Alea jacta est

You're not my eater I'm not your food Love you for God Love you for the Mother. Massive Attack - Black Milk - И меня вы тоже убьёте? - Мне жаль, что я не смог защитить тебя в этой жизни, Эбигейл. ..и сердце едва не разбилось с оглушительным, жалобным треском. Словно бы кто-то там, в межрёберной клетке, испустил отчаянный и истошный крик: как?! и ты тоже?! Она задрожала - льдинки-глаза растаяли, разлились ручейками боли. Не смерти она боялась - сама не так давно замещала её на нелёгком поприще - но очередного предательства и удара ножом по истерзанным нервам. Ганнибал медленно размотал шарф, что прятал отметину - даже этот шрам был нанесён им, пусть и чужими руками. Эбигейл не отшатнулась, не зажмурилась, не разрыдалась в истерике - продолжала смотреть на него снизу вверх огромными голубыми глазами, которые сейчас сверкали от слёз. Сумасшедшая, проникающая в самое нутро, добравшаяся до самых костей девчонка. Я не скажу тебе, милая - но не так-то и просто будет осушить навсегда холодные моря твоих глаз. Приоткрытые нежные губы, на длинных пушистых ресницах застыли слезинки. И взгляд - отнимающий всякую волю, молящий, обожающий, отчаянный, неверящий. Я не сберегу тебя, моя маленькая храбрая девочка - потому что не собираюсь этого делать. И ты не ведаешь, что я поступаю с тобой милосердно - лучше сгореть дотла сразу и оставить после себя серебристый пепел, чем чувствовать, как постепенно сгорающая плоть обнажает кости. Ганнибал знает, где сделать надрез - на месте той самой раны, где ей пытался когда-то вспороть горло собственный же папаша. Изумительный был совершенно ублюдок, что и говорить, да только Эбигейл - совсем не его Золотой билет. Она потрясённо смотрит на холодную сталь, жадно сверкнувшую в его длинных пальцах, и внезапно захлёбывается исступлённым криком. Таким, что Ганнибал вздрагивает от неожиданности, хоть и был полностью готов к этому. - Господи, пожалуйста! Кто угодно, но не ты, только не ты! Я не боюсь смерти, нет, я хочу... Паническая атака накрывает её, и она начинает давиться собственными словами. У него начинает неприятно пульсировать в висках, Ганнибал хочет скорее разделаться с этим всем. Он делает шаг вперёд. Кровь мгновенно пачкает ему пиджак. Эбигейл всхлипывает - ещё живая, цепляющаяся за него, - и смотря на зиящую кровавую полосу, Ганнибал с каким-то противоестественным холодком осознаёт - непостижимо, но он, кажется, совершил ошибку. Рана не был смертельной - лишь принесла ей багровое марево тошнотворной боли. И возможность смотреть в глаза своему убийце. Покончи с ней, покончи сейчас же... Эбигейл сползает к его ногам - задыхающаяся, почти агонизирующая, лицо залито слезами и кровью. Она немеющими руками из последних сил пытается обхватить его колени. Он не выдерживает. Опускается рядом - и вновь вытаскивает утопающую недо-Лолиту из океана мучений, что превращает сейчас её разум в месиво. Та же кухня и те же руки, зажимающие алую пробоину на её шее - но Эбигейл уже не понимает, что происходит. Разум точно затапливает мазутом - липкая, густая тьма. На миг она даже чувствует облегчение - вот и всё. Не видеть, не слышать, не чувствовать больше. Лектер перекладывает её голову к себе на колени, пустым взглядом сверля точку в стене. Надо уходить. Через пару месяцев она будет снова умирать под этими руками - но умирать по-другому, обессиленно вздрагивая после и благодарно прижимаясь к губам доктора Лектера. Казнить нельзя, помиловать - Ганнибал, привыкший ставить точки над i, на этот раз нарисовал запятую. Свернувшуюся рубцом чуть повыше выточенной ключицы - но запятую. Он не жалеет - что толку, когда всё уже случилось, когда обнимающие тебя тонкие руки вызывают болезненную, горькую почти-нежность. Изрядно отравленную ненавистью - но к чёрту. Не время проверять прогнившие гвозди в чужих распятиях. Не сейчас. Ибо жребий брошен.