Расплата

Помощнику шерифа появляться в Шервудском лесу всего с двумя стражниками — все равно что спелой деревенской девчонке юбками перед солдатней в таверне махать. Раньше Гаю не пришло бы в голову такое сравнение, но сейчас иначе и сказать было нельзя. И чем он только думал, олух! Он даже не понял, как все произошло. Только что Гисборн ехал по занесенной листьями тропинке с двумя спутниками — один впереди, другой позади, — как слух резанул свист стрел, раздались два коротких вскрика и агонизирующее ржание, когда его лошадь взвилась на дыбы и опрокинулась на спину. Конь стражника, ехавшего сзади, перенесся через упавшего Гая и, задрав хвост, скрылся среди деревьев. Всадника в седле не было. Второй стражник тоже был мертв: его нога застряла в стремени, и лошадь тащила его, пока не исчезла за поворотом дороги. Гай так сильно ударился о землю, что голова кружилась, а то, что увидели глаза, не сразу сложилось в общую картину. Он попытался встать и не смог — тело пронзила тупая боль. Ноги ниже колена были вдавлены в рыхлую землю тяжелым трупом лошади. Гисборн приподнялся на локтях, но ничего не увидел, кроме проклятой тропинки, деревьев и валяющегося лицом вниз стражника со стрелой, торчащей из спины. Вдруг он услышал шорох листьев сзади и яростно заскреб землю затянутыми в кожу пальцами, изо всех сил выдираясь из-под лошади, пока мощный удар по затылку не прекратил его попытки... — ...Джон, ты что, не мог осторожнее? Вышиб бы из него дух — что бы мы потом с трупом делали? А ты, Робин! Повезло еще, земля мягкая, ноги ему не перебило и только лодыжка вывихнута. Давай, помоги мне! — женский голос со странным акцентом понемногу пробивался в его сознание. А потом ногу крутанула такая резкая боль, что Гай взвыл и волей-неволей пришел в себя. — Что ты причитаешь, Джак? Живой он, вражина, уж когда дело касается ослопа, Джону можно доверять! — прогудел крепкий мужик со спутанной гривой, опиравшийся на длинную толстую палку. Гай перевел дикий взгляд на женщину и сразу узнал ее: нехристь поганая, сарацинка. Откуда он только ни вылавливал ее, чуть ли в нужник за ней не нырял. Но смотрела она на него с искренним беспокойством. В ногах у Гая сидел на корточках Робин и улыбался так мерзко, как умел только он. Локсли всегда был самодовольным маленьким говнюком, а сейчас особенно. За его спиной стояли трое оставшихся членов банды: скарлеттовский мальчишка, у которого так толком и не выросли усы, туповатый слуга Робина с выбившимися из-под повязанного на голову платка грязными соломенными патлами и ясноглазый пройдоха э-Дейл. Их взгляды, в отличие от сарацинки, не сулили ничего хорошего. — Какая честь привечать сэра Гая Гисборна у нашего костра, правда, парни? — сыронизировал Робин. — Чем же мы его угостим? Джак, у тебя готово снадобье? ...Какое такое снадобье? Чего они вообще от него хотят? Если выкупа, то уже бы об этом сказали. Гай дернулся и понял, что накрепко прикручен к дереву. Джак поднесла к его лицу какую-то вонючую фляжку, и Гай отвернулся. Но Робин уже перебрался к нему поближе и беззлобно, но твердо взял за подбородок. Что-то холодное прижалось к кадыку Гисборна. — Лучше выпей, — прошептал Робин, и Гай подчинился. Локсли вряд ли бы решился убить его, но глаза у него что-то очень уж недобро блестели. Жидкость была не только вонючей, но и горькой, и все же оставила странно приятное, коричное послевкусие. Гай прислонился все еще звенящим затылком к дереву и закрыл глаза. — Думаешь, мы купились на то, что ты едешь со слабой охраной, Гисборн? Даже если бы у тебя были не двое, а десяток стражников, ты бы все равно сидел здесь. И нужен нам не выкуп, Гай — деньги на него шериф ведь стрясет с деревень, если вообще озаботится твоим спасением, — а месть. Мы не можем убить Вейзи без риска, что принц Джон сотрет Ноттингем с лица земли. А тебя убивать я не хочу — старые знакомцы все-таки. Но здесь у всех есть основания ненавидеть тебя. Ты украл мое поместье. Из-за тебя Джон не может видеться с женой и сыном, тот уже и лицо отца забыл. Отец Уилла потерял руку, а Алан — брата. Джак привезли сюда рабыней и, скорей всего, вы с шерифом уморили бы ее в шахте. А Мач, хоть он и свободный человек, не может ни надел получить, ни семью завести... "Твой Мач просто полный остолоп, раз до сих пор шныряет с тобой по лесу", — хотел сказать Гай, но осекся. Он открыл глаза, ведь открыл! И все равно ничего не видел. Сознание он не терял — как слышал все лесные звуки и шорох листьев под ногами разбойников, так и слышал. Но не видел. — Ублюдки! Что вы со мной сделали?! Что это было за адское зелье?! — заорал он, забившись в путах. Ему казалось, что сейчас он вывернет себе руки из плеч, но потом он понял, что всего лишь вяло сучит ногами. Что-то не так было с его телом. Язык еле ворочался во рту, голова клонилась к груди, даже пальцы почти не слушались, когда он попытался сжать их в кулаки. — Подействовало, — удовлетворенно сказал Робин. — Джон, отвязывай его. Гай еще трепыхался, чувствуя щекой палые листья и слыша их прелый запах, когда грубые, сильные руки стащили с него одежду, а другие — маленькие, ловкие, должно быть, женские — быстро связали ему запястья за спиной. Он беспомощно застонал, захлестнутый ужасом и неизвестностью, прислушиваясь к шушуканью разбойников, и вдруг что-то скользкое и твердое вжалось ему между ягодиц. Гай, подвывая, пытался откатиться, зажаться, спастись — но только тыкался лбом в землю, пока член непреклонно входил в анус, такой же расслабленный, как и все его тело. А ведь он даже не знал, кто из скотов сейчас брал его! — Ну что, Мач, как тебе попка шерифской шлюшки? Тесно, приятно, да? Ну вот, а ты не хотел! — кто-то заржал, послышались булькающие звуки. Гай почувствовал, как заполыхали щеки и уши. Мало того, что его насиловал этот тупица, "лорд Мач, граф Бончерч", над которым они с шерифом в свое время изрядно потешались, — так остальные не только пялились на них, как на бесплатное представление, но и заливали глотки элем? Все гадости, что ему говорил Вейзи, меркли перед этим. А еще хуже было то, что он почти не чувствовал боли. Он встретил бы ее как настоящий мужчина, как воин, и эта боль была бы напоминанием, что все это происходит против его воли. Но он не чувствовал почти ничего. Все словно онемело, и член Мача казался не толще пальца. Было похоже на тот раз, когда он сильно пьяным трахал служанку — утром он увидел на груди довольно глубокие царапины от ее ногтей, которых накануне и не заметил. — Слушай, Джак, что-то ты не то ему дала! Он же орать должен от боли! А это что — телепается, как сиськи отвисшие! — Я вам говорила: это снадобье притупляет ощущения! — звонко запротестовала сарацинка. — А вам подавай было послушную сучку, пеняйте теперь на себя. — Не умеешь ты ничего, Мач! Вот на моей дубине он точно закричит, — Гай узнал голос Джона. И действительно вскрикнул, когда толстый член деревенщины пропихнулся в него. Он вообще не принимал в себя мужчину раньше, не то что с таким огромным... "Маленький Джон", как же! Этот бревноголовый подходил к делу действительно иначе, чем Мач: не елозил нерешительно, а сразу задал жесткий, глубокий ритм. Силушки ему хватало, так что он облапил Гая, как медведь, и прижал к своей груди, заставив встать на подгибающиеся колени. Он почти что удерживал Гая на весу и ухитрялся одновременно вдалбливаться в него, исторгая жалкие стоны из своей безвольной добычи. — Воооот, смотри, Мач, как детей делать надо, а то небось не знаешь. Правда, Гисборн-то не понесет, а то был бы у нас третий малыш Джон! — Джооон, ты бы не усердствовал так — совсем в хлам его уделаешь, нам с Уиллом двоим места хватит! Здоровяк мертвой хваткой вцепился в плечо Гая, сжимая его поперек груди другой рукой, и с шипением вышел. Уж что-то, а склизкую, мерзкую влажность внутри Гай почувствовал. — Двоим места хватит, говорите? Ну, давайте, пробуйте! — Джон выпустил Гисборна, и тот от неожиданности повалился набок. Рядом с ним тут же кто-то устроился и, взволнованно дыша, начал тыкаться в уже не смыкающуюся дырку. Другая рука отвела его бедро в сторону, и чужое тело плотно прижалось к Гаю. Разбойники не шутили — второй член действительно проникал в него, довольно легко скользя по семени Джона. Теперь ему было действительно больно, и он слабо замотал головой, понимая, что чувствительность немного вернулась. Алан и Уилл — наверняка это были они, больше некому — задвигались сначала вразнобой, потом поймали темп, и когда один немного выходил, второй вставлял поглубже. Задницу жгло, но еще хуже было осознание собственной беспомощности, оплеванности, униженности. ...А вдруг это были не Уилл и Алан? Вдруг одним из этих двоих был Локсли? Гай издал долгий, звериный стон. Вдруг чья-то рука коснулась его лба. — Продержитесь подольше, парни, — негромко сказал Робин. Как бы по-дурацки это ни прозвучало, но у Гисборна отлегло от сердца. И тут же снова сдавило отвращением — а что, если Гуд собирался быть последним? ...Но пока он только гладил Гая по лбу, отводя грязные спутавшиеся волосы. Гай смотрел перед собой невидяще открытыми глазами, вслушиваясь в голос своего соперника, ловя каждое его прикосновение, чтобы отвлечься от непрекращающейся долбежки. Наверно, они уже стерли ему задницу в кровь, проклятые щенки!.. — А ведь ты красивый, Гисборн, — вдруг задумчиво сказал Робин. — Такая кожа белая, мягкая... Знаешь, мне даже самому больно, что вот тут, — Робин провел ладонью по плечу Гая, — от лапищи Джона наверняка синяки проступят... — Палец Робина очертил его сосок и двинулся дальше. — И под этой кожей упругие мышцы, ты ведь, надо признать, неплохой воин, такую трепку мне задал в Акре! Локсли, казалось, говорил сам с собой, и Гай пораженно замер. Он еще не понимал, чего добивается Гуд. — Я помню твою мать. Может, ты и рыцарь, как твой отец, но благородство свое ты унаследовал от нее, от Гислейн, — ладонь Робина легла на вялый член Гая. — Но не это. Что ни говори, а достоинство у тебя на зависть всем! Кроме, может быть, Джона. Жаль, не в полной готовности, ну да это несложно исправить, — Локсли начал поглаживать его, и Гай откинул голову, приоткрыв рот. Прошло совсем немного времени, и в паху потеплело, а попеременно растягивающие его члены, казалось, посылали волны жара по позвоночнику. Он скоро перестал понимать, что уже лежит головой на коленях Робина, не чувствовал ничего, кроме его руки на себе и синхронных, совсем не болезненных толчков внутри. — Хотелось бы мне, чтобы ты мог видеть свое лицо, — снова заговорил Гуд, и Гаю пришлось выплыть из того блаженного марева, в которое он было погрузился, — такое... беззащитное, молящее. У тебя грязные щеки, но глаза, кажется, от этого только еще ярче. И взгляд одурманенный, затраханный, как у распоследней трактирной подстилки, когда ее имеют во все щели, — голос Робина стал жестче, злее. — Кто бы мог подумать, ты же рыцарь! Мой слуга, разбойник, сын плотника и жулик из долины — все они теперь могут гордиться, что отведали тела шерифова помощника... Гай застонал совсем уж неприлично, давя в себе отчаянное желание взмолиться, проглотив готовое сорваться с губ "пожалуйста". Где-то смеялись, но он душой и телом был уже не на истоптанной лесной поляне в окружении отбросов — и временная слепота тут пришлась только на руку. С женщинами он никогда такого не чувствовал. И кончил он так сильно, как никогда в жизни. Так и лежал, оглушенный и с медленно опадающим членом, пока Скарлетт и э-Дейл, вытащив, сдрачивали ему на поясницу и потом лениво размазывали стынущее семя по коже... Гай приподнял голову и понял, что видит сероватый свет и смутные движущиеся пятна. Кто-то — должно быль, Джон — сгреб его под мышки и поставил на ноги. Гай зашипел сквозь зубы, наступив на пострадавшую ногу. Задница ныла, и, когда он решил, что больше никто не будет посягать на нее, чей-то палец ощупал его анус. — Альхамдулиллях, крови нет. Да освободите вы его! — Джак не переставала на свой манер опекать его. Гай устало запрокинул голову, пока она дергала узлы на его запястьях. Он смотрел, как неясные тени понемногу превращаются в кроны деревьев, колышущиеся на легком ветерке, и поджимал ногу. Связывать опять его не стали. Но и одежду не отдали — только обмотали какой-то дерюгой бедра. — Иди, иди, пошел, ну! — подтолкнул его Джон беззлобно, как если бы загонял козла или барана в загородку. Гай похромал по тропинке, которую различал с трудом, но все же достаточно, чтобы не наткнуться на дерево. Руки все равно были бесполезны, но с развязанными в его состоянии было легче идти. Он шел, вернее, ковылял, почти не замечая попадающихся под босые ноги камней и веточек, пока не вышел к полю. На другой его стороне виднелась Локсли, а за ней — башни Ноттингемского замка, уже окрасившиеся розовым закатным светом. Робин обошел его, и Гай потащился за ним. Гуд шел, словно нарочно потягиваясь — будто хотел продемонстрировать Гаю свое здоровье, отличное самочувствие и прекрасное настроение, в то время как Гисборн даже руки поднять не смог бы, а тупая пульсирующая боль между ног не позволяла ускорить шаг. По полю, к счастью, идти было легче, но впереди была Локсли. Гай остановился. — Не пойдешь сам — опять вдарю тебе и как куль потащу, — проворчал Джон над ухом. Гисборн поморщился и снова заставил себя переставлять ноги. Левую ступню и лодыжку пронзало каждый раз как ножом. На окраине деревни их уже заметили: мелюзга тыкала пальцами, а родители на крики выбегали из домов. Скоро уже вся Локсли стояла вдоль дороги — от младенцев на руках матерей до уродливых беззубых старух с крысиными хвостиками волос. Все угрюмо молчали, и Гай старался не смотреть на изможденные лица, проплывающие мимо. Вдруг дорогу ему заступила невзрачная светловолосая девица. Надо лбом у нее была заплетена коса. — Из-за тебя, прихвостень, мне нечем кормить мать и брата! — взвизгнула она и влепила Гаю пощечину. — Кейт! — крикнула из толпы какая-то женщина, должно быть, та самая мать, и девица, окинув Гисборна ненавидящим взглядом, отошла. Какой-то старый пропойца, от которого шибало дешевым элем так, что даже в нескольких футах было слышно, дребезжаще рассмеялся. — Эй, Робин, а что с ним, с хозяином-то нашим? — прошамкал он. — Просто довели кое-какие вещи до сведения сэра Гая, — спокойно ответил Гуд. — Это теперь так называется? Попользовали его, так дайте и мне попробовать! — выпивоха все смеялся и смеялся, и у Гая потемнело в глазах. ...Должно быть, его и правда тащили волоком. Очнулся он уже за пределами Локсли от того, что Джак ткнула ему под нос очередной флакончик со смрадной жидкостью из своего арсенала. В голове уже прояснилось, и видел он так же, как раньше, зато боль теперь овладела всем телом. — Эти простолюдины, которых вы с шерифом грабите, не тронули тебя лишь потому, что уважают меня, — заговорил Робин. — Не будь моих людей рядом с тобой, они бы и не посмотрели, что ты их господин. На твоем месте я бы постарался исчезнуть из этих краев побыстрее. А Вейзи передай, что, кто ни придет на твое место — конец их настигнет скорый. Я не вор, и возвращаю тебе одежду, — Робин бросил перед ним мешок. — Прощай, Гисборн. Надеюсь, что навсегда. Разбойники рассыпались и скрылись в опустившихся на поля сумерках. Гай машинально уцепился за мешок. Нет. Он не для того терпел все унижения Вейзи. Не для того продал сестру. Не для того простил Мэриан. Он останется. Локсли принадлежит ему именем принца Джона. Гай уже знал, что сделает. Что причинит Робину боль худшую, чем сама смерть. Мэриан не выходила из замка, а от замка его отделял только мост. Гай из последних сил встал и, прижимая к груди мешок с одеждой, вступил на доски. Мать всегда убеждала их с Изабеллой, что любовь и терпение сильнее страдания. Но нет, страдание всегда было невыразимо сильнее. Сильнее даже любви к Мэриан. Гай слабо улыбнулся, привалившись к воротам и думая о двух лицах — ее и Гуда. Он отомстит.