Невинные души

Дождь. Дождь тогда шел долго, а мы прятались в своих домах, как жалкие крысы. Один день сменялся другим, а мы умирали в своих квартирах от тоски. Мне часто писали друзья тогда, писали даже те, с кем я едва был знаком, текст всегда был одинаков. "У меня уже голова болит от этого нескончаемого стука!". А я всегда отвечал им, что моя голова тоже раскалывается. Только всегда это было ложью. Мне хотелось встать и побежать. Побежать под проливным дождем, терроризирующем этот город третий день подряд, но в тоже время мне не хотелось выходить из полумрака моей комнаты. Во мне бушевало желание сделать что-то. Я срывался с места, ходил по другим комнатам, а после просто ложился на диван, ожидая следующего порыва. Порыв к уборке был поистине захватывающим. Правда уборка медленно перетекала в скучное разбрасывание своих вещей в попытках найти что-то стоящее. Кто бы знал, что этим стоящим окажется пара простых карандашей, что родители подарили мне на один из моих дней рождений много лет назад. Во мне как будто что-то закричало, завопило. Оно разрывало меня изнутри, оно требовало, я должен был что-то нарисовать. Мне было неважно, где, неважно, на чем. Наверное, мои белые обои вечно ждали такого шанса. Карандаш, что так удобно лежал у меня в руке, показался мне невероятно тупым. И вот, поговорив с умельцами, что тоже умирали от скуки, я взял кухонный нож и впервые попытался сделать обычный карандаш прекрасным острым оружием. Сказать, что у меня получилось плохо - не сказать ничего. Плотоядный нож, привыкший к сырому мясу, съел не меньше половины карандаша. Я чувствовал, как карандаш ненавидел меня, когда выводил кривые линии на обоях, чувствовал, как он умирает, когда я точил его. Но я упорно продолжал выводить кривые линии, которые никак не хотели складываться во что-то целое. И так и не сложились. Я смотрел на свое творение, а оно смотрело на меня. Оно дышало, оно заливалось слезами, оно просило, просило смерти. Оно не хотело жить. А в руке у меня дышал огрызок карандаша. Он плакал, он просил. Он хотел жить. Я создал что-то, что-то, так явно желающее умереть, что было бы сущим грехом оставлять это в живых. Ради создания этого я убил невинную душу, что могла бы создать что-то поистине прекрасное, будь она в умелых руках. Тогда, в тот мрачный дождливый день, я впервые взялся за карандаш. Именно под нескончаемый стук дождя я решил, что научусь создавать поистине прекрасные вещи, чтобы хоть малая часть этих невинных душ умирала ради благоговением дела.