Концерт для А

Склонившись над широким письменным столом, Моцарт усиленно строчил очередную сонату. Когда начинала играть музыка в голове, он обычно просто брал первый попавшийся разлинованный заранее лист бумаги и садился писать. Где попало. Вся его квартира была завалена этой нотной бумагой. А как же – надо же быть готовым, если ВДРУГ придет вдохновение. Музыкант задумался. Пальцы левой руки судорожно вертели затупившееся перо. Он почти лежал на своих рукописях, раскиданных уже по всему полу. С тех пор как начались репетиции «Похищения из Сераля», все как будто перевернулось вверх дном. И стремительно падало с огромной высоты неизвестно куда. Все из-за этого Сальери. Лучше бы он вообще не появлялся в то утро в опере. И теперь, когда предстояло дописать последний акт «Похищения», чтобы благополучно продолжить репетиции и с достоинством представить оперу императору, он занимался неизвестно чем. Писал концерт. Начал писать, и то хорошо, но по какой причине именно сейчас, зачем и для кого? Он не раз задавал себе этот не требующий ответа вопрос и все же…все же.. - Чем вы занимаетесь? – где-то в дверях внезапно раздался спокойный строгий голос. И стоило только подумать. Хотя именно этим он и занимался с завидным постоянством после той репетиции. Сальери с нескрываемым возмущением в глазах оглядывал представшую перед ним картину. Кораблекрушение, не меньше. Или, может, извержение нотного вулкана. Даже за дверную ручку, от которой он быстро отдернул руку, каким-то образом зацепился исчирканный, перемазанный чернилами листок. На ковре, на столе, у камина, под шкафом и кроватью – словом, везде, даже за рамами зеркал валялись скомканные, или просто раскиданные как попало ноты. И посреди всего этого хаоса на ковре, заваленном неудавшимися шедеврами, лежал творец. Уткнувшись носом в пол, с распластанными руками и болтающимися ногами. Сальери уже довольно долго пребывал в культурном шоке. Впервые он застал Моцарта за работой. Серьезной и ответственной, по его мнению. Ведь музыка, как и любое другое искусство, требует полной отдачи и сосредоточения. Помнится, он недавно встретился со своим старым знакомым, тоже музыкантом, и у них завязался довольно интересный разговор об искусстве. Тогда знакомый произнес коварную фразу – «Искусство – самая серьезная вещь на свете, художник – самый несерьезный человек». Сальери вспомнил слова тотчас же, как вошел в распахнутые двери комнаты горе-гения. Но все же удивительно талантливого гения, что нельзя было отрицать. Моцарт быстро повернул голову в сторону двери и вскочил на ноги, отряхивая камзол и брюки. - Ах, это вы, Сальери!! – радостно воскликнул молодой человек, кланяясь в реверансе почти до пола. Он поправил манжеты и начал разбирать ноты, раскладывая их стопками на столе. – Прошу прощения за беспорядок, вы застали меня за работой. Не самое подходящее время, хочу заметить! И кстати, как вы вошли ко мне в дом, я же велел никого не впускать! – он на мгновение оторвался от нот, которые внимательно рассматривал и складывал по порядку, сидя на полу, и пристально посмотрел в глаза Сальери. - Друг мой, я хотел вам задать встречный вопрос – произнес последний с непроницаемой холодностью – почему вы в это действительно не самое подходящее время занимаетесь невесть чем, когда в опере вас уже более четырех часов ждет вся труппа, включая меня с графом Розенбергом на генеральной репетиции? В воздухе возник и повис огромный вопросительный знак. Моцарт застыл на месте, из рук вылетали и мягко ложились на ковер нотные листы. Он не дописал последний акт, да ему это было и не нужно – каждый такт, пауза, повтор уже давно звучали в его голове. Оставалось только перенести звуки на бумагу. Это можно сделать в любое время, хоть в перерывах на самой репетиции. Он стоял посередине комнаты не двигаясь минут 5, и только внезапный порыв ветра через открытое окно заставил его вернуться к реальности. Напольные часы пробили 3 часа. Моцарт встряхнул головой и, не поднимая глаз, начал быстро разбирать завал на ковре. Да-да, сегодня должна была быть репетиция, он это прекрасно помнил. Но почему-то не пошел. Сейчас он под пристальным взглядом Сальери понимал, как безответственно поступает по отношению к собственному творению. И ловил себя на мысли о том, что ему приятен этот инспектирующий взгляд. Недописанный акт не имел никакого значения, имело значение только то, что Моцарт не мог находиться теперь в обществе своего друга. И он хотел за сегодняшний день дописать сонату. - Я записывал последний акт сегодня утром, Сальери! Опера готова, можете не переживать. - Вы обещали дописать оперу К сегодняшнему дню, но не сегодня. – уточнил музыкант. - Это уже вопрос времени, которое мне понадобилось, чтобы все записать. Вся опера была у меня в голове изначально, готовая! Так что не упрекайте меня в том, что всего лишь утром я записывал последние такты! - Смею напомнить, что вы уже опоздали на репетицию на 4 с половиной часа. И я уверен, что актеры и мадам Кавальери уже не будут сегодня репетировать. - Что ж, можете более не утруждать себя – я приду буквально через полчаса в оперу, и мы начнем репетировать. Актеры меня дождутся. - Тогда и я подожду. Я пойду с вами. Моцарт улыбнулся и начал складывать пустые нотные листы в сумку, собирая их при этом по всей комнате. Сальери, прислонившись спиной к стене, спокойно наблюдал эту сцену, скрестив руки на груди. Его глаза ловили каждое движение Моцарта, каждый беглый взгляд в его сторону. Зачем он сказал, что подождет его? Чтобы успокоить свою совесть, которая итак билась о прутья клетки его черных замыслов? Иногда он поправлял свою роскошную, расшитую бисером брошь на вороте, устало глядел в окно, оборачивался и смотрел на напольные часы, которые медленно, но верно отмеряли минуты на циферблате. Это какое-то безумие. Он находился в комнате, каждый сантиметр которой был пропитан вдохновением и неземной красотой. Этот беспорядок ужасал, но, тем не менее,…он им упивался. И хотя, впервые увидев маэстро за работой, он толком не видел нот, но слышал их в каждом уголке комнаты, в каждой пылинке, и эта страшная, убийственная гармония целиком поглощала его. Гармония была не только в музыке, которую он уже слышал на одной из репетиций и слышал здесь, но и в этом сумасшедшем, беспечном юнце, который сейчас носился с этой проклятой сумкой, влезал под кровать, искал нужные ноты. Совершенство, его погибель.. - Моцарт. - Да?? – резко развернувшись, музыкант поймал испытующий взгляд. – Идем, Сальери!! Я уже готов!! *** Воскресный июньский вечер был поистине праздничным. Венская опера утопала в сверкающем сиянии. Премьера оперы «Похищение из Сераля» прошла действительно триумфально, император и его свита были в потрясенном изумлении весь вечер. Сальери, выйдя из зала после спектакля, еще долго не мог понять, что же произошло. Он впервые услышал оперу целиком и впервые по-настоящему исповедался. Теперь уже ни в чем нельзя было быть уверенным. Как будто все ощущения мгновенно сжались в крохотную точку, которая как фейерверк взорвалась и наполнила всю его душу и тело чем-то неземным. Весь окружающий мир стал предельно простым и понятным, насквозь просвечивала каждая вещь, озаренная божественным светом. Но это было не спасение. Весь этот блеск сжигал душу изнутри, и не было ни единого выхода, все стены отталкивали, даже воздух дрожал, волной отражая любое движение. Не было места на земле, где нельзя было бы услышать его музыку. И не было ни единого уголка сознания, которое бы не хранило черты его существа. Гений, чья гармония отворяет врата в ад. Сальери пятился к выходу. Его сознание было ограненным кристаллом алмаза, но он не мог ощутить себя в этом мире. Он слышал рядом с собой смех и разговоры придворных, звон бокалов с шампанским, сияние свечей в зеркалах резало глаза. Нужно было просто выйти на свежий воздух, собраться с мыслями и забыть все, что произошло. Но как забыть, когда все вокруг изменилось до неузнаваемости? Сальери не успел отворить дверь на улицу, как чья-то рука легла ему на плечо. Он чуть повернул голову – это был Розенберг. - Сальери, мой дорогой друг, разве вы не хотите отпраздновать потрясающую премьеру и поздравить наше юное дарование? – граф широко улыбался, одной рукой опираясь на плечо музыканта, а другой поднимая наполненный шампанским бокал. Лжец! Еще неделю назад он поливал грязью готовящуюся к постановке оперу и все остальные произведения этого «юного гения», а теперь пьет в его честь! Сальери отвернулся. Он не мог вынести этого нахального, искренне восторженного взгляда, который выдавал его приятеля с головой. - Кстати, Вольфганг любезно принял мое предложение дать в моем доме концерт на следующей неделе. И, между прочим, Сальери, вы на него приглашены! Его Величество просили меня организовать это мероприятие! – Розенберг направлялся к кругу придворных в центре фойе, все еще придерживая Сальери за плечо. - Граф, прошу прощения, но я присоединюсь к вам позже – небрежно произнес Сальери, высвобождаясь из объятия Розенберга. Тот озадаченно посмотрел вслед музыканту, когда он скрылся за дверью на улице. Моцарт с наслаждением праздновал свою победу. Актеры толпились вокруг него, пели песни, чокались, прославляли гениального композитора, оперу и императора, естественно. Либреттист, пораженный премьерой, что-то говорил Вольфгангу, активно жестикулируя. Чуть поодаль пили оркестранты, но и они вскоре присоединились к всеобщему веселью, центром которого был юный музыкант. Вскоре за кулисы прибыл император и еще раз поблагодарил Моцарта за чудесный вечер. Сальери не присоединился к празднику. Он сел в свой экипаж и направился домой, ему было не по себе. Закрыв входную дверь, он приказал слуге никого не принимать и самого его не беспокоить. Все было сном, кошмарным сном, где этот Вольфганг разбивал в дребезги всю его жизнь. Как маленький ребенок, который не осознает, что творит, когда разбивает любимую вазу родителей. Сальери прислонился к двери своей комнаты и сполз по ней на пол. Везде слышал он его музыку. Звенела нотой «си» сама тишина. Он поднялся с пола и подошел к черному лакированному роялю у стены. Сыграть? Попытки успехом не увенчались – инструмент безжалостно смеялся над ним. И каждый раз как он пытался что-то сыграть на протяжении всей ночи, он вспоминал смех Моцарта, его улыбку, глаза, такие чудесно искренние, что хотелось застрелиться. И хотел видеть и слышать его снова и снова. Моцарт вернулся домой поздно. Его слуга уже почти заснул, дожидаясь хозяина. Юноша поднялся к себе в комнату. Он вспоминал восторженные отзывы придворных, похвалы императора, графа Розенберга, их светящиеся радостью улыбки, но его ничто не могло тогда искренне порадовать. Его триумф не стоил и ломаного гроша, и превратить его в сокровище могло только 1 слово человека, которого за кулисами он не увидел. Вольфганг зажег свечи и опять сел писать свой концерт. Он уже был почти закончен. «1 слово….1 слово….» - Моцарт отложил перо. Вспомнился этот холодный проницательный взгляд - и его передернуло как от разряда током. Он уснул прямо на своей работе только под утро. Медленно догорала свеча. *** Концерт у графа Розенберга состоялся в следующую пятницу. Собрался весь высший свет Вены, включая его Величество Иосифа II, предвкушая услышать бесподобную музыку юного композитора. Весь город уже целую неделю говорил о Моцарте, его симфонии не исполнял только лентяй, и все это разворачивалось так стремительно, что все в округе думали о нем, как об уже давно известном всему миру музыканте. Танцевальный зал особняка уже был переполнен гостями. Кто-то вел философские беседы, обсуждая нравственность и мораль нынешнего века, кто-то сплетничал, кто-то обсуждал погоду или очередную встречу. Но неизменной темой каждого разговора в этот вечер был только он – маэстро, гений, Моцарт. Эхом отдавалось его имя в рамах зеркал, в занавесях на окнах, под сводами потолка, даже огоньки свечей в канделябрах колыхались, как только произносили его имя. Сальери сидел в первом ряду, ожидая начала концерта. Он не мог не прийти. Хотя бы потому, что это грозило подорвать его репутацию. Вторая причина мучила его уже на протяжении месяца с того самого дня, когда он впервые увидел этого талантливого выскочку, беспечного ребенка, музыканта-гения, который в первое же мгновение аккордов своей музыки занял все его мысли. Моцарт все не появлялся, наверное выжидал наиболее подходящий момент. Наконец по реакции зала Сальери понял, что момент настал. Моцарт двигался уверенной походкой мимо многочисленных рядов по направлению к роялю, который стоял практически вплотную к первому ряду. Вольфганг сел за инструмент – зал затих. Ни единого звука не нарушало удивительно чистой тишины. И в этой тишине как будто из ниоткуда прозвучали восхитительные первые аккорды. Сальери сидел и не смел дышать. Он весь превратился в звук, и только он один понимал, о чем были эти ноты. Внезапно взгляды Сальери и Моцарта встретились и оба прочли в глазах друг друга все то, что давно хотели сказать, но слова только мешают настоящим музыкантам понять друг друга. Концерт кончился так же неожиданно, как и начался. Снова все звуки канули в тишину и зал, еще мгновение ощущал её кожей. Наконец раздались первые аплодисменты и зрители поднялись со своих мест, чтобы чествовать новоявленного гения. Моцарт картинно встал из-за рояля и поклонился до пола. Он улыбался так пронзительно, что возгласы слушателей все не умолкали. Все хлопали и кричали «Браво», «Бис»!!! Вольфганг буквально купался в лучах собственной славы. Чуть позже опять начались светские разговоры, и имя маэстро опять летало по комнатам особняка, едва успевая за людьми, которые его неустанно произносили. Моцарт переходил от одного кружка к другому, сопровождаемый императором и самим графом. Но он не мог почувствовать себя по-настоящему живым без… - Прошу меня простить, Ваше Величество, я могу отлучиться на мгновение? – внезапно спросил маэстро. - Конечно, извольте, – ответил император и молодой человек начал пробираться сквозь толпу поклонников, взглядом ища единственно стоящего. Слова этих господ ничего не стоили и не могли стоить. Сначала они славят, а потом забывают, как волшебный сон. Сальери перебирал клавиши рояля. В зале было пустынно и тихо, все гости находились в дальних комнатах и были заняты пустыми разговорами. Моцарт остановился у двери. Он не решался подойти ближе, восхищаясь грацией музыканта, сидевшего теперь на его месте. Вольфганг все смотрел и смотрел на Сальери, на его едва заметную улыбку, чуть прикрытые ресницами карие глаза, тонкие руки и не мог спуститься на землю. Наконец он решился подойти и спросить. И услышать 1 слово. Больше ничего не нужно. - Сальери…вам понравилась моя опера? – чуть слышно спросил Моцарт за спиной у музыканта. Тот обернулся, не опуская рук с клавиш. – Да. Они не сводили друг с друга глаз буквально секунду, но эта секунда длилась слишком долго. - Что ж, я рад это слышать! – беспечно произнес Моцарт и уже собирался уходить, как вдруг почувствовал, что его схватили за руку. - Стойте, Вольфганг! Я хотел дать вам один совет. – Моцарт видел, как Сальери прячет взгляд, чувствовал холод его руки. – Оставайтесь на своем месте и …между нами все будет хорошо. - Но мы уже не на своих местах и поэтому…. – Моцарт не успел договорить, как его резко потянули вниз, схватили за кружевной ворот и страстно поцеловали прямо в губы. Все поплыло перед глазами, свечи разом потухли, голоса из соседних комнат затихли, будто бы их и не было. И в это мгновение Вольфганг почувствовал себя по-настоящему живым. -..и поэтому лучше уже быть не может – Сальери все еще крепко держал его за воротник. Моцарт сел перед ним прямо на пол и взял его руки. – Я сочинил этот концерт для вас – только и произнес юный музыкант и положил голову ему на колени.