говорил космос

Что ты чувствуешь? Алексеев сжимает худую женскую руку в своей. Она улыбается, рассказывает что-то — живо, ярко, будь Иван энергетическим вампиром — присосался бы и не отлипал никогда. У неё ремиссия. Надолго ли. Ваня до сих пор помнит ту сцену, когда она его ждала. Стыдно до сих пор. Тепло было для зимы, и Саша вышла в длинном пуховике и драных джинсах. Это называется «неформал русский» — лечению не подлежит. Помнит острые розовые коленки, выглядывающие в дырах на джинсах и укор «я тут уже два часа стою». Потом в знак извинения обмотал ей колени шарфами, её и своим. Хорошо помнит, как первый раз услышал её голос. Слушал в поломанных наушниках, пока таксист протаскивал его через весь город по каждой ухабине. Слушал на полной громкости и рыдал в рукав куртки, искренне надеясь, что этот проклятый таксист просто подумает, мол, обкурился человече. Её устами говорит космос. Говорил, да. У Саши рак на четвёртой стадии. Ваня хорошо знает, что такое рак, поскольку его семью эта участь не обошла стороной. И скажи, как? Как ты можешь творить, петь, жить так, как живешь, на четвёртой стадии, когда прочие лежат пластом под капельницей и собирают деньги на мази от пролежней? Саша легко смеётся, завязывая узел из концов цветастого платка, обвязанного вокруг головы. У неё накрашенные глаза, бледные губы, короткие-короткие волосы, черепная коробка забита голосами индийской культуры, и это, безусловно, магически притягивает к себе. И вот. Смотри, у полутрупа, лежащего сейчас прямо перед тобой, который может общаться с окружающим миром только посредством шевеления бровей, энергии в разы больше, чем у тебя. Её больной назвать язык не поворачивается. Разве что только воином, а потом «бассейн» на гитаре сыграть. Хоть где-то же должны пригодиться эти заунывные песни. Алексеев сжимает худую женскую руку в своей, чувствуя, что Саша могла бы сжать в ответ, да ничерта не выходит. — Саня, держись, ты нужна, — Иван стискивает пальцы женщины, которая ну никак уже не сможет быть… Да, просто быть. Как называется состояние, когда кажется, что ты мог бы положить весь мир человеку под ноги, но ты не можешь этого сделать, потому что уже отдал весь мир другому? Смятение, обеднение, безысходность? Девушка непонятно «стреляет» бровями и, это было бы смешно, если бы не суперреализм ситуации. Так даже в фильмах не бывает. Не бывают там люди, говорящие от лица космоса, потому что все, что есть перед глазами — подстава. Жестокая и наигранная. Сука. Алексеев прижимает её пальцы к своему лбу, дико надеясь, что не видно, как он сдерживается, скрипя зубами. Саша делает чудовищное усилие со своей стороны — сжимает пальцы в ответ. После приступа сил нет никаких, и даже это действие даётся ей с трудом. Рэпер всея Руси готов зарыдать. Снова. Как в первый раз. Только уже от безысходности. У него жена и дети, а у неё рак. Шикарный размен. Мы поняли, что Бога нет, можно уже закончить эту жалкую постановку, а то запас слёз иссяк? Иван «Noize MC» Алексеев всегда думал, что перед его глазами не угаснет звезда. Ну, или хотя бы не так рядом. А перед ним свернулась клубком целая вселенная и протяжно выла в подушку, потому что уже не могла ходить. Счёт шёл на часы-минуты, а он ничего не мог сделать, кроме как перевести деньги на счёт или позвонить — гастроли по Америке. Время-собака обглодало солистку atlantida project, как кость, а потом зарыло глубоко под землю, чтобы никто не нашёл. Что ты чувствуешь? Безысходность. Столько всего не обговорено, не сделано, не дано миру в подарок. Только крест среди хрустящей листвы, осенней грязи и противного дождя, который скоро сменится снегом. — Саня, блин, — Алексеев медленно стягивает с обритой головы тонкую шапку. У неё такой же «ёжик» был. Так и хочется пнуть со всей силы фотографию в рамке и зашвырнуть венки куда подальше. Потому что ничего не осталось. Только крест среди хрустящей листвы. Наушники отпевают киберфолк, Саша улыбается с фотографии. Будто и не было рака лёгких, носовых канюлей, иссиня-бледного лица и больших от ужаса глаз. Даже умершей она источает этот позитивный поток частиц. — Саня, ом ами дэва хри, — Иван показывает два пальца — мир — мутному небу, — увидимся. И заклинает себя на то, что на кладбища больше ни шагу.