущение растущего доверия и уважения к Ральфу. И теплая щека Кузнечика на плече у Слепого. Воспоминания, сейчас они такие объемные, искренние и живые. Слепой удивлен, что в его сердце для них нашлось место. – Может быть, любовь – это теплые стены Дома? Лес, принимающий тебя в любом обличье? Люди, которым ты нужен? Возможно, любовь это не сбывшееся надежды? И добрая воля тех, кто действительно хочет быть рядом? Возможно, любовь это моя сила быть честным с самим собой? Или – это такая легкая, но необходимая грусть, когда человек, с которым ты хотел быть вместе, уходит, не оставляя после себя ничего. Возможно, любовь, когда ты перешагиваешь через свои собственнические инстинкты и желаешь этому человеку счастья? Уже без тебя… Тогда книга не права. Любовь это не только ад. Любовь – это еще и созидание». Через мгновение он слышит, как, заскрипев, отворяется дверь. Уверенные шаги, шелест одежды, еле слышный перезвон маленьких зеркал. Можно протянуть руку и коснуться той, которая сейчас быстро и небрежно скидывает свою одежду на пол, подходя вплотную и обдавая горячим жаром обнаженного тела. – Дом гудит, словно улей, – безразлично сообщает она, одновременно расстёгивая ему джинсы и стягивая свитер. Быстро клюет коротким поцелуем в губы, пристально всматриваясь в мёртвые глаза. – Гудят стены, падает штукатурка, коридор пустынен, а в комнатах или испуганная тишина, или тихий плач. Дом гудит, – повторяет она, стягивая брюки со Слепого и надежно усевшись сверху на его обнаженные бедра. – Я слышу, – голос его спокоен, но руки, обнявшие худую спину, неожиданно крепко и порывисто сдавливают ребра. Крыса охает, лижет тонкую шею, кусает, стискивает зубами мочку уха. Парень прижимает ее к себе еще крепче, впечатывается в ее тело своим, затем, опрокидывая девушку на пол, наваливается сверху. Крыса обхватывает ногами его поясницу и с силой сжимает коленями. Слепой вздрагивает, глухо стонет, а затем начинает быстро двигаться, мощно и конвульсивно, словно дикое похотливое животное. Крыса приподнимает бедра, хрипло ругается, кричит, а когда стычка двух тел подходит к концу и их накрывает оргазм, больше похожий на прыжок в горячечную тяжелую темноту, ее тонкие сильные пальцы (с обломком лезвия под одним из них), вцепляясь в спину Слепого, оставляют на ней глубокие кровоточащие порезы. Они лежат на полу, тяжело дыша. Голова Слепого, его мокрая челка на плече Крысы. Она молчит, но через несколько минут смеется, отталкивая парня, легко вскакивает и начинает собирать и натягивать свою одежду. – Он боится, – шепчет Слепой. Крыса подходит ближе, присаживается перед ним на корточки и касается пальцем с уже подсохшей кровью его губ. – Кто? – она медленно, словно рисуя, ведет пальцем по нижней губе. – Дом, – Слепой поднимается и садится в ту же позу, что был, когда ждал девушку. Опирается головой и плечами о стену. – Дом боится, он знает, что умрет. – Боится, что его разрушат? – она нежно гладит его по щеке, но Слепой аккуратно убирает ее руку, и она больше не делает попытки. – И это тоже, – отвечает парень, поворачивая голову в сторону окна, за которым по-прежнему бьётся свежий весенний ветер, – но больше он боится за нас. Боится, что мы умрем без него. – Мы не умрем без него, – уверенно отвечает она. – И хватит думать об этом. Слепой молчит. Его невидящий взгляд направлен на что-то призрачное за окном, чуткие пальцы тихонько двигаются, словно играя на невидимых струнах. – Ты знаешь, иногда твои мысли просто опасны, – ворчит Крыса, беря его за руку и пытаясь надеть что-то на палец, – а твои пальцы созданы лишь прощупывать воздух вокруг себя и не для чего другого. Она хочет снять кольцо, которое пробовала надеть, но которое сейчас свободно болтается на его слишком тонких пальцах, но он ловит ее запястье, останавливая. Берет кольцо в руку, подносит к носу, обнюхивает, затем трогает языком и удивленно спрашивает: – Кольцо? – А на что похоже? – ворчит девушка. Роется в карманах жилетки, находит тонкую цепочку и, забрав кольцо у Слепого и продев через него цепочку, вешает ему на шею. Он берет его своими длинными гибкими, кажется имеющими намного больше сочленений, чем у обычных людей пальцами, сжимает в кулаке и снова замирает. – У тебя кольцо, у меня кольцо. Это называется помолвка, дорогой, – девушка чмокает его коротким поцелуем в щеку, – теперь можешь поздравить будущую невесту, ну. Парень, усмехнувшись, прикасается к ее сухим и узким губам, а затем упирается лбом ей в плечо. Так они сидят какое-то время, молча и думая об одном. Их мысли могут материализоваться в пыльном сухом воздухе этого заброшенного класса, настолько они сильны. Наконец, оторвавшись от Слепого, Крыса, тяжело шаркая ботинками, уходит, посоветовав ему не сидеть долго с голым задом. С громким стуком захлопывается дверь. Со стен и потолка падает штукатурка, волна воздуха сдвигает мусор на полу и подоконнике, пытаясь разложить его по-своему. Слепой по-прежнему сидит, сжимая кольцо в руке, его нареченная кашляет и шипит на кого-то уже почти в конце коридора. Затем он нехотя натягивает одежду и, подтягивая длинные рукава огромного свитера, встает, замирая у окна. Ветер умолк, со двора не доносится ни звука. Тишина абсолютна. А Слепой неожиданно ощущает себя капитаном тонущего корабля. Когда все крысы уже сбежали, а команда, сев в лодки, ждет только приказа капитана, чтобы взмахнув веслами и отправиться в неизведанный путь по штормящему океану, молясь всем морским богам, чтобы благополучно добраться до берега. Но пока капитан не даст отмашку, стоя с непокрытой головой на капитанском мостике, никто не двинется с места. Слепой поднимает руку и, словно во дворе уже собралась ждущая его команда, делает резкий мах и шепчет: «Ну, давайте же!». Неожиданно просыпается ветер и, жалобно плача, словно голодная одинокая собака, робко стучит в окно. Парень открывает форточку, и ветер, теплый весенний, несущий первые нотки лета, ластится к нему, облизывая лицо и руки. Слепой снова ощупывает кольцо, теплое, нагретое его телом, и неожиданно вспоминает руку Лося, большую, сильную и надежную, и себя, щуплого пятилетнего парнишку, уцепившегося за нее, словно утопающий за соломинку. Рука была без кольца, воспитатель был одинок. Всего себя, все свое время он отдавал мальчишкам. Они и были его семьей. А он сам, даже не осознавая этого, принадлежал только Дому. Мысли скачут. Он вспоминает совсем недавнее событие, когда рука другого воспитателя, тяжелая и сильная, пощёчиной обрушилась на его скулу. Он и сейчас ощущает ту злость и растерянность, которая охватила их обоих. Слепой усмехается и пальцем осторожно касается этого места у себя на лице. Рука Ральфа тоже была без кольца. И он одинок и обручен только с Домом, правда в отличие от Лося, хоть смутно, но понимает это. Дом не выносит конкуренции с ним. Все его избранные будут одиноки. И, возможно, отпустить того, кто не хочет быть рядом, не такая уж глупая мысль. Слепой вздыхает, прикасаясь к обручальному кольцу губами и застывает. «Если любишь – отпусти», – снова вспоминает он странные строки из старой книги. И понимает, что отпускать ему никого не хочется. И если память о Лосе всегда с ним, а в Ральфе он уже не сомневается, то Сфинкс, упрямый и гордый, вызывает такие болевые спазмы в сердце, что не помогает ни Лес, ни свидания с Крысой. На него накатывают воспоминания о годах, проведенных вместе. Легким цветным покрывалом накрывают они Слепого, показывая ему то, что скоро закончится навсегда. То, что начиналось как вынужденное знакомство, продолжилось как крепкая и нежная дружба, должно закончиться через несколько дней и больше никогда не повторится. И хочется громко выть, закручивая тихий ветер в тугие жгуты и пугая спящих птиц. Потому что то, что было, умерло. И как бы Слепой ни хотел, какие бы уловки ни выдумывал, эпоха Слепого и Сфинкса закончилась навсегда. «Если любишь – отпусти» – и Слепой отпускает: воспоминания о прикосновениях и словах, о веселой беготне по бесконечному коридору, о простодушии маленького Кузнечика, о жесткости и равнодушии взрослого Сфинкса. Всему свое время. Их время прошло. И это значит, что должна наступить другая эпоха, в другой реальности и с другими людьми. Слепому хочется плакать, но ветер толкает его в лицо и грудь. «Иди, – словно говорит он. – Иди и не оборачивайся. Только не забывай. Потому что память – все, что у тебя осталось. Не отказывайся от нее». Не обращая внимания на мусор, колющий голые ступни, на свитер, сползший с плеча, Слепой выходит из класса, аккуратно прикрыв дверь. На школьной доске все так же бегут за горизонт маленькие меловые человечки со смешными, похожими на палочки руками и ногами и глазами-точками. Ветер, словно молодой щенок, восторженно носится по классу, складывая в только ему известном порядке пожелтевшие бумаги, рисунки, вырванные листы из школьных тетрадей, смешивая их с воспоминаниями, разговорами, мыслями, оставленными здесь давным-давно и только сейчас, – и, придавленный их тяжестью, замирает. Слепой идет по безлюдному коридору. Дом плачет.