И ложка сахара

Его тетка говаривала, что правильно выбранный чай врачует любую тьму. Не то, чтобы Кент ей верил – просто это единственный способ согреться в кромешной осенней сырости, нарастающей в небе и сиплом горле. Да и что вылечить пакетиком с дешевой травяной шелухой, заваренным прямо в кружке? У Джо наверняка другие чашки, на фарфоровом дне которых в одеяле из чайных листьев спят хорошенькие японки… И опознать на вкус любой сорт этой квинтэссенции ожидания для него не составит труда… Эмерсон старается не коситься на дверь шефа – слухи ползут и множатся, капают с острых языков едкими словами в унисон протекающему потолку. Констебль диву дается, что у него самого цела кожа от этой «дружеской» кислоты… Мысли ссыпаются вместе с сахаром. Всего лишь восхищение, признательность, почтение, пиетет… И это проблема чертовых апологетов счастья, пилигримов любви, если они видят в этом что-то другое… Что делать, если паломник сидит внутри, Кент не знает. И на дне жестяной коробки нет подсказок. Только очередной филиал мрака… - Раз уж ты завариваешь… Финли крадучись ставит свою кружку рядом, а ему все одно слышится перезвон рушащихся свай… Детектив бросает пакет трухи напарнику, только бы не вникать в слова, не слушать очередные глупые шутки… - Эрика передает привет, кстати. Она говорит, ты давненько не звонил. И Кент не знает, какое из зол предпочел бы. И не может объяснить, что у него одинаково болят и в кровь смыленные руки, и сожженные растворителем пальчики близнеца… У него, а не у улыбчивого хмыря за спиной. - Я был занят. Ясно? Ты не против?! - Ладно, не убивай гонца. Я готовлю для нее одно из своих фирменных «Карри Мансела»… Можешь присоединяться, если хочешь. Эмерсон краем глаза ловит на поверхности чайника отражение и теряется от увиденного. Двойник кажется сошедшим с жутких картин книг Бакена. Кем-то из средневековых безобразных не-людей с тягучими терпкими именами, остающимися на языке архивной пылью… Таких не дают при рождении – их отвоевывают самостоятельно. Это отрезвляет, и констебль в растерянности отводит глаза, словно от него зависит, какое же из отражений останется… Кошмар накатывает снова, а он даже брови нахмурить не может – потому что проиграет. Хрупкая птица, сдерживаемая плотным воротником и галстуком, вздрагивает и бьется… Кент сжимает кружку до едва слышного хруста, но не чувствует тепла… Пока тьма не отступает, вспугнутая бодрыми размеренными шагами Джо.