Здравствуй, сифилис!

В эту ночь Луи мучила бессонница. Казалось, все, что находилось в комнате, включая стены и потолок, сужалось, теснилось с неимоверной быстротой. Одеяло, колючее и слишком маленькое, то и дело сползало. Воспользовавшись этим, ветер, своими огромными и холодными пальцами щекотал пятки, заставляя этого мальчишку сжиматься в комок. Да, Луи Томлинсон был еще мальчишкой. Но, несмотря на это, проворность и острота мышления сделали свое дело, и теперь, будучи еще совсем молодым, он буквально взлетел вверх по карьерной лестнице - а все благодаря успешному расследованию своего первого дела об убийстве -, вызвав тем самым, негодование и зависть многих сотрудников. За хрупкими, но стойкими плечами Луи находилось более десятка различных преступлений и, конечно же, звание детектива второго класса полицейского участка "1802". Теперь, лежа на неудобной кровати, Луи прокручивал, в тяжелой от двойного виски, голове раскрытие предстоящих преступлений. Конечно, как и все добропорядочные и законопослушные люди, Томлинсон люто ненавидел отморозков, переступающих закон. Но, с другой стороны, кто, если не они ежедневно, ежеминутно, ежесекундно, помогают ему заработать на хлеб? Риторический вопрос, господа, не стоит отвечать. "Прогуляться вечерком", подумал детектив, "проветриться". "Хм, отличная идея", будто разговаривая с собеседником, почесывая пальцами, указательным и большим, подбородок, ответил он, "да, да", судорожно подхватил Луи и, почесав затылок, подытожил - он сходит с ума. Да, зима 56-ого выдалась на славу... Извините, это у полицейских своеобразный юмор. Увы, часы детектив забыл дома, и возможности узнать, сколько же сейчас времени, не было. Но, судя по отсутствию какой - либо живой души, бродившей как Луи, можно было судить о часу, позднем даже для убийц и воров. Ветер выл, словно собака, простоявшая на морозе больше половины дня. Луи повыше натянул ворот плаща, покрепче завязал толстый шарф, и отправился по темным улочкам старого Нью - Йорка, где обычно кишит наркоторговцами и женщинами легкого поведения. С неба валил снег, покрывая дороги белым пологом, потом таял, превращаясь в грязь и снова застывал предательским льдом, от которого мало кто оставался довольным - в частности владельцы дорогих авто, так много потративших на машину, что покупка зимних шин "что-то совсем из головы вылетела". Мистеру Томлинсону могли в самых ярких красках описать все прелести лыжных прогулок, катания на коньках и санках, горячего ромового пунша, но он все равно послал бы этаких "любителей природы" к чертям. И, уверяю, если бы люди со всего мира собрали все зимы вместе, запихнули их в консервную банку и выбросили в реку, детектив был бы счастлив. Налетевший порыв ветра пронзил толстое синее сукно верхней одежды и лизнул плотную зимнюю рубашку. Холод пропитал нижнее белье, отчего Луи насквозь продрог. За углом появилась кондитерская со спущенными жалюзи, что кричало Луи об отсутствии хозяев, но, несмотря на это, он все же подошел и, разглядывая дверную ручку, машинально потянул ее вниз, после чего последовала мысленная ругань хозяина, который не догадался открыть заведение, чтобы полицейский с замерзшими, готовыми отвалиться руками мог зайти и выпить чашечку кофе. Он пошел дальше. В списке возможных для посещения заведений был и Бар Лэнни, и бильярдная, и кафе на побережье, и даже магазин "Все для рыбной ловли и даже больше". Но, - как бы печально это не звучало - единственным местом, где Томлинсону были рады, все еще оставалась одинокая дорога, ведущая в неизвестном направлении. Совершенно случайно, взглянув налево, шатен заметил свет, исходивший из подвала жилого дома. На мгновение Луи растерялся, но все же прибавил шагу. Заученным движением он снял перчатку с правой руки и вынул из кобуры револьвер, всегда, впрочем, находившийся при нем. Дома вокруг спали. Единственный огонек пронизывал темень. Луи приблизился к лестнице, ведущей в подвал, и остановился перед цепью, которая загораживала вход. Окно было залеплено грязью, но свет все же тревожно пробивался сквозь нее. Луи осторожно переступил через цепь и начал спускаться по ступеням. Мусорный баки, прохлаждавшиеся на ночном морозе, источали вонь в декабрьский воздух. Тихо стоя за дверью и внимательно прислушиваясь, голубоглазый не различил ни звука. Держа револьвер наготове в правой руке, левой он повернул ручку. К его удивлению дверь открылась. Детектив неожиданно отпрянул. Его прошиб пот. Он долго прислушивался к шуму собственного дыхания, вслушивался в звуки спящего города, пытался услышать хоть что-нибудь, и, наконец, вошел в подвальную комнату. Свет шел от лампочки, висящей без абажура. На полу под лампочкой стояла маленькая корзина, где мирно покоились колпачки, вероятно, от шприцов. Луи вынул из кармана ручной фонарь и провел лучом по комнате. Голые стены наводили отвращение и ужас, так же, как и вся комната, обставленная одной лишь тумбой да кроватью у окна. Револьвер колибра 0,38 задрожал в руке, сразу после того, как Луи навел тусклый луч на койку.