Слишком много для совести, слишком мало для смерти

      Стайлзу двадцать четыре, у него прекрасное образование, два года практики в крупной компании, болтливый рот, пытливый ум и умение искать информацию. У него есть старенький джип, единственный такой на всю округу, собственная забегаловка, счет на кругленькую сумму и немного налички. Еще у Стайлза есть ружье. Он хранит его прямо под стойкой, рядом с коробкой с аконитовыми пулями и электрошокером. Святая вода тоже имеется, так, на всякий случай. А еще у Стайлза есть Дерек. Как бонус к ружью. Дереком, к слову, Стайлз пользуется гораздо чаще.       У Стайлза свой маленький бизнес, от которого нет никакого дохода, кроме как морального удовлетворения, и бета-группа. Он держит бар просто потому, что так быстрее всего получить нужную информацию от нужных людей. Ведь Стайлз все так же хорош в разговорах, спросите Дерека.       Стайлз сделал себе доброе имя в определенных кругах, и он может собой гордиться.       И Стайлз действительно гордится, до того момента, пока на пороге его бара не появляется Бойд с телом Эрики на руках. Его яркая, развязная девочка, его Женщина-кошка, подписавшаяся на авантюру, потому что «не все серые волки плохие, люди должны это знать». И теперь она мертва. Стайлз смотрит в ее серое безжизненное лицо, а сердце грохочет в горле так, что хочется блевать, потому что, возможно, до конца своей жизни Стайлз будет винить себя в ее смерти. Возможно, даже чуточку дольше.       - Найди их, ладно? Найди и убей, - говорит Стайлз. Дерек одним глотком допивает свое пиво и молча выходит из бара. Не оглядываясь и ничего не спрашивая. Потому что Эрика на совести Стайлза. И потому что Альфа должен отомстить за свою стаю, за свою семью.       Они хоронят Эрику за баром, по всем правилам, а спустя два дня возвращается Дерек. С окровавленными руками – как доказательство. Стайлз сам оттирает кровь с его пальцев, ладоней, запястий, с садистским удовольствием представляя вывороченные внутренности, переломанные руки и свернутые шеи тех, кто убил их девочку. Дерек вряд ли бы ограничился разрывом глотки. А потом Стайлз встает на колени и отсасывает Дереку, цепляясь пальцами за шлевки его джинсов, чувствуя его тяжелую ладонь на затылке, проглатывает все до последней капли, проводит языком по стволу еще пару раз и даже сам заправляет член, застегивая ширинку. Почти благодарность.       Когда в баре появляется Лидия, собранная и жесткая, Стайлз уже знает, что не так. Она бьет его наотмашь по лицу столько раз, сколько может себе позволить, пока рука не начинает гореть, бьет неожиданно сильно, так что наверняка останется синяк. И Стайлз выдерживает все это, потому что Джексон должен был позвонить еще двенадцать часов назад, а Лидия первая узнала, что Джексона, заносчивого засранца и перспективного юриста, тоже больше нет. И это именно Стайлз отправил его на дело, сославшись на то, что Уиттмор находится ближе всех к месту, где орудует «горный лев». Потому что это их «семейный» бизнес – уничтожать бешеных волков, на который Джексон тоже подписался.       Стайлз хочет сказать, что ему очень жаль, но слова застревают в горле, мешая дышать, чтобы дать возможность сдохнуть и ему тоже. Дерек уводит его в подсобку и отдрачивает ему, больно кусая за шею, подставляя плечи под пальцы, крепко сжимая волосы на загривке, потому что это его способ заставить Стайлза прийти в норму. Потому что Дерек отомстил еще пять часов назад. Лидия ненавидит их обоих.       Когда умирает Эллисон и Скотт пытается убить его, Стайлз почти не удивляется. Потому что Эллисон всегда была важнее. Стайлз ни о чем не просил ее, но она тоже была в деле. Так что Скотт винит в ее гибели не дикого омегу, разорвавшего ей горло, а Стайлза, отправившего информацию. И, возможно, если бы Стайлз был чуть больше с ним не согласен, он бы что-то сделал – увернулся или попытался защититься. Когти проходятся от плеча к ключице, взрывая темные кровавые борозды, только благодаря тому, что Дерек успевает схватить его за шкирку и дернуть на себя. Он орет, что Стилински больной на всю голову, и задвигает себе за спину, ощетинивается, выпускает клыки. Он давит своей альфа-силой, рычит утробно, мощно, так, что дребезжат окна и бутылки на полках витрины. Защищает. Свое, хоть дурное – все равно защищает. И Скотт сдувается, обращается обратно, тяжело дыша и глядя с ненавистью, размолачивает стол с одного удара кулака и уходит. Стайлз уверен, что навряд ли когда-нибудь еще увидит его. И уж точно больше никогда не назовет своим бро. Он делает шаг к Дереку и утыкается лбом в плечи, вдыхая запах старой кожи, пыли и праха, осевших на его куртке.       - Не твоя вина, - говорит Дерек, не оборачиваясь. Стайлз на коротких три секунды крепко сжимает его пальцы и отступает на шаг. Под футболкой по груди к животу стекают горячие капли крови. Стайлз облажался. Так сильно, что «не твоя вина» звучит как оправдание, а не как утешение.       - Садись, - Дерек подталкивает его к стулу рядом с барной стойкой и достает аптечку. Он в тишине обрабатывает раны антисептиком, слышно только, как под потолком трещат лампы, и Стайлз пытается не дышать лишний раз, потому что догадывается, что Дереку, вместо того чтобы заботиться о нем, гораздо больше хочется открутить ему голову. Стайлз не против, честное слово. Он уже и так чувствует себя наполовину мертвым. Дерек не забирает у него боль, потому что другой половиной Стайлз должен чувствовать себя бесконечно живым.       - Тебе не за что умирать, Стайлз, - Дерек цепляет пальцами его подбородок, приподнимая лицо, и пристально смотрит в глаза до тех пор, пока Стайлз не дергает уголком губ в жалком подобии улыбки. Стайлз оглаживает ладонями его бока, проходясь по твердым мышцам под мягкой тканью футболки, а Дерек упирается кулаками в стойку за его спиной. Они не обнимаются. Стайлз не рискует целовать поджатые губы.       Они оба уверены, что за Эллисон отомстил ее отец. Никакой благодарности.       А потом приходят за Стайлзом. Доброе имя – плохая слава. И Стайлз не уверен, хочет ли, чтобы Дерек был здесь, но не пытается самостоятельно нарваться на когти или клыки. Хейл прибьет его сам, если потребуется. Стайлз просто берет свое ружье, заряжает пулями с аконитом и стреляет, как только Дерек поворачивает к нему спиной своего противника. Дереку остается только для верности разорвать ему горло. За то, что осмелился. За то, что пасть его была отчаянно близко к тому, за кого Дерек сможет умереть.       - Больше даже не пытайся сдохнуть, - рычит Дерек, толкая Стайлза на стол, и целует, кусая губы, вылизывая рот, сдирая футболку, не замечая, как от злости подрагивают пальцы. Стайлзу стоит подумать о том, чтобы называть свой бар борделем. – Не смей. Никогда.       Стайлз не обещает, потому что это глупо. Он просто кивает много-много раз, пока Дерек не хватает его за волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову, подставить горло под губы. Руки сами тянутся к чужой ширинке, и Стайлз справляется на отлично за четыре секунды, со своей молнией он разбирается только со второго раза. Стайлзу кажется, что у него едет крыша, потому что он собирается трахаться среди погрома, крови и с закапывающим на заднем дворе труп Айзеком. Дерек потом расскажет ему, как необходимо ему было чувствовать Стайлза живым под своими ладонями. Может быть. Дерек не обещает.       Стайлз закусывает ребро ладони, когда Дерек входит в него, и зажмуривается.       - Ненавижу тебя, - шипит он, а спустя секунду сам подается навстречу. Им наверняка стоит позаботиться о качественной смазке в аптечке, если Стайлз, конечно, не сожжет это место дотла.       - Не в этой жизни, - Дерек прерывисто выдыхает.       Стайлз в отместку больно прикусывает ему местечко у основания шеи, потому что «Ни в какой другой» – это не ответ для них обоих.       Хейл вбивается в него размашисто, сильно, крепко сжимая бока и оставляя синяки. Стайлзу впервые не хочется целоваться. Он хочет, чтобы Дерек вытрахал из него все плохие мысли, включая те, в которых речь идет о том, что кто-то из них сегодня мог умереть. Стайлз хочет чувствовать, что у него все еще кто-то остался. Стайлз действительно хочет, чтобы Дерек вытрахал его прямо здесь и сейчас.       Ему все равно, когда тихо звякает колокольчик над входной дверью, а затем хлопает дверца холодильника, единственное, что его интересует, – это шатающийся деревянный стол под его задницей и теплые пальцы Дерека на его члене.       Стайлз кончает себе на живот с коротким стоном, а Дерек толкается еще пару-тройку раз и спускает следом. Он замирает, дыша в приоткрытые губы, и никто из них не делает попытки сократить миллиметры расстояния. Они не целуются. Ярость почти догорает.       Стол они спалят потом – как еще одно доказательство.       Стайлз натягивает джинсы, а Дерек ухмыляется едва заметно, когда Айзек, сидящий в дальнем углу на старом потертом диване, высоко поднимает початую бутылку пива и кивает. Секретов нет. Все, что у них есть, – это они сами. Через неделю Стайлз сдает ключи Айзеку, потому что ему нужно чуть больше воздуха, чем в пропахшем сигаретным дымом и смертью баре, чтобы начать все заново, и звонит отцу.       - Пап, я и Дерек… Мы уезжаем. Ненадолго, - Стайлз слушает отца, что, возможно, это и в самом деле отличная идея, и расслабленно трется затылком о подголовник пассажирского кресла. - Я позвоню тебе завтра, ладно? Пап. Береги себя.       Стайлз отключается одновременно с тем, как Дерек заводит мотор своей машины.       Стайлз оставляет свое ружье под барной стойкой рядом с аконитовыми пулями. Потому что Дерек гораздо, гораздо лучше ружья.