***
Двери больницы резко распахнулись, ввозя каталку с новоприбывшим пациентом: - Готовьте операционную! Открытая черепно–мозговая тяжелой степени, сломана тазобедренная, множество ушибов и переломов. Персоналу срочно на операцию, – послышался шум, топот ног, работники больницы быстро выполняли порученное им задание. Спустя три часа операция закончилась. В приемной ожидали родители Тэцу, для которых каждая минута растягивалась на год. Это было бы довольно печальное зрелище, если бы только эти стены вокруг не видели больше горя. Что им стоит смотреть на еще одну пару людей, ожидающих новостей, которые повергнут либо в отчаяние, либо подарят надежду или радость. Эти стены здесь давно, уже много повидали, теперь их так легко не растрогать, они охладели к людскому горю. Впрочем, врачи и медперсонал тоже со временем свыкаются с несчастьем людей, что потеряли близких. Все приедается. Но кто их может в чем–то винить? Женщина, прислонившись к плечу мужа, судорожно сжимала его руку и тихонько всхлипывала. На его же лице ничего не отражалось, только в глазах читался страх и беспокойство. Он мужчина, он должен поддерживать свою супругу и вселять ей уверенность и надежду на лучшее. Только вот, женское сердце не поддается и продолжает неустанно трепетать от страха. Спокойным и размеренным шагом к ним приближался мужчина. Супруги поднялись, и женщина заглянула доктору в глаза, призывая не тянуть с новостями. - Операция прошла успешно, но шансы на выживание невелики. Состояние стабильное, но тяжелое. Мы сделали все, что в наших силах. Теперь остается надеяться только на его желание жить. И снова слезы. Уткнувшись лицом в грудь мужу, она тихо плакала, он прижимал ее к себе и гладил по шелковым волосам, приговаривая: «Он же сильный, справится. Ты же его знаешь, упрямца. Все будет хорошо». Но горечь есть горечь, ее просто так в себе не сдержишь. И слезы бежали по щекам, скатываясь прозрачными горошинками. В это же время Кагами Тайга все недоумевал, почему же Куроко не явился в школу и где это его черти носят, ведь сегодня первый учебный день, как–никак.***
Стоя перед командой и сдвигая брови на переносицу, хмуро смотрела Рико. И от этого взгляда у баскетбольного клуба школы Сейрин зарождалось недоброе предчувствие. Но никто, уж поверьте, не ожидал от нее услышать нечто подобное. Тяжело выдохнув, сделала глубокий вдох, никак не решаясь произнести вслух то, о чем думала. Но деваться было некуда. Она же тренер, и именно она должна сказать своей команде. - Куроко… - она запнулась. – Попал в аварию, и сейчас находиться в больнице. Баскетболисты опешили. Вот и гром среди ясного неба, вот и песчаная буря, и лавина с гор. Неожиданной, однако, вышла новость. Кагами стоял словно туча, готовая разразиться грозою в любой момент. До него все еще доходил смысл происходящего, когда Рико вновь произнесла: - Он пока в реанимации, в тяжелом состоянии, посетителей еще не пускают. Медленными толчками к каждому члену команды подползал страх. И как бы они не пытались его отогнать, он уже впился в их естество, и медленно и мягко обволакивал с ног до головы. Неизвестность. Вот что их пугало. Кагами стоял и злился. Ну, вот на что в таком положении злиться? Но он был жутко зол. На Куроко, который непонятно зачем попал в больницу, на тренера, которая сообщила эту новость, на того, кто сбил его напарника. И на себя… за то, что злился на своих друзей.***
В реанимации мирно попискивали приборы. Солнце заглядывало через большое окно, словно интересуясь здоровьем незнакомца, и ободряюще ласкало своим теплом светлую кожу. Тишина, не покидая палаты вот уже как целый час, перешептывалась с оборудованием, отчего случайно забредшему сюда человеку сделалось бы тяжко на душе. На двери дернулась ручка, и, застыв на несколько мгновений, опустилась вниз. Дверь открылась, показав невысокую хрупкую женщину с голубыми глазами, на которые все еще наворачивались слезы. В нерешительности сделав первый шаг – застыла. Было как-то странно видеть свое дитя на больничной койке, в кислородной маске и с перебинтованной головой. Ей все еще трудно было в это поверить. И пусть, пусть она видит все своими глазами, но все же надеется, что это обман. Просто все слишком неожиданно. Как в такое вот так сразу можно поверить? Ей на плечо опустилась рука и кто-то произнес: - У Вас не более 10 минут. Сделав глубокий вдох, женщина подошла и взяла сына за руку. Поцеловав в забинтованный лоб, улыбнулась и сказала, что все будет хорошо, что он сильный и со всем этим справится, что они с отцом и его друзья будут приходить к нему, что все будет как прежде. И это не было ложью. Она же его мать. Она же знает насколько сильным может быть ее сын. Заглянула медсестра и сказала: - Пора. Когда двери за ними закрылись, и тишина вновь возобновила свой извечный спор с мерным попискиванием медицинских аппаратов, солнце заглянуло вновь в это окно, чтобы на ночь пожать руку своим теплым лучом мирно спавшему пареньку и попрощаться до нового утра.***
Момои плакала уже целую неделю. И никто не мог упрекнуть ее за это. Даже Аоминэ, что вечно ей грубил на правах друга детства – только утешал заплаканную Сацуки, приговаривая, что все обойдется. Ему и самому отчаянно хотелось в это верить. Но! Вот уже неделю как Тэцу лежал в коме в критическом состоянии. И врачи не брались давать радужных прогнозов. Мало кто после такого выживал. Известно было одно, что если парень все-таки выкарабкается, то прежней жизни у него не будет. Впереди всех ждала только неизвестность. Никто ничего не знал, не мог спрогнозировать, но все до единого ждали чуда. Все было в подвешенном состоянии. Их души замерли в ожидании, в то время как им ежедневно нужно было выходить в люди. Друзьям – в школу, на тренировки, да куда угодно; родителям – на работу, а потом в больницу. Ожидание и страхи грызли изнутри. Все эти вечные «если» терзали каждого, выстраивая в альтернативный вариант развития событий, более счастливый, без этой трагедии жизни. Ведь для близких людей Куроко – все это действительно было трагедией, и никак не меньше.***
Дайки проснулся в холодном поту. На часах натикало четыре утра. И сложно было сказать какой это раз за ночь. С самого происшествия Аоминэ плохо спал. Ему снился либо Куроко, либо ничего не снилось. И каждый сон с участием Тэцу был размытым и непонятным, оставляя в душе отголоски утраты. Но не сегодняшний. В этот раз сон был ярким и теплым, Тэцуя звал Дайки к себе в больницу и улыбался той улыбкой, что всегда была адресована лишь ему. Но если все было так радужно, то зачем просыпаться от страха? Подсознание упорно настаивало на том, что все закончится мрачно, а сознание в отместку убеждало своего человека в обратном. И чему из этих явлений стоит поверить? Проверить – вот то, что он обязан сделать. Сегодня обязательно пойдет с утра в больницу и сам все увидит.***
В палате было светло. Дайки, немного помявшись на пороге, подошел к койке и склонился над забинтованным телом парня, которого еще каких-то две недели назад крепко обнимал, хватал за руку и куда-то тащил, с которым играл в баскетбол, к которому внезапно мог нагрянуть в гости или утащить к себе. Он ни разу не приходил навестить Куроко, хотя Сацуки и игроки Поколения Чудес и пытались затащить его сюда неоднократно. От постоянных отговорок упреки на Аоминэ сыпались тоннами, пытаясь воззвать к совести. И все поголовно удивлялись безразличию баскетболиста к участи его друга, но никто из них просто не знал какие отношения связывали бывших напарников и то, что Дайки не идет в больницу – просто банальный отказ от реальности. Ведь если не видеть Тэцу в таком состоянии, то можно верить, что ничего не случилось и что совсем скоро, может даже в эти выходные он позвонит и позовет побросать мяч. Но для этих иллюзий было уже поздно. Придя сюда, он откинул весь возможный самообман и посмотрел в это безмятежное лицо. Ресницы дернулись, веки медленно приподнимались, открывая взору удивленное и радостное лицо Дайки. Губы приоткрылись. - Дай…ки… - это даже шепотом не было, просто легкое шевеление губами, но Аоминэ слышал его голос. И никто не смог бы доказать обратное, сказав, что это плод его воображения. Пусть бы было и так, главное одно, что он слышал! – Аi…shi…te…ru– и слабая легкая улыбка заиграла на его губах. Дайки улыбнулся в ответ и легонько поцеловал эту его улыбку. В нем окрепла надежда. Хотя, даже не так. Он окончательно уверился, что все будет хорошо, заглядывая в улыбающиеся глаза Тэцу. Пальцы разжались. И так слабая хватка вообще исчезла. Аоминэ, не веря своим ощущениям, перевел взгляд на руки и с опаской назад на глаза. Закрыты. На губах осталась еще эта невыразительная улыбка, которую и за улыбку обычный человек вряд ли посчитает. Взгляд уперся в монитор. Сплошная. Ровная. Ничего нет. В палату вбежала медсестра, за нею доктор. Аоминэ вывели, дверь закрылась. Он больше ничего не слышал. Ничего не понимал. Информация поступила, но мозг не обрабатывал ее. Он все видел. Своими глазами. Но осмысленности не последовало за увиденным. Это как сон. Ничего этого не было. Дайки накрыло стеклянным колпаком – ничего не просачивалось внутрь, ничего не выходило наружу. Тишина.***
Время близилось к вечеру. Аоминэ, облокотившись об сетку баскетбольной площадки, смотрел в еще светлое небо. На плечо легла чья–то рука, но осталась без внимания. Акаши сжал руку сильнее, чтобы тот почувствовал хоть что-то и прошел вперед на площадку, держа в руках мяч. - Сыграем – будто невзначай проронил капитан школы Ракузан. – Тэцуя любил баскетбол, был бы рад этому. Так почему бы нам не сыграть всем вместе? Команда Сейрин и остатки Поколения Чудес, недолго раздумывая, все же согласились. Снимая свои пиджаки, готовились к игре. Осталось только разбиться на команды и втянуть в игру Дайки, который стоял и неотрывно глядел в небо, даже не соизволив прислушаться к тому, о чем говорили вокруг него. - Дай-чан, - голос Сацуки вывел его из ступора – сыграй и ты тоже. Тэцу-кун хотел бы на это посмотреть, ты же знаешь. Он ухмыльнулся и стянул с себя пиджак, направившись к остальным. Момои на глаза вновь наворачивались слезы. Тихо, шепотом она проронила: - Спасибо, Тэцу-кун. Слезы стекали по щекам, а на губах играла улыбка – это была радуга в дождливый день – боль и безысходность переплетались вместе с надеждой и верой. Это стало неотъемлемой частью нынешнего вечера.***
Команды заняли свои позиции - Аоминэ, Кагами, Мидорима, Киеши и Изуки VS Акаши, Мурасакибара, Кисэ, Хьюга и Митобэ. Игра началась. Больше не было одиночек. Одному не победить. Были команды, была любовь к баскетболу, интерес, азарт и желание не проиграть. Просто не проиграть, ведь выиграть могла любая команда. Все сильны. И эта, кажется, простая истина, была получена упорным трудом и желанием призрачного игрока школы Тэйко доказать им, этим гениям баскетбола, что кто–то всегда может быть сильнее, что расслабляться не стоит, что все будет. Игра шла, никто не уступал… Один–на–один, Аоминэ против Кисэ. Все задаются вопросом кто кого сегодня обойдет. Интерес подогревает. Никто из соперников не может предсказать результат. - Аоминэ-кун… Мяч со стуком опускается на площадку и катится прочь, Дайки оборачивается на голос зовущего. Игра замирает. Ожидание. «Значит сон, кошмар, который рассеивается» - проносится в голове у баскетболиста. Поворот – и… никого нет. Сацуки, заметив неладное, подходит ближе. Время пошло. Плотину прорвало. И тяжелой толщей воды осознание накрывает растерявшегося Аоминэ со спины. Спустя столько времени мозг наконец понял то, что глаза увидели тогда в больничной палате. Конец. Это была смерть. В голове била только мысль «больше нет», заполняя все вокруг вязким чувством утраты и страха, что он может и не научиться жить без любимого человека. В горле пересохло, появилась теснота и жжение, будто кто–то пытался изнутри разорвать глотку. Приложив руку к горлу, Дайки начал его сжимать, чтобы убедиться, что ему все только кажется. Опустившись на колени, более не было сил выносить ту толщу воды из осознания, которая давила его, коснулся лбом асфальта. Раскрывая рот в немом крике, он все так же сжимал горло. И чтобы не кричать, он выдавал хрип, который без проблем мог заглушить легкий порыв ветра. Безмолвные рыдания. Человек, не привыкший плакать, душил свои слезы. И слезы, не привыкшие капать из этих глаз, в ответ душили его. Но это была игра в одни ворота. И как человек не сопротивлялся, слезы были сильнее, вырывались из него каплями и капали, капали, капали, будто не могли нарадоваться своей свободе. Никто не шевелился. Никто ничего не понимал. Только Сацуки склонившись над другом, плача вместе с ним, наговаривала его имя. За эти бесконечно долгие две минуты борьбы Аоминэ Дайки просто выдохся. Еще никогда он не был настолько уставшим. Поднимаясь с колен, вытирая остатки вырвавшихся на свободу слез, он взял свой пиджак и побрел прочь, приговаривая про себя: «Какая, к черту, сила, если человека так легко сломать?» – это то, что пришло с прорывом плотины. И пусть поговаривают, что если выплачешься, то станет легче; пусть утверждают, что время лечит. Пусть. Ведь это просто слова.