Бесконечная пора?

      Бесконечная пора?       – Ну что, спит? – не открывая глаз, спрашивает разомлевший на теплом весеннем солнышке Ралоф.       – Ага, – Хадвар, тихонько прикрывая за собой дверь дома, садится рядом с ним и протягивает своему старому врагу початую бутылку мёда.       Они столько лет каждый день сидят примерно вот так, на завалинке у бывшего дома кузнеца в Ривервуде, что слова уже не нужны. Ралоф, всё еще не открывая глаз, протягивает руку за мёдом, на вес прикидывает, сколько отпил бывший легионер, понимающе хмыкает. Хадвар грызет яблоко, Ралоф неторопливо, смакуя, прихлебывает мёд прямо из бутыли. Спокойная, уютная тишина нарушается каким-то фырканьем у забора. Друзья-враги лениво поглядывают на прислонившегося к калитке взмокшего стражника.       – Уважаемые ветераны, – стражник, стянув с головы шлем, взопревший и взъерошенный, смотрит на них с мольбой. Ну, скорее на недопитую бутылку меда, совсем недавно вынутую из прохладного погреба, запотевшую и такую желанную в этот неожиданно жаркий весенний день. – Хорошо сидите, отдыхаете…       Хадвар и Ралоф, пересмеиваясь, делают вид, что не поняли прозрачного намека. Стражник мнется, в глазах его отражается извечная тоска усталого героя.       – Жарко очень в полной боевой выкладке, – словно бы ни к кому не обращаясь, бурчит вояка. – Охраняю тут ваш покой без сна и отдыха, и хоть бы одна добрая душа медку холодненького предложила бы…       – Какой мёд, герой, ты на службе, да и в полдень пить нехорошо, – фыркает Ралоф.       – О, так полдень уже! Тогда всё, моя смена закончилась, – радостно ухмыляется стражник.       – Какая смена? Ты же у нас единственный, – вмешивается Хадвар. – Не отлынивай давай – ты у нас и стража, и глава Ривервуда, и вообще гарант нашей безопасности.       – А ещё судья. Ты у нас прямо три ветви власти в одном лице. И силовые структуры, – поддерживает друга Ралоф.       – Тогда я в отпуске. Или на пенсии. Или на больничном с тепловым ударом. Всё, братцы, анархия, – стражнику надоедает эта игра, он проходит за калитку, плюхается на завалинку между приятелями и с наслаждением допивает переданный Ралофом мёд.       – Тяжко? – сочувственно спрашивает Хадвар, протягивая слегка обгрызенное яблоко.       – Ох, чтоб мне в Обливион провалиться, – привычно ворчит стражник. – И скамп меня дернул согласиться тогда. А как ведь пели: почетная отставка, синекура, тихое местечко, будешь там главой, отдохнешь, мол, тан, наш герой, наш спаситель. Суки.       Ралоф молча встает и идет в дом за второй бутылкой. Приносит, умница, три. И одно яблоко. Настроение у ветеранов поднимается.       – Ну рассказывай, тан, что в Скайриме происходит, – через несколько минут спрашивает Хадвар.       – Вам лучше знать. Это вашим детишкам дома не сидится, воевать потянуло. В вас пошли, настоящие норды, дурные, горячие, – огрызается тан. Ветераны раздуваются от гордости.       – Мой в Солитьюде, – Хадвар с вызовом смотрит на приятелей. – Писал давеча, что никакой войны не будет, они мирно захватили власть. Ну, кого-то побили, столица местами сгорела, кидаются огненными шарами. Только я так и не понял, кто теперь король-то?       – Хера даэдрова они власть взяли! – взвивается Ралоф. – Мне дочка из Маркарта писала, они там организовали народный легион, своего ярла выбрали и вашим подчиняться не намерены. Подняли над крепостью имперский драконий флаг и будут от прогнившего проталморского центра отсоединяться!       – Ваббаджек мне в задницу! – в полный голос хохочет тан. – Это, получается, твой, Хадвар, старшенький в повстанцы подался и орет «Скайрим для нордов», а ралофова дочка напялила доспех легиона и хочет с Империей объединяться? Шор меня побери, не думал до такого дожить!       Ветераны смотрят друг на друга с яростью, но быстро переключаются на третьего, как водится, сразу признав в нём виноватого во всём. Хадвар отбирает у тана недопитый мёд, Ралоф выхватывает яблоко.       – Ну и что нам теперь делать, а, глава Ривервуда? Снова мечи доставать, сражаться идти? – прищурившись нехорошо, спрашивает Хадвар. Резко погрустневший тан пожимает плечами.       – А мне откуда знать? В Солитьюде, говорят, власти толком нету, вожди повстанцев грызутся между собой, по улицам отряды изгоев ходят, злые и вооруженные до зубов, заявляют, что они первые бойцы за свободу Скайрима. Ярла Элисиф из тюрьмы выпустили, думали, она станет королевой. Так она, как на это дело глянула – ноги в руки и на курорты Алинора здоровье поправлять рванула, только косой махнув на прощание. Первый эмиссар Эленвен уже в Солитьюд приехала, в Доминион зовет. Ну и что, говорит, что вы, норды, низшая раса, зато у нас культура и пожрать от пуза дадим. Послы из Валенвуда тоже были. Так что повстанцы в Доминион собрались, если их ещё возьмут туда. Только вождя пока нету. Мельчают норды.       – Да, в наше время покруче было, и бабы толще, и трава зеленее, и вожди горластее… – мечтательно щурясь, протягивает Ралоф. – Один Ульфрик чего стоил, а?       – Дурак был твой Ульфрик, хоть и королём стал! – привычно огрызается Хадвар.       – Зато харизматичный, – парирует Ралоф. – Уж его-то весь Скайрим знал, не то что этих, нынешних, сколько их там набежало?       – Вроде трое было, – тан морщит лоб, загибает пальцы. – Ну, ещё Элисиф за воровство сидела, теперь вышла, но не та уже, не та…       – А была какая, огонь-баба… – улыбается Хадвар. – И с Доминионом политесы разводила, и с Империей как торговалась, даром, что королевой так и не стала…       Все трое, прикрыв глаза, глуповато улыбаясь, вспоминают свою молодость и юную Элисиф.       – А про Маркарт что говорят, тан? – приходит в себя Ралоф.       – Да всякое говорят. И что пошумят да успокоятся, и что хотят быть автономными, налоги не платить, серебро себе оставлять. Но, скорее всего, назад в Империю проситься будут, дескать, наигрались мы в независимость, хотим под твердую руку нового императора. Чуть не Талосом Вторым его объявляют. Ярла сами выбрали, из имперцев, старые легионерские доспехи отчистили, подлатали, строем ходят. А Империя молчит, ничего не отвечает. Непонятно, Шор меня побери.       – Так война-то будет? – Хадвар озвучивает общий вопрос.       – Да не знаю я! – рычит тан. – Думаешь, мне кто-то что-то сказал? Вспомнили о герое прошлых войн? Херушки! Сам узнаю по словечку тут, там. Может, это вообще всё имперская пропаганда? Или талморская? Может, совсем не так всё? Но кому на хер нужен престарелый довакин, тихо доживающий свой век в какой-то занюханной дыре?!       – Ты полегче на поворотах-то, тан! Дыра у тебя в заднице, а Ривервуд – гордое независимое поселение с древней и великой историей! – огрызается Хадвар, сам, кажется, обалдевший от столь горячего и внезапного приступа патриотизма. Тан только хмыкает и отбирает у него бутыль с мёдом, в два глотка её осушая. Помолчав, спрашивает у обоих ветеранов сразу:       – А вы за детей-то совсем не боитесь? Война всё-таки, какая-никакая, а кровь льется, и, печёнкой чую, ещё не конец. А у них сынишке едва год, случись что – сиротой будет. А вдруг им друг друга придется… Подрались бы дома да успокоились.       – Эх, хреновый из тебя норд, хоть ты и довакин, – вздыхает Ралоф. – Дома дерутся, когда мясо подгорело да когда дети на соседа похожи, а наши ребята – они за свободу, за правду, за убеждения! За будущее своё воюют, истинные норды! А внука, случись что, мы с Хадваром воспитаем, расскажем, что родители были героями! – теперь в патетику уносит Ралофа.       Тан смотрит на одного, на другого, сплёвывает под ноги и вздыхает.       – Не страна, а Дрожащие острова. Муж с женой друг против друга воевать пошли, папашки их, ветераны контуженные, мёд пьют, и я, дурак, сижу тут с ними. Шеогорат, забери меня отсюда на хрен!       – Эх, тан, ничего ты не понимаешь, даром что довакин. Если норд не воевал – он, считай, калека. Бесконечная пора, – устало вздыхает Ралоф. – Кровь кипит, правда окрыляет, Совнгард рядом. Что же, терпеть? Нет уж, за свои убеждения тут принято драться.       – Друг с другом? А как жить-то потом?       – А как мы живем? – спрашивает Хадвар. – Детей поженили, мёд вот пьём с тобой, а у меня, между прочим, к тебе, довакин, еще с Хелгена счёт имеется. Да и к этому мятежнику тоже.       – Мы победили, так что мятежником считаешься ты. И генерал твой плешивый! – не остается в долгу Ралоф.       Тану тошно слушать их привычную перепалку, тяжелые мысли не идут из головы. Старые раны ноют, предчувствуя новую бессмысленную войну. «Талос нас сохрани, – думает довакин, – не дай снова пролиться крови нордов в очередной братоубийственной войне».       – Ребята, а что же нам делать теперь? За кого воевать-то?       – Это уж тебе решать, ты у нас власть, – отвлекается от спора Хадвар.       – А давайте, вы меня свергнете? Объявите нелигитимным, не оправдавшим доверия, продавшимся какой-нибудь из властей? Ну пожалуйста, я сам запрусь где-нибудь в чулане и подпишу отречение в вашу пользу, хотите?       – Ага, щаз, – фыркает Ралоф, и Хадвар одобрительно кивает. – Нашел дураков. Ты у нас тут законная власть, ты стража, ты этот, как его, карательный орган правопорядка.       – Сам ты орган карательный! – возмущается довакин.       – Хорошо, что напомнил, тан. Там у Свена дома опять скандал, разберись сходи, – ехидно докладывает Хадвар.       – Опять Камилле высказывает, что у их младшенького уши что-то слишком острые, – ржет Ралоф.       – Не пойду я к ним, – жалобно говорит довакин. – Этот младшенький из лука слишком уж хорошо стреляет, и правда что ли, босмерская кровь?.       – Ага, в колено тебе попал, – ветераны ржут в голос, тан, плюнув, присоединяется к ним.       В Ривервуде ленивый, по-летнему теплый полдень. Трое старых солдат, посмеиваясь, допивают мёд. Их бесконечная пора осталась в прошлом. В доме сладко спит мальчишка, и ему снятся мама с папой. Его бесконечная пора ещё впереди. И где-то далеко женские пальцы обхватывают рукоять меча, в мужскую ладонь ложится топорище. Скоро, скоро война захлестнет и тихую сонную деревушку. У войны в Скайриме нет начала и конца, есть только временные перемирия. Бесконечная пора.