Столько, сколько потребуется

      Весна в этом году теплая и дождливая. Шумный город тонет в золотистом сиянии: солнце отражается в стеклянных окнах небоскребов, купается в мутных лужах, бликами играет на скучных серых стенах. Сидя на крыше и свесив ноги вниз, можно сполна насладиться свежими порывами ветра, наплевав на то, как сильно он треплет волосы — все равно никто не смотрит вверх... да и так уж ли это важно, в конце концов? Огненно-рыжие пряди лезут в глаза, но те плотно закрыты. Веснушчатое, остроносое лицо запрокинуто к светло-голубому небу, по которому стайками проносятся рваные облака — так быстро, что и не уследишь. Ей живо хочется умчаться вслед за ними, хотя бы на краткое время отвлечься от всех печалей и тревог.       Просто забыть.       Тихий, едва уловимый звук шагов за спиной. Любой другой человек и не услышал бы, но только не Эйприл. Долгие и усердные тренировки отточили ее слух, а способность к телепатии позволяет ощутить чужое присутствие задолго до того, как противник сам этого пожелает. Но девушка даже не оборачивается. Она знает, что ей не причинят вреда, и позволяет пришельцу осторожно присесть рядом.       Коли уж на то пошло, она совсем не против его молчаливого присутствия. Даже наоборот. — Хей, — в чуть хрипловатом, но таком родном голосе слышится легкая неуверенность, — опять грустишь? — ну, разумеется, она грустит! Это что, так сильно заметно? Эйприл плотно смыкает губы, вытянув их в тонкую напряженную линию, и крепче жмурит глаза, покачав головой из стороны в сторону. Она не видит, но чувствует кожей, что черепашка пристально смотрит на ее лицо — он всегда был очень внимателен. Порой даже слишком. Временами, его опека казалась абсурдной, выходящей за рамки понимания. Эйприл злилась, иногда даже грубила ему. Всеми силами пыталась показать, насколько она самостоятельная и уверенная в себе личность... Вот и сейчас — нет, она ни за что не откроет глаз, не продемонстрирует собственной слабости.       Она сильная. Она справится со всем сама.       Донни негромко хмыкает себе под нос, и Эйприл едва заметно хмурится в ответ. Что? Что в этом такого смешного? Девушка с трудом подавляет в себе желание приоткрыть один глаз и косо, неодобрительно зыркнуть на мутанта в фиолетовой повязке. — Ты такая упрямая, — теперь в голосе Донателло слышится горечь. Все недовольство как рукой снимает, и раздражение уступает место чувству вины. Вот, вот оно! Удивительно, как ловко он умудрялся давить на совесть. Вынуждал сокрушаться собственному эгоизму, а она ведь совсем не бесчувственная дрянь, отнюдь! — Дон... — ...наверно, это и к лучшему, — ого. Что-то новенькое, хах? Девушка вопросительно приподнимает брови, все также держа веки плотно сомкнутыми. — Признаться, я всегда поражался твоей воле, — задумчиво продолжает изобретатель, и Эйприл почти видит, как он с отрешенным видом поднимает взгляд к небесам. Затаив дыхание, школьница слушает его тихую, неторопливую речь, с жадностью ловя и впитывая каждое слово. — Ты всегда умела преодолевать свою боль, идти вперед, несмотря ни на что... Наверно, именно это меня в тебе и восхищало, — она невольно краснеет, а Дон тем временем продолжает, как будто ничего не заметив. — Ты всегда была сильной... и умела делиться этой силой с другими. — Ты ошибаешься, — едва слышно отвечает Эйприл, низко опустив голову. Тонкие ладони с каким-то остервенением стискивают шероховатый, испещренный трещинами поребрик. Собственный голос кажется ей сиплым и ослабевшим, и злость вновь горячей волной поднимается откуда-то из глубин души. Злость на саму себя. — Ты ошибаешься, — уже тверже повторяет она, сгорбив спину и высоко подняв худенькие плечи, — я... я никогда не была сильной сама по себе. Я никогда... я никогда не могла победить... хотя и лезла в самое пекло, пытаясь доказать что-то всем вокруг. А когда ситуация становилась критической — ребята... ты всегда был рядом, чтобы подхватить меня, или оттолкнуть в сторону, или прикрыть собственным телом... Я вела себя как полная, неисправимая дура, и вот что вышло в итоге, — голос Эйприл срывается, едва не соскользнув в истеричный всхлип. Ей требуется несколько долгих, мучительных мгновений, чтобы вновь взять себя в руки и продолжить. — Посмотри... посмотри, чем все закончилось. Как я теперь могу смотреть им в глаза? Я чувствую, они винят меня в случившемся, и они абсолютно правы. Этого... этого уже не исправить, Донни, — горючие, обжигающие кожу слезы сами собой вырываются на волю, игнорируя отчаянные попытки их сдержать, и тяжело капают на потрепанные джинсы, оставляя круглые темные пятна. — И не говори мне, что я не виновата. Я могла... я могла хотя бы на минутку призадуматься, к чему может привести мое упрямство... Я могла бы сдержать свою гордость и послушаться тебя... хотя бы раз в жизни... — школьница сокрушенно покачала головой, чувствуя себя невообразимо глупо и жалко. Она не так уж часто позволяла себе плакать, а тут разревелась как дитё малое. Вот, вот опять — она ведет себя как полная дура, не в состоянии даже просто сдержать эмоции под контролем.       И с чего Дон взял, что она сильная?... — Нет, — неожиданно, вновь подает голос черепашка, и Эйприл поневоле замирает, все также сиротливо съежившись на краю крыши. — Нет... ты ошибаешься, — ох, ну вот, началось... Девушка сердито шмыгает носом в ответ, уже заранее готовясь ответить на слова гения очередной гневной тирадой, полной возражения и самобичевания. — Послушай, — Донни слегка придвигается, так, что его лицо оказывается точно напротив уха школьницы. Кажется, Эйприл даже может ощутить его теплое дыхание на собственной коже. — Послушай меня сейчас, Эйприл, — что-то в его тоне вынуждает девушку нехотя приподнять голову. — Помнишь, я говорил тебя, что не все в этом мире зависит от нас? — короткий, но выразительный фырк служит ему ответом. — Хочешь сказать... ты хочешь сказать, это случилось бы в любом случае, даже если бы я тогда осталась в укрытии? — в ее голосе звучит горький сарказм. — Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь, — Эйприл вздрагивает от смущения и досады, но голос умника остается ровным и спокойным. И куда только делось его привычное стеснение? — И ты знаешь, что мы с братьями — бойцы. В глубине души, нам приходилось мириться с мыслью, что однажды кого-то из нас не станет... или что кто-то пострадает так сильно, что уже никогда не сможет биться впредь. Мы были готовы ко всему... — речь Донателло становится тише. — Лео, Раф, Майки... учитель... они справятся. Я уверен, что и ты — тоже, — его большая, несуразная ладонь мягко прикасается к влажному подбородку, и Эйприл, вздрогнув всем телом, поднимает заплаканное лицо. — Никто не винит тебя в случившемся, Эйприл. Никто не смог бы предотвратить того, что произошло. И ребята прекрасно это понимают. Просто... прекращай так себя терзать. — Я... я не знаю, — она сильно запинается, не в силах привести мысли в порядок. — Я... не уверена, что справлюсь с этим... я... не уверена, что найду в себе достаточно... ты всегда был рядом, Донни, — как-то совсем уж глухо заканчивает она, закрыв лицо обеими ладонями. Холодные, грязные пальцы с силой прижимаются к векам, порождая беспорядочные вспышки цветных пятен. — Рядом с тобой я могла позволить себе... я могла позволить себе считать себя сильной. — Глупышка, — он тихо смеется, вынуждая ее сердце очередной раз болезненно сжаться, — кто сказал тебе, что меня больше никогда не будет рядом? — девушка замирает, не веря собственным ушам. Ее глаза, наконец-то, широко распахиваются, и она, отведя руки, с ошеломленным видом переводит взгляд на Дона. Яркое солнце ослепляет, и Эйприл напряженно щурится, безуспешно пытаясь рассмотреть лицо гения в сплошном белом свечении — но даже так ей все-таки удается заметить теплую улыбку на его круглой зеленой физиономии. — Если тебе нужны силы, — ласковый и родной голос становится едва уловимым шепотом, — я буду здесь. Столько, сколько это потребуется, — сердце девушки на мгновение замирает, когда ей кажется, что изобретатель касается ее сморщенного лба легким, почти неосязаемым поцелуем... но то всего лишь выбившаяся из-под ободка прядь волос, потревоженная резким дуновением. Крыша пуста, а облака по-прежнему мчатся куда-то высоко над головой, и ветер ласково сушит влажные дорожки на щеках.       Эйприл еще несколько мгновений молча смотрит на каменный бордюр рядом с собой, а затем с глубоким вздохом опирается на руки и вновь поднимает разгладившееся лицо к светлым небесам. Проблемы никуда не уходят, но плотный узел в груди как будто слегка ослабевает... Совсем чуть-чуть, но вполне достаточно, чтобы наконец-то перестать ронять слезы. Одна из ее ладоней сама собой скользит в сторонку и касается молнии лежащей рядышком сумки. Из темного кармана с шорохом выскальзывает старая, потертая лиловая лента с узкими разрезами на месте глаз, и Эйприл неосознанно сжимает ее в кулаке, подняв тот на уровень груди. Веки снова опускаются...       ...кто сказал, что его больше никогда не будет рядом?