The depth of my soul

Стайлз глубоко убежден, что карма – та еще сука, а в прошлой жизни он, определенно, расчленял дельфинов. Судя по всему очень много маленьких дельфинов, потому что иначе то, что Стайлз – гребанный принц морской, никак не объясняется. Стайлз недовольно, почти искусственно выдыхает, выпуская изо рта пузырьки, создавая ощущение, будто ему действительно нужен этот гребанный кислород в его легких, чтобы дышать. Будто двух полос жабр за ушами уже недостаточно. Это почти смешно. Стайлзу всего семнадцать, и сейчас ему нет никакого дела до того, что в Мексиканском заливе скоро будет праздник в честь Большой Акулы, что отец изгнал из тех вод прямо в руки Ходящих почти двадцать пять лет назад. Блять, да Стайлзу вообще глубоко плевать на то, что происходит где-то за пределами столицы морского царства. И если быть откровенным - ему и на саму столицу плевать. Он с удовольствием бы свалил отсюда, куда-нибудь в Тихоокеанскую провинцию, прихватив с собой Скотта, Эллисон и Лидию. Возможно, он даже взял бы с собой Джексона. Потому что несравненная Лидия не сдвинулась бы и на фут без своего парня, который, кстати говоря, больше смахивал на морского змея, чем на русала. И не сказать, что Стайлз сильно ему завидовал, но детская глупая влюбленность в Мартин с годами хоть и ослабла, но не исчезла. А Джексон обладал самым шикарным торсом во всем Эалдоре. Но в этом Стайлз никогда бы никому не признался. Даже себе. Хотя факт оставался фактом. Так или иначе, Стайлз был из рода Стилински. Потомком царской крови властителей Пяти Океанов (хотя чисто фактически – трех. Перекаченные отморозки Северного-Ледовитого и Южного океанов, поставляющие наемников для охраны – не в счет). А это значило, что он не то, что из Атлантического океана - из столицы без охраны выбраться не мог. Официально, конечно же. Стайлз обследовал весь Эалдор и все окружающие его воды на десять миль вокруг еще тогда, когда хвостовой плавник только менялся с детского на подростково-юношеский. А это было настолько давно, что Стайлзу становилось до ужаса скучно, каждый раз, когда он проплывал знакомые места. Коралловые рифы на границе города, что когда-то казались ему невероятно захватывающим зрелищем, теперь вселяли в него тоску. В такие моменты, Стайлз искренне ненавидел тот факт, что его отец – морской царь. Потому что всем остальным русалам и русалкам его возраста было гораздо проще вырваться из-под родительского контроля. А его отец только и искал повод, чтобы припрячь Стайлза к работе, лишив на всякий случай тройки его дельфинов. Но теперь Стайлз нашел себе занятие поинтересней, чем гонки на дельфинах со Скоттом или путешествий в Акулью Бухту с прекрасной, расчетливой сиреной Лидией. Вот уже третий месяц Стайлз занимался тем, за что, непременно, был бы вздернут на трезубце, узнай об этом отец. Каждый вечер Стайлз Стилински поднимался на поверхность, и, нарушая все существующие морские законы, прятался за рифами, изучая веселящихся Ходящих. И эти бесхвостые уродцы были самым интересным, что видел Стайлз за всю свою жизнь. И ему было наплевать на все то, что говорил ему о них отец. А отец говорил ему много. С тех пор, как Стайлзу исполнилось восемь, а его мама, прекраснейшая из всех существовавших на планете русалок, погибла, отец обозлился. Он возненавидел не только Ходящих, но и все, что могло связывать воду и сушу. Джон Стилински возненавидел людей и их предметы так сильно, как никто во всем подводном царстве, казалось, раньше не ненавидел. Именно в его правление, почти десять лет назад, был издан указ, запрещающий всем русалкам подниматься на поверхность. Отец говорил, что стоит им подняться, как люди тотчас схватят их и увезут вглубь материков, чтобы ставить на них опыты, как на животных. Говорил, что каждая человеческая вещь, попавшая в руки любого русала, должна быть уничтожена в ту же секунду. В эпоху правления Джона Стилински все подводное царство усвоило два главных правила. Первое, ни в коем случае нельзя подниматься на поверхность, и уж тем более попадаться на глаза Ходящим. И второе: если ты видишь аквалангиста или подводную лодку – что есть сил плыви в свой дом, ибо ни один человек не увидит жилище русалки, как бы ни старался. В этом помогали волшебные кристаллы на пиках домов, образующие магический морок. Морок скрывал истинное обличие морских городов, заставляя любопытных людей видеть лишь высокие коралловые рифы. Второй пункт выживания русалок хоть и был обязательным, но не особо актуальным. Все города морского царства были расположены на глубине около пятисот метров и никогда за всю жизнь Стайлза не тревожились людьми. Да и людей русалки видели довольно редко, лишь иногда, замечая их нелепые конечности, когда жажда солнечного света становилась уж совсем невыносимой и русалы выплывали на максимально разрешенную глубину в десять метров. Хотя большинство, как бы его отец ни старался, все же решались высунуть лицо из воды, подставив его настоящему, не притупляемому водой солнцу. Стайлз был смелее их всех. По вечерам, когда кристаллы на крышах загорались еще ярче, а все русалки отправлялись по своим жилищам, Стайлз выбирался из Эалдора и, что есть силы, плыл к поверхности. Затем, двенадцать миль на северо-запад, туда, где начиналась береговая зона. Он не заплывал далеко, предпочитая оставаться на расстоянии в два-три километра от берега. Отсюда, люди на берегу казались лишь крохотными точками, но Стайлзу они и не были нужны. Ему хватало Ходящих, заплывающих в его обитель на своих кораблях. Этих людей было достаточно. Стайлз мог часами дрейфовать на поверхности, прямо у боков человеческих яхт, слушая их разговоры, наблюдая за действиями, словно губка, впитывая всю информацию. Он был тих и осторожен и никогда не попадался на глаза людям. Вплоть до того самого вечера, когда к нему в воду не свалился он. Им был здоровый щетинистый парень лет двадцати шести, связанный по рукам и ногам и сброшенный в воду. Он упал точно в метре от Стайлза и медленно, но верно пошел ко дну, выпуская из приоткрытых губ резвую струйку пузырьков. Стайлз мог бы бросить его. Взмахнуть хвостом и исчезнуть в глубине моря, оставив парня умирать и не рискуя своей шкурой и тайной. Но несостоявшийся утопленник был без сознания, а лицо его было слишком красивым, чтобы дарить его морю. Море не заслуживало его, а потому Стайлз не мог просто исчезнуть. Первое, что он сделал, когда добрался до мелководья, это перегрыз веревки, стягивающие запястья своей ноши. Парень не был тяжелым, поэтому Стайлз легко держал его одной рукой за шею, перерезая острыми, как бритва зубами путы сначала на руках, а затем и на ногах. Это был первый раз, когда Стайлз видел Ходящего так близко. Веревки под его зубами были пропитаны какой-то дрянью, что не могла растворить даже морская вода. Во рту жгло каждый раз, когда ошметки веревки попадали на нёбо, и Стайлзу приходилось снова и снова прополаскивать рот. Парень не двигался, хотя дышал относительно ровно, а, значит, вот-вот должен был прийти в сознание. Его сердце билось чуть медленнее положенного, но он был жив, и Стайлза это устраивало. Доплывая последние метры до берега, Стайлз не мог думать ни о чем другом, кроме как о контрасте их кожи. Загорелой кожи спасенного молодого мужчины и его, чуть зеленоватой. Это почему-то заводило. Забрасывая парня на влажный песок, Стайлз знал, что тот вот-вот придет в себя. Три, два, один… и парень резко сел, сплевывая попавшую в рот воду, потирая руками горло. Стайлз едва успел скрыться за какой-то обросшей тиной скалой, когда парень открыл глаза. А потом цвет его глаз, который Стайлз не успел даже охарактеризовать, стараясь подобрать верный оттенок зеленого, сменился на ярко алый, и парень потянул носом воздух, оглядываясь. Его сердце билось слишком ровно для того, кто чуть не умер, а рана на виске, которую Стайлз заметил, когда плыл к берегу, затянулась неестественно быстро для обычного человека. А, значит, парень человеком не был. Пока недоутопленник выискивал спасителя по запаху вдоль береговой линии, Стайлз силился вспомнить то, что рассказывала ему мать. Клаудия Стилински была умной женщиной и знала гораздо больше большинства русалок, не стесняясь делиться знаниями с сыном. И сейчас её истории могли бы пригодиться. Но нужная информация упорно ускользала от его внимания. До тех пор пока странный спасенный не издал недовольный рык. И тогда Стайлз вспомнил. Оборотень. Этот парень был оборотнем, а, значит, если Стайлз был прав, тоже хранил свою тайну. А потому мог сохранить и тайну Стайлза. Посомневавшись еще пару секунд, Стайлз нарочито неспешно подтянулся на руках и облокотился на холодную поверхность камня. - Эй, красавчик, не меня ищешь? – нахально прокричал он в спину оборотню. Веселье начиналось.